В открытом море - Капица Петр Иосифович - Страница 6

И он снова осыпал Чижеева таким градом тумаков, что у того дух захватило.

Это уже было слишком. Разъяренный Сеня в ответ, вне всяких правил, ткнул головой старику в живот и принялся молотить его кулаками что было силы.

– Так… так! Чудесно! – отражая удары, продолжал выкрикивать старик. – Замечательно! Корпус ровней!..

Потом опять пошел в атаку. Здесь уже все перемешалось. Сеня ничего не видел и не слышал, он только всхлипывал от крепких ударов и в бессильной злости бил кулаками в ребра тренера. Раза два он падал, но поднимался, как «ванька-встанька», и снова лез в драку.

Девушка, не выдержав этого зрелища, бросилась разнимать их.

– Довольно, хватит, папа!

– Аут! – наконец произнес запыхавшийся тренер.

Сеня провел перчаткой под носом и, увидев на ней кровь, чуть не заплакал от стыда, обиды и боли. Он убежал за ширму и начал торопливо одеваться.

Губа у него вздулась, в носу саднило. Он взглянул в зеркальце, висевшее на стене, и обомлел: все лицо было в синяках.

– Скотина, ну и скотина старик! – в ярости шептал Сеня, глотая слезы. – Я ему сейчас покажу!..

Он повязал галстук и вышел из-за ширмы с намерением обругать старика. Теперь ему было все равно: он не собирался больше заходить в этот дом. И вдруг Чижеев увидел умоляющие глаза девушки. Она прижимала пальцы ко рту и как бы просила: «Не надо… Стерпите, ну, ради меня». Голос у Сени осекся, и он сказал совсем не то, что хотел:

– Позвольте узнать… Когда прийти на следующее занятие?

Старик привскочил на диване:

– Я же говорил, что он – идеальная «муха», – захлебываясь, восклицал боксер, победоносно глядя на дочь. – Столько ударов выдержал и еще хочет! А ты твердила: «Испугается, убежит!» Да его теперь от бокса и палкой не отвадишь. Погляди, как он свеж.

Но тут Виктор Михайлович заметил, что Сенин левый глаз закрыла фиолетовая опухоль, а рассеченная нижняя губа угрожала превратиться в подушку.

– Н-н-да! Кажется, того… немножко пересолил, – сочувственно сказал старик. – Но это пройдет. Я дам вам такую примочку, что вы завтра же сможете фотографироваться. Сам ее с водкой на морских травах настаивал.

Он вытащил из буфета бутылку с зеленоватой жидкостью и сунул ее в карман Чижееву.

– На ночь компрессы делайте. А на занятия во вторник в шесть часов прошу.

В прихожую Сеню провожала девушка. У дверей она ему шепнула:

– Не обижайтесь на отца. Он добрый, только, понимаете, немного неуравновешенный. Обязательно приходите к нам. Будем считать, что мы с вами познакомились. Меня зовут Ниной.

«Вот и познакомился! – спускаясь по лестнице, издевался над собой Сеня. – Завтра можешь фотографироваться и карточку сдать в музей здравоохранения».

Домой он сразу не пошел, чтобы не показываться Восьмеркину в таком виде, а пробродил по темным переулкам допоздна. Только в полночь он на цыпочках пробрался в свою комнату, положил на лицо компресс с примочкой и лег.

Утром, чуть свет к нему зашел Восьмеркин.

Чижеев притворился спящим. Восьмеркин сел на краешек постели и начал тормошить его.

– Проснись, Сеня, пора!..

– Отстань, я спать хочу, – Чижеев натянул на голову одеяло.

Но Восьмеркину не терпелось узнать подробности прошедшего дня.

– Сеня, а Сеня… С девушкой-то познакомился?

Приятель был назойлив, и Сеня, вскипев, откинул одеяло и повернулся к нему лицом.

– Познакомился. Что еще! Не мешай спать.

– Познакомился, значит? – злорадствуя, переспросил Восьмеркин. – А за что же она тебя так разукрасила?

– Это когда я по лестнице, – залепетал Чижеев несвязно. – Ногой за щетку… о косяк двери ударился и…

– И с полки корзина с кулаками свалилась, – договорил за него Восьмеркин. – Все ясно, Сеня. Что-то врать ты стал, и водкой от тебя разит. Буянил где-нибудь?

Восьмеркин нашел бутылку с примочкой, понюхал ее и не на шутку обозлился.

– Ну что ж, гуляй да пьянствуй! А я дружбу с тобой кончил.

Степан даже не пожелал слушать оправданий друга. Толкнув ногой дверь, он выбежал на площадку лестницы.

– Ну и шут с тобой! – крикнул вдогонку Сеня. – Не очень-то я плакать буду.

Этим дело не кончилось. На судостроительной верфи тоже заподозрили Чижеева в дебоширстве.

– На вид тихий да маленький, а какой драчливый! – удивлялись товарищи.

И стоило Сене намекнуть на занятия боксом, как его подняли на смех. Все почему-то считали, что боксерами могут быть только верзилы с бычьими шеями и квадратными подбородками.

Затянувшаяся ссора с Восьмеркиным заставила Сеню все вечера проводить у тренера, чему тот был очень рад. Ученик оказался, на удивление, способным. Он с первого показа перенимал приемы и с такой ловкостью постигал тайны кулачного боя, что Виктору Михайловичу, или Тремихачу, как его сокращенно называли боксеры, стало не под силу тягаться с «мухой».

Тренеру пришлось на тренировках выставлять против Чижеева молодых «петушков». Но и их Сеня выматывал невообразимым темпом боя. Сердце у него работало, как мотор: не выдыхаясь, он мог молотить кулаками чуть ли не с быстротой пневматического молотка.

Видя, что «мухой» можно будет щегольнуть на соревнованиях, Тремихач ускоренными темпами тайно готовил Чижеева к решающему дню.

От частых товарищеских боев на ринге синяки почти не сходили с Сениного лица. И это не на шутку обеспокоило комсомольскую организацию. Секретарь комитета вызвал к себе Восьмеркина и спросил:

– Знаешь ли ты, что твой друг, один из лучших комсомольцев-производственников, пьянствует?

– Знаю, – мрачно ответил Степан. – Я с ним поэтому не разговариваю, в ссоре мы.

– Очень остроумно придумал! Я должен предупредить… Бюро этого не потерпит. Предлагаю тебе немедля прекратить ссору и ликвидировать позорное явление. Понятно? – безапелляционно заявил секретарь комитета. – Иначе мы обоих вытащим на общее собрание и взгреем по первое число.

Восьмеркин, не зная, как взяться за столь деликатное дело, решил клин вышибать клином. Он купил колбасы, огурцов, пол-литра водки и явился к Сене, как нарочно, в тот день, когда были назначены общегородские соревнования по боксу.

Сеня лежал на койке и отдыхал.

– Голова болит, Сеня? – соболезнующе спросил Восьмеркин и, к ужасу Чижеева, вытащил из кармана водку. – У меня для тебя лекарство. Только я прошу, Сеня, не уходи ты сегодня никуда… выпей при мне.

Чижеева передернуло от одного вида водки, и он отставил бутылку в сторону.

– Вот что, Степа, – сказал он Восьмеркину. – Ты здесь посиди немножко, а я скоро вернусь.

– Не-е, Сеня, никуда я тебя не отпущу. Ты очень буйный, когда выпьешь. Не зря я дверь запер, ключ-то – вот он.

И Восьмеркин вытащил ключ из кармана.

– Дай его сюда.

– Нет, – ответил Восьмеркин.

Объяснения не помогли, – ни одному слову приятеля Восьмеркин не поверил. Не желая опаздывать на соревнования, Чижеев решил силой отнять от него ключ, но с Восьмеркиным ему трудно было справиться: тот гоготал и отталкивал его от себя, как котенка. Нелепая борьба в конце концов обозлила Сеню. Он вытащил из чемоданчика боксерские перчатки и с решительным видом начал натягивать их на руки. Это еще больше развеселило Восьмеркина.

– Смотри ты, всамделишные боксерские рукавички имеет. А ну, вдарь рукавичкой!

– Я с тобой не шучу, мне на соревнования надо, – строго сказал Чижеев. – последний раз спрашиваю: отдашь ключ или нет?

– Нет, не отдам, – сказал Восьмеркин и щелкнул Сеню пальцем по лбу.

Разъяренный Чижеев осыпал его ударами. Но они как-то странно подействовали на его огромного приятеля: он присел и, схватившись за живот, загоготал, взвизгивая. Это уже было издевательством над боксерскими способностями Сени. В обиде Чижеев двумя резкими ударами снизу приподнял восьмеркинский подбородок и, используя вес тела, нанес «крюк» справа…

Восьмеркин сразу умолк и повалился на бок.

Повергнув приятеля в нокаут, Чижеев растерялся. Он не знал, как приводят в чувство, и поэтому в испуге начал трясти друга и приговаривать: