Похитители бриллиантов (илл. Ю. Модлинского) - Буссенар Луи Анри - Страница 22

Их не только не следовало убивать, но, если нынешнее тяжелое положение затянется, надо будет даже помочь им.

И так как всему приходит конец, даже страданиям, то, дойдя до предельного изнеможения, путники увидели бушменский крааль. Мужчины, должно быть, ушли на охоту, а у женщин и детей появление белых вызвало обычный страх, смешанный с любопытством.

Зуга, крепкий, точно он был сделан из бронзы, перенес все тяжкие лишения относительно легко. Он поддерживал Александра, который еле волочил ноги. Обращаясь к женщине, которая толкла просо в ступе, он два раза умоляющим голосом сказал ей:

— Метце! Метце! (Воды! Воды!) Женщина подняла голову. В глазах у нее промелькнуло выражение сострадания, но она быстро его подавила, даже как будто устыдилась этого непроизвольно обнаруженного чувства, и с усердием продолжала работать.

— Женщина, — сказал проводник, — этот белый человек — друг черных людей. Он и его спутники — такие же люди, как Дауд. Они не уводят в рабство воинов пустыни. Они накормили воинов Калахари, которые умирали от голода. Дай им напиться.

У Александра подкашивались ноги. Его могучий организм был сломлен, он был обречен на гибель. Альбер и Жозеф бредили, мастер Виль хрипел. Один только лжемиссионер смотрел на всех своими бесстрастными и пронзительными глазами.

— Женщина, — повторил Зуга, — дай пить этим белым. Я отдам за них мою кровь.

Бушменка молча поднялась, вошла в шалаш и вернулась через несколько минут, неся две скорлупы страусовых яиц, наполненные свежей, прозрачной водой.

Путники пили жадно. Но проводник отмерил каждому недостаточную порцию. Вернувшись к жизни, они едва были способны пробормотать слова благодарности и тотчас заснули свинцовым сном.

Не прошло и часа, как этот целительный сон был прерван пронзительными криками. Две женщины склонились над ребенком, который кричал, показывая ногу.

— Что случилось? — спросил Александр.

Одна из женщин, как раз та самая, которая дала им пить, смотрела на бедного малыша, и глаза ее наполнились слезами.

— Он укушен, — наконец с трудом выговорила женщина.

Затем она взяла ребенка на руки и, страстно его целуя, подала европейцу.

У малыша уже опухла ножка, и на месте укуса, на светло-коричневой коже, образовалось серое пятно. Две капельки крови, как два рубина, просочились из двух маленьких ранок.

— Это змея пикаколу, — с грустью пробормотал Зуга. — Сам Дауд не знал средства против этого укуса. Женщина, твой ребенок умрет.

В это время из одного шалаша вышел старик. Он холодно осмотрел рану и, покачивая головой, подтвердил:

— Пикаколу…

Ничего больше он не сказал и лишь молча следил за быстрым действием яда. Нога у ребенка распухала и распухала и бледноватое пятно подымалось к бедру.

Мать сидела на земле. Она молча плакала крупными слезами и судорожно прижимала к себе малыша, который издавал душераздирающие крики.

— Ты уверен, что умрет? — спросил Александр.

— Через полчаса. Против укуса пикаколу средств нет.

— Клянусь, эта несчастная женщина имеет слишком много прав на нашу благодарность. Я попробую заплатить ей наш долг… Альбер, — обратился он к своему другу, — у нас нет никаких прижигании, и я не вижу хотя бы жаровни с углями. Высыпь мне порох из одного патрона. А ты, Зуга, скажи женщине, что я попытаюсь вырвать ребенка из лап смерти, но ему будет больно.

Мать отдала малыша беспрекословно и устремила на белого человека взгляд, полный нежности и доверия.

Из своего дорожного прибора Александр достал ланцет, сделал на месте укуса два крестообразных надреза, раздвинул края и нажал, чтобы выжать кровь, которая все не вытекала.

Затем после секундного колебания он взглянул на эту скорбную мать, увидел жаркую мольбу в ее глазах, полных слез, и посмотрел на ребенка, которого сотрясала страшная судорога.

Альбер как будто угадал, что переживает его друг, и у него сжалось сердце. Он побледнел, но не сделал ни малейшего движения, чтобы остановить сопряженную со смертельным риском безумную попытку Александра.

Превозмогая страх, Александр прильнул ртом к одной из ранок и стал отсасывать кровь, время от времени сплевывая покрасневшую слюну.

Напрасно пытались вмешаться и его преподобие и полицейский.

Не слушая их и не отвечая им, Александр прильнул ко второй ранке и стал из нее также отсасывать отравленную кровь. Решив, что отсосано достаточно, он повернулся к Альберу:

— Порох! Высеки огонь! Зажги трут…

Альбер все предвидел и все приготовил.

Александр крепко зажал раненую ножку, насыпал немного пороху на одну из ранок и поднес трут, каким они обычно пользовались для разжигания огня. Порох вспыхнул, поднялось белое облачко, запахло жженым мясом. Ребенок корчился и кричал.

— Хорошо! Давай дальше!

В два приема он повторил ту же операцию, но обращая внимания на отчаянные крики маленького пациента.

Несчастная бушменка снова подняла свои заплаканные глаза и снова взглянула на француза нежным и глубоким взглядом. Француз понял ее немой вопрос.

— Надейся, женщина, — сказал он мягко. — Твой ребенок будет жить. Его прервал внезапный раскат саркастического хохота, за которым последовал нечеловеческий крик.

Александр резко повернулся, как если бы сам наступил на змею. Он остолбенел, увидев чернокожего с тяжелой колодкой на шее, который со всех ног бежал к ребенку. Малыш уже тем временем перестал плакать. Негр схватил его на руки и, громко крича, стал сжимать в объятиях.

Тут снова раздался смех, похожий на скрежет пилы, и длинный бич из кожи гиппопотама, опустившись на спину несчастного бушмена, оставил на ней кровавую полосу.

10

Работорговцы. — Что такое чамбок. — Так ему и следует! — Искупление. — Благодарность — добродетель чернокожих. — Праздник в краале. — Пирушка у туземцев. — Корни, стрекозы, гусеницы, ящерицы, черепахи, и лягушки. — Остроумное устройство печи. — Пиво в плетенке. — Приготовления к большой охоте.

Европейцы были поглощены наблюдением за героическим и безумным поступком Александра, а мать умиравшего ребенка была целиком во власти своего горя и своей надежды, поэтому никто не заметил, какая мрачная процессия неожиданно показалась в долине, направляясь в сторону беззащитного крааля. Человек пятьдесят негров с закрученными за спину руками и с ногами, связанными, как у приговоренных к смерти, медленно плелись под конвоем вооруженных до зубов мулатов со зверскими лицами. Несчастные негры изнемогали от усталости и умирали от жажды. Из утонченного варварства их привязали за шею по двое к одному бревну в три метра длины и с развилками на обоих концах. Прикрепленные друг к другу этим двойным ярмом, негры были лишены возможности повернуться или хотя бы повернуть голову. Так они и плелись, спотыкаясь на каждом шагу, безжалостно подгоняемые чамбоком 18. В довершение всего несколько женщин, несших за спиной маленьких детей, были также скованы попарно и подвергались тому же бесчеловечному обращению.

Подлые барышники, которые перегоняли это человеческое стадо, были одеты по-европейски: они носили куртки и бумажные штаны, широкополые соломенные шляпы и сапоги со шпорами. Их лица, на которых застыло выражение жестокости, были бы страшны, даже если бы с ними пришлось повстречаться в стране цивилизованной. А уж в этой дикой и заброшенной пустыне они были до того омерзительны, что и рассказать трудно.

Александр, Альбер, Жозеф и даже мастер Виль не могли поверить своим глазам. Как! В XIX веке, в нескольких переходах от английских владений еще встречаются злодеи, занимающиеся возмутительной торговлей людьми? И в жилах этих чудовищ течет наполовину кровь тех самых черных народов, которыми они торгуют, и наполовину кровь белых! Какая мерзость!

Александр, еще чувствовавший на себе молчаливый взгляд матери спасенного им ребенка, внезапно ощутил приступ того бешеного гнева, с каким не умеют совладать люди, обычно спокойные. Только что он смело рискнул собой, чтобы спасти жизнь ребенка. Он не мог сохранить хладнокровие, когда его самоотвержению был брошен такой вызов.