Королевства Ночи - Банч Кристофер - Страница 25

– У меня такое же ощущение, – сказала Джанела. – Я попыталась сотворить несколько поясняющих заклинаний, но оказалось, это все равно, что стараться разглядеть, что происходит в тумане на берегу. Не понимаю, что делается в Ирайе. И у меня предчувствие, что надо быть готовыми ко всему.

Келе понимающе хмыкнула и в ту же ночь выставила двух дополнительных вахтенных, на носу и на корме, с оружием наготове, хотя и замаскированным. Если Рапили и заметил это, он ничего не сказал.

Джанела обратила внимание и еще на одно неприятное явление. Величайшим чудом Ирайи всегда была река, вернее, то искусство, с которым маги Вакаана управлялись с ней. По всему водному пути вверх до столицы отсутствовали шлюзы и прочие подобного рода сооружения. Только по дрожанию воды кое-где можно было заметить, как действует заклинание, чтобы в данном месте поднять воду на новый уровень. Заклинания по-прежнему действовали, но только теперь на поверхности сохранялась устойчивая и сильная болтанка, так что нам приходилось держать людей на веслах, чтобы корректировать курс.

Осмотрел я и отметки, указывающие, где река затопляла берега. Я помнил, как хорошо регулировался процесс подъема и спуска воды в соответствии с нуждами фермеров, проживающих по берегам. Но об этом мы сочли вообще неразумным спрашивать у Рапили, ведь это могло оказаться высшей государственной тайной, к которой не имеет права проявлять интересы гость, каким бы почетным он тут ни был.

На второй день плавания по реке мы испытали первое потрясение: мы миновали сожженные руины маленького городка. Я решился спросить у Рапили, что произошло. Абсолютно равнодушным тоном тот пояснил, что город восстал против короля Гейята и необходимо было дать ему урок. Я был потрясен и стал расспрашивать подробнее.

Рапили сказал:

– Да, еще один урок этот проклятым крестьянам-бунтарям. Рано или поздно они еще познают и огонь разгневанных богов, а не только нашего доброго короля. Если только… – Он замолчал.

Еще одно восстание? Что же тут происходит? Пусть Хебрус в своих депешах всегда был осторожен, но должен же он был хоть намекнуть, что Вакаан сейчас испытывает не менее трудные времена, чем Орисса. Но… Рапили внимательно посмотрел на меня, так что я просто поблагодарил его и, извинившись, ушел вниз.

Теперь я ясно видел, что попадавшиеся нам по пути люди – рыбаки, рабочие и торговцы – уже не выглядели такими довольными, как прежде. Некоторые из них, разглядев королевскую эмблему на наших мачтах, отворачивались или просто тупо вглядывались с совершенно ничего не выражающими лицами, словно мимо проплывал не гость, а давно надоевший сосед.

И все реже доносились такие ранее знакомые звуки веселья. Раньше над водой то и дело разносился детский смех. Теперь мы его слышали не часто, а у встречавшихся нам детей выражения лиц казались апатичными, как у людей, имеющих мало радостей в жизни и у которых несчастье является постоянным спутником.

День за днем, следуя изгибам реки, плыли мы по королевству, мимо различных городов. В сменяющих друг друга картинах проступала явная контрастность, которой раньше не было: некоторые земли процветали, тучно зеленея, города жили бурной жизнью; в других местах бросалось в глаза запустение, там жители испытывали трудные времена.

Я не знал, что и думать, и, откровенно говоря, уже начинал побаиваться встречи с Ирайей. Если и этот волшебный город изменился, пострадал под бременем меняющегося времени… мне даже думать об этом не хотелось.

Мы прибыли туда на рассвете, когда окружающее город озеро с тысячью зеленых островов запылало под лучами просыпающегося солнца. Город по-прежнему производил магическое впечатление, и первые лучи солнца, попадая на маленькие призматические зеркала в хрустальных башнях, ослепляли меня, отражались они и от золотых куполов. Пели птицы, а многочисленные фонтаны, поднимая свои плюмажи вверх, казалось, издавали различные мелодии.

Нет, Ирайя не изменилась. И более того, стала еще прекраснее, чем образ, десять лет хранившийся в моей памяти.

Я посмотрел на Квотерволза. На его суровом обветренном лице горца отразилось ребяческое благоговение. Но тут он перехватил мой взгляд и взял себя в руки. Он-то видел все это впервые.

– Здорово?

Квотерволз надолго задумался, прежде чем ответить не торопясь:

– Не так часто приходится видеть то, что, похоже, создали чуть ли не сами боги, не так ли?

Стоящий рядом с ним Рапили, услышав эти слова, незаметно улыбнулся, и я почти прочитал его мысли: это хорошо, что чужестранцы испытывают такие чувства при виде этого зрелища. Разумеется, ни в этом мире, ни в другом ничто не могло сравниться с блеском Ирайи.

Выражение лица Джанелы оставалось непроницаемым. Я подошел к ней поближе и ласково спросил: – А о чем думает моя молодая госпожа?

Она тихо ответила:

– О том же самом, и не важно, что приходится скрывать эти чувства, ведь здесь со мною так обращались… Но это мой дом… И рано или поздно понимаешь, что ошибалась…

Я понимал ее – не важно, сколько зла совершила против меня Орисса, но тем не менее каждый раз, подплывая к ней, я ощущал восторженное состояние.

Но теперь наши мысли занимали не Ирайя и не Орисса. Мы ждали, что же будет дальше. Я спросил Рапили, где нам швартоваться.

– Если бы вы были кем-то другим и если бы не было высочайшего приказа, вы бы отправились, как и все, в торговый порт. Но вы – личный гость короля. Пусть ваш капитан следует за тем судном. – Он махнул рукой в сторону гондолы с черно-белым полосатым флагом. – Вот ваш лоцман. А я вас покидаю.

Гондола прижалась к нашему борту, Рапили бросил на ее палубу ранец и сам перешел туда, не сказав на прощание ни слова.

Судно повело наши три корабля по лабиринту, который составляла система каналов Ирайи. Город раскинулся на многие мили, беднейшие кварталы – на берегах материка, а дворцы – на отдельных островах или искусственных насыпях посреди озер. Ирайя располагалась в искусном беспорядке, как сад, разбитый талантливым садовником, сквозь который ведет петляющая тропинка, и я частенько задумывался, не созданы ли эти острова магией старейшин. Но никто не мог ответить на мой вопрос.

Теперь же я размышлял над правильностью теории Джанелы об отступлении старейшин в сказочные Королевства Ночи. И стрепетом воображал, на что же похожи те края. Неужели же они в своем магическом искусстве так же превосходят здешних магов, как эти – наших, западных?

И не оставляла меня в покое, может быть, абсурдная мысль о том, что если золото состоит из тех же частичек, что и камень, который можно с помощью нескольких слов превратить в то же золото, то что же скрывается за всеми этими изумрудами и драгоценными слитками?

Мои размышления прервала Келе.

– Что это за торговый порт, о котором толковал тот болван? Ничего подобного не существовало в то время, когда мы последний раз заворачивали сюда.

Для меня тут не было ничего удивительного – Хебрус писал мне об этом несколько лет назад. Похоже, король Гейят, обеспокоенный пагубным влиянием на своих людей чужестранцев, почти всем – даже торговцам – запретил подниматься по реке выше Мариндюка и потому приказал для торговых кораблей отвести отдельный остров в Ирайе с соответствующими стоянками, необходимым обустройством для совершения торговых сделок и роскошными виллами для проживания. Всем чужестранцам было предписано находиться только в этом районе под страхом наказания или даже казни.

Я через Хебруса направил королю Гейяту осторожно сформулированный протест, и не столько из-за обеспокоенности судьбами торговцев, сколько из опасения, что Вакаан вернется к старым недобрым временам, когда королевство пряталось за стеной магии, тем самым внушая своим согражданам, что они являются венцом творения, и при этом развитие их культуры застывало. Я так и не получил ответа и больше не делал попыток обращаться, понимая, что чужестранцу не стоит указывать, что делать другому народу, тем более что перед глазами у меня была Орисса, столь же блаженно самодовольная.