Напряжение (СИ) - Ильин Владимир Алексеевич - Страница 50

— Состав один, наше все равно самое вкусное.

— А вдруг где?то есть вкуснее? — Подначил он, подмигнув. — Ведь в другом месте и вода — другая. А сахар, а? Вдруг кто?то использует индийский тростниковый сахар? Ты ведь такое точно не пробовал! Пойми, одаренному нельзя идти против собственной сути, это гибель души. Ты должен быть любопытным! Ты даже не видишь, как изменился. Я думал, ты просто устал…

— Я очень устал, — согласно качнул головой, вновь закрыв глаза. — Но я высплюсь, и все снова станет хорошо…

С тех пор я не спал вторые сутки.

Это давалось легко — стоило пропустить через тело силу, и усталость уступала, прячась возле затылка ноющей болью, терпимой и привычной. Не в первый раз, в самом деле — дела не хотели двигаться вперед, пока я спал, а планы так и вовсе норовили рухнуть, стоило дать себе пару часов отдыха. За всем нужен присмотр, особенно в эти странные дни, когда прошлое уже ушло, а будущее еще не наступило.

Утро порадовало лучами солнца, все таки пробившимися сквозь серую пелену неба, а ближе к полудню налетел сильный ветер, утащивший грозовые облака на восток. Так что с автобуса мы сошли снова в лето, а не раннюю весну. Только расплывающаяся под каждым шагом земля напоминала о непогоде, но тут вмешался дядя Валя, своей силой проторив нам удобный путь — в метр шириной, без единой травинки и капли воды.

— Это сложно? — Ковырнул я твердый грунт кончиком острого ботинка. Поверхность приятно пружинила под ногами.

— Кому как, — пожал он плечами, с видимым удовольствием вступая на ровную поверхность.

— И что надо делать? — Не успокоился я и лег прямо на землю, пробуя поцарапать чуть шершавую землю и даже одолеть ее питьевой водой из бутылки.

— Долго учиться, — решил он ускользнуть от ответа.

— А если самую суть? — Тропинка на вкус оказалась точь в точь, как нос у кота.

— Надо пропустить силу, направив клином и поддерживать…

— Вот так?

— М — мать! — Прыгнул он прямо в кусты.

— Где? — Завертел я головой и никого не заметил. — А там что? — Обратился я к поломанному кусту шиповника.

— Сейчас выберусь, расскажу, — рассерженно запыхтело в ответ.

Резко захотелось кушать. Тревожный признак.

— У нас договор! — Деловым тоном напомнил я, переползая на всякий случай к веткам на противоположной стороне тропинки.

— Пункт шесть — двенадцать, нападение нанимателя на защитника, — из кустов показались ноги, а затем и весь дядька целиком.

— Я его вычеркнул, он мне сразу не понравился.

— Нельзя вычеркивать предложения с бланка! — Валентин оглянулся, явно пытаясь меня отыскать. — Ладно, проехали. Вылезай.

— Не хочу.

— Почему это еще? — Нахмурился он.

— Тут крыжовник.

— Тогда двигайся, я к тебе. — Закряхтел дядька по — старчески, отряхнул брюки и полез на мой голос. — Кстати, не думал о военной службе?

— Думал, конечно, — протянул я ему горсть ягод в знак примирения и помог разместиться на расстеленном на земле пиджаке — все — равно уже выкидывать, брюки?то уцелели, а верх весь намок и испачкался.

— У нас здорово и ребята интересные.

— Буду делать свою военную службу — найму, — согласился я, лопая кисло — сладкие желтоватые плоды.

— А? — Захлопал дядька глазами, не донеся ягоду до рта.

— Будешь мне служить?

— Я имел ввиду, ты к нам…

— Не интересно, — хлопнул я колену и принялся подниматься.

Все?таки, много такой ягоды не съесть.

— У нас и платят хорошо, — чуть тише протянул дядька, словно не услышав мои слова.

— Пока что я плачу тебе, — напомнил ему и первым пошел по заколдованной дорожке. — К тому же, я своих не бросаю.

К бетонной площадке я успел вовремя, оставив себе даже два десятка минут, чтобы привести одежду в порядок, а то, что выглядело плохо — свернуть в рулон.

Прибытие огромного стального змея, выскользнувшего под грозное шипение из?за дальнего лесочка, невольно заставило окутаться силой и всерьез насторожиться. Одно дело — на видео или картинках, а другое — когда даже земля трясется под ногами, а путь огромной машины проходит прямо сквозь тебя.

— Зачем тебе защитник? — Валентин попытался продавить рукой невидимую пленку над моей кожей, но ожидаемо не преуспел.

Говорил он задумчиво, скорее спрашивая себя, а не надеясь на мой ответ.

— Чтобы я никого не убил.

Лязг металлических сцепок железнодорожного состава подвел черту под правдивым ответом, в который он вряд ли поверил.

Железная ящерица прокатилась еще на два десятка метров, пока не остановилась, устало выдохнув белым паром. Вслед за ним, отдохнуть от поездки решило еще два десятка человек, своей суетой и сигаретным дымом быстро сделавших площадку тесной и неуютной, а когда через толпу пожелали пройти две бабки с огромными баулами, то еще и скандальной.

— Я договорюсь, — Валентин шагнул вперед, заприметив в проеме входа белую блузку проводницы.

Их беседа завершилась лукавыми улыбками, тремя купюрами, переданными под неслышный шепот на ушко симпатичной девушки и пустым купе на четыре места, в который обещали никого не подселять до самого конца маршрута. А чуть позже — нас даже угостили вкусным чаем, а лично меня потрепали по голове.

— Можно поинтересоваться, куда мы едем? — Отставив кружку в сторону, выжидательно посмотрел дядя Волк.

Я старательно пережевывал печеньку, оттого не мог ответить сразу, но дядька понял по — своему.

— Это не обязательно, — приподнял он ладони перед собой. — Но мне было бы проще подготовиться.

— Там ничего особенного, — качнул я кружкой и запил обжигающим напитком сухость во рту. — Мы едем на войну.

— Мой контракт не предусматривает… — напрягся Валентин.

— На самом деле война уже окончилась, — поспешил я уточнить. — Где?то три дня, — я глянул на календарь возле выхода и поправился, — уже четыре. Но дату завершения объявят только на следующей неделе.

Во всяком случае, так написано в интернете.

— Прости, я лезу не в свое дело, но зачем тебе туда? — Пытаясь понять, он чуть наклонился над столом, буравя взглядом.

Почему дружелюбие считают слабостью и желают додавить, навязав свою волю?

— На первый раз прощаю.

Валентин еще некоторое время пытался рассмотреть что?то на дне моих глаз, но в итоге расслабленно отклонился назад, сложив руки на груди.

— Как скажешь, наниматель.

— Так и будет, — поддакнул, перетаскивая печенье к себе поближе.

Интересно, но прямо сейчас в стране идет шестьдесят одна война. Когда я прочитал об этом, то долго и тревожно вглядывался в горизонт, ожидая увидеть пламя пожаров — потому что три из них, вроде как, шли совсем рядом. Чуть позже разобрался, что войны — они очень разные, и большая их часть выглядит, как недовольное сопение равных соперников после сильной драки — вроде как, и обида осталась, и явного победителя нет, и все еще есть за что бить противнику морду, но памятна боль от ударов и ноют фингалы, синяки, отговаривая от новой потасовки. Иногда такие войны идут десятилетиями и очень редко оборачиваются новой схваткой.

Настоящих войн гораздо меньше — около десятка. Где?то там горят дома и кварталы, а весь мир просто ждет и смотрит, кто победит, вместо того, чтобы разнять и помирить. Это называется 'традиции'.

Может, не мирят еще и оттого, что активная война длится очень коротко, завершаясь либо миром, либо переходя в тихое противостояние зализывающих раны дворовых котов.

Моя война из тех, в которой есть победитель и проигравший. А то место, в которое мне предстоит попасть — город, который должен отойти победителю. И еду я туда потому, что победителю не нужны жители в нем — они служили его врагу, платили ему налоги и должны уйти. Куда — неведомо, но срок им дан от вчерашней даты до завтрашней. И это тоже написано в интернете — если знать, где искать.

Меня ждет целая река людей, беспокойная и тревожная, каплей которой предстоит стать. Вряд ли кого удивит подросток без документов в месте, которое еще пахнет пожарами, в компании таких же горемык. Там будет мое новое рождение.