Божество пустыни - Смит Уилбур - Страница 9

По дороге, ведущей от ограды лагеря к началу моста, двинулась длинная колонна пехоты. По четыре в ряд критяне бежали по узкому мосту, который начал раскачиваться под ударами окованных сандалий.

Передний их ряд быстро приближался к тем, кто разрушал мост; мои люди были хорошо видны при свете факелов. А канаты, крепившие баркасы, не поддавались ударам топоров. Когда их разделяло всего пятьдесят шагов, я услышал, как один из офицеров, возглавлявших нападение, выкрикнул приказ. Языка я не знал, но смысл приказа был ясен.

Не переставая бежать по дороге, передовые критяне-пехотинцы подались корпусом назад и послали вперед целую тучу копий. Тяжелые метательные снаряды падали вокруг моих людей, а те продолжали рубить тросы, связывавшие понтоны. Я видел, как одного из них копье ударило в спину и пробило насквозь, так что наконечник на добрых два локтя высунулся из груди. Воин упал с лодки, и черная вода увлекла его. Никто из его товарищей даже не оглянулся. Они угрюмо рубили топорами конопляные веревки, связывавшие баркасы.

Я услышал резкий щелчок лопнувшей веревки, потом скрип трущихся друг о друга бортов: это рвалось все больше веревок.

И вот мост был разрублен. Но две разделенные половины еще держались вместе: между ним стояла наша галера. Я услышал собственный дикий крик: я приказывал вернуться на борт. Конечно, меня беспокоила не собственная безопасность. Мне хотелось спасти своих парней.

Поток одетых в броню критян беспрепятственно приближался. Воины двигались на нас единым строем, они воинственно кричали и бросали копья. Мои люди прыгали на нашу маленькую галеру и пригибались, когда копья ударяли в бревна борта.

Я кричал, приказывая разрубить канаты, удерживавшие наш корабль у середины моста. Но в громе битвы мои приказы не были слышны. Меня не слышали. Я взял топор у одного из своих людей, лежавшего в воде на палубе, и кинулся на нос.

По мосту ко мне бежал критянин. Мы оказались у носа одновременно. Он бросил копье и пытался выхватить меч, который как будто застрял в ножнах. Но когда мы встретились, меч высвободился.

Я видел, что противник улыбается под шлемом. Он считал, что я в его руках и он убьет меня. Он занес меч, готовясь ударить меня в грудь, но я приметил движение его глаз, указывавшее на его намерения, и потому смог предвидеть удар. Я изогнулся, и острие меча прошло у меня под мышкой. А я ухватил противника за локоть.

Теперь он отпрянул, стараясь вырваться, но настил под ним дрогнул, и он потерял равновесие. В этот критический момент я выпустил его руку. Он не был готов к этому и откинулся назад, протянув ко мне обе руки, словно пытался удержаться на ногах.

Я взмахнул топором, целясь в единственную часть его тела, не прикрытую металлом, – в правое запястье. Я тоже с трудом удерживал равновесие на качающемся судне, поэтому удар оставлял желать лучшего. Отсечь кисть, как я хотел, не удалось. Но я прорубил запястье до кости. И услышал, как щелкнули разрубленные сухожилия. Пальцы критянина невольно разжались, меч выпал и с грохотом ударился о доски моста. Воин шарахнулся и столкнулся со стоявшим за ним товарищем. Цепляясь друг за друга, они перевалились через край моста и с плеском упали в воду. Тяжесть доспехов сразу утянула их под поверхность.

Топор по-прежнему был у меня в руках, а передо мной оказались две веревки, крепившие наш корабль к плавучему мосту и натянутые так сильно, что с них стекала выжатая вода. Я занес топор над головой и опустил его на более толстую веревку, вложив в удар всю свою силу и весь вес. Веревка лопнула, щелкнув, как натянутая тетива. Вся тяжесть судна легла на вторую веревку, и галера накренилась. Я снова взмахнул топором и разрубил и этот канат; его концы отлетели, извиваясь и расплетаясь в воздухе. Тяжесть с носа нашей галеры была снята, он резко поднялся, и мы развернулись поперек течения.

Для моста последствия оказались гораздо более драматичными. Обе его части были по-прежнему надежно привязаны к береговым креплениям. Но в середине они разъединились, и течение начало быстро их разносить. Я видел, как критяне срывались в воду с качающегося и дико подпрыгивающего у них под ногами моста.

Эта меняющаяся тяжесть еще пуще раскачивала плывущие баркасы. Люди в тяжелых доспехах теряли равновесие, безумная зыбь сталкивала их друг с другом и швыряла в воду.

Я с ужасом увидел, как один из баркасов перевернулся и сбросил в воду десятки людей. Через несколько минут почти все критяне барахтались в темной воде; люди тонули, как крысы в колодце.

Происходящее было тем более трагичным, что это не были наши враги; весь этот разор я подготовил сознательно, чтобы они стали нашими союзниками. Утешало меня лишь одно – я делал это ради Египта и фараона. Последствия моих действий приводили меня в ужас.

Огромным усилием воли я прогнал чувство вины и угрызения совести. Я знал, что сделанного не воротишь, и пытался забыть о тонущих и думать о своих людях, о наших потерях. Я заставил себя отвернуться и пройти туда, где перерубил веревку, привязывавшую нашу галеру. Я кричал на наших воинов, срывая на них свой гнев. Приказывал им браться за весла, толкал их на гребные скамьи и бил тех, кто недоуменно оглядывался.

И вот в моих руках снова рулевое весло, и люди начинают грести слаженно. Я развернул руль и повел галеру назад к каменной пристани под главными воротами крепости, где стояли корабли с сокровищами.

Едва нос нашего корабля коснулся камней пристани, я спрыгнул; меня встретил Зарас с мечом в руке, он тяжело дышал, но на губах его блуждала безумная улыбка.

– Мы захватили все три корабля с сокровищами, и даже крепость наша! – сказал он, показывая окровавленным клинком на широко распахнутые ворота крепости. – Шум, который вы подняли на плавучем мосту, отлично отвлек критян. Мы сняли стражу ворот – воины следили за вашим представлением, даже не подозревая о нашем существовании. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них сбежал, но и так далеко они бы не ушли. – Он замолчал, чтобы отдышаться, потом спросил: – Что с мостом, Таита?

Я с удовольствием отметил, что даже в пылу битвы он не забывает говорить по-гиксосски.

– Мост разведен, половина врагов упала в воду и утонула, – коротко ответил я и повернулся к Акеми, который подбежал, увидев, что я сошел на берег. – Принимай командование этой галерой и оставь у себя дюжину людей, чтобы грести. – Я показал на множество небольших лодок без экипажей, стоящих в водоеме, образованном разлившейся рекой. – Бери с собой факелы и горшки с углями и сожги эти лодки, чтобы критяне не могли на них перевозить своих воинов и напасть на нас сегодня вечером.

– Слушаюсь, сиятельный, – ответил Акеми.

– Оставь только самые большие лодки, – продолжал я. – Вон тот большое парусное судно в конце линии. Его не сжигай. Приведи с собой; мы оставим его привязанным у пристани, когда уйдем.

Зарас и Акеми искоса посмотрели на меня, но усомниться в моем приказе решился Зарас.

– Оставить его критянам? Зачем?

– Затем, чтобы старшие критские военачальники смогли вернуться на Крит и доложить своему царю о предательстве гиксосских союзников. Даже могучий Верховный Минос Критский не сможет спокойно отнестись к утрате пятисот лаков серебра. Узнав о ней, он потребует крови царя Беона.

Я остался на пристани и смотрел, как Акеми и его экипаж отчаливают и уходят в водоем на реке. Как он переводит четверых своих людей на большое судно. Они поставили стаксель и привели судно к пристани, туда, где стоял я.

В водоеме Акеми стоял на носу своей маленькой галеры. Его люди гребли вдоль ряда лодок, а Акеми, проплывая мимо, бросал в каждую горящий факел. Я был удовлетворен, только когда запылали все лодки. Тогда я обернулся и увидел смущенного Зараса.

– Возьми с собой своих людей и иди за мной, – сказал я и побежал по каменной пристани туда, где стояла ближайшая критская трирема. – Я хочу, чтобы ты принял командование этим кораблем, Зарас. Но я поплыву с тобой.