Пособие по выживанию - Ветрова Ника - Страница 7

На самом деле, действительно испугалась. И, сев на постели, обняла колени руками, чуть-чуть раскачиваясь, потому что… потому что только бы не заплакать, иначе Филимон…

Дверь открылась, впуская свет в прямом и переносном смысле. Световой дракон на миг остановился, вглядываясь в меня, — и полумрак ему не помеха, он в темноте преотлично видит, — затем подошел, сел на постель, молча приподнял, усадил к себе на колени и начал успокаивающе поглаживать по волосам. Разревелась, как девчонка!

И пока ревела, даже не заметила, как пришли Светлана и Горыч, пьяные совершенно, то есть меня спать уложили, а сами… Лучше бы я тоже напилась! А потом Горыч мне воды принес, Света — пучок валерианы, и, держа его как букет, чтобы нюхать было удобно, всхлипывая и сбиваясь, рассказала обо всем, что случилось.

Меня слушали молча и сурово, а потом, едва я замолчала, Филя сказал:

— Вызов по ауре.

— Много магии жрет, — вставил Горыч.

— Тиаранг боевик, ему раз плюнуть подобное каждую ночь устраивать, — задумчиво произнес Филимон.

— Да-а-а, заклинило мужика, — вздохнула Света, — похлеще, чем с приворотом. Но почему именно Стаська? Что в ней особенного?!

Горыч и Филимон переглянулись, улыбнулись как-то загадочно, световой дракон протянул руку, с нежностью коснулся щеки жены и сказал:

— Ты не понимаешь, Светусик, тут не так важно, чтобы особенная, главное — своя. Та, на которую смотришь — и обнять хочется, такая, с которой уютно на душе, единственная, при одном взгляде на которую мужчина чувствует себя счастливым. Так бывает — смотришь и понимаешь, что вот это глазастое — оно твое личное чудо.

— Бред! — фыркнула ведьма.

— Правда? — Филя улыбнулся и проникновенно спросил: — А кто на прошлой ярмарке в лавке орал: «Это оно, то самое платье, мое, единственное, для меня сшитое! Я его с первого взгляда узнала! Купи, гад светоносный!»

Мы с Горычем рассмеялись, Света смутилась, но тоже хихикнула, потом села к нам ближе, прислонилась головой к плечу дракона и смущенно произнесла:

— Ну потрясающее же платье, Фил.

— Угу, — кивнул тот. — Таких потрясающих платьев у тебя — трещащий по швам шкаф.

— Это ты сейчас к чему? — вскинулась Света, мгновенно превращаясь в разъяренную ведьму.

— Это я к тому, любимая, — улыбнулся ей световой дракон, — что сейчас оно всего лишь платье, так себе платьишко даже, а тогда это была ценность, жизненная необходимость, смысл существования! И, получив ее, ты раз одела и в шкаф запихала, а если бы не купил… Улавливаешь, о чем я?

Не знаю, что там уловила Светлана, лично я сочла необходимым заявить:

— Я не платье.

— Никто и не спорит, — заверил меня Филимон.

А Горыч вдруг сказал:

— У меня такое тоже было… Бывает, учуешь бабу…

Грозный взгляд Фила — и лексикон Горыча мгновенно сменился.

— В смысле увидишь женщину, и так в сердце западет, что ни спать, ни есть, ни вздохнуть. И кажется — вот она, единственная, не такая, как все, особенная, уникальная. И — как заболел. И на все готов — звезды с небес, луну из озера, и добиваешься ее, добиваешься, и на подвиги разные готов… А потом все, твоя баба. День имее…

— Гор! — рявкнул Филимон.

— В общем, год-два — и надоедает, и как-то сразу врубаешься, что у нее все как у всех, и вообще, там вон следующая в озере голышом пле…

— Зуб выбью, — меланхолично пообещал Филя.

— Короче, девчонки, суть вы уловили, — закончил Горыч.

— Да, примерно, — нехорошо протянула Светлана, делая хватательное движение, будто скалку искала, и хмуро на мужа поглядывая.

Фил пересадил меня на диван, обнял свою Свету, по мужу Светлову, что-то прошептал на ушко, потом еще что-то, и так как мы с Горычем беззастенчиво ловили каждый звук, открыв рты, то и услышали:

— Мое сердце в твоих ладошках бьется пятнадцатый год, неужели для тебя это ничего не значит?

Света улыбнулась, потянулась к его губам, нежно поцеловала.

А Горыч вдруг сказал:

— К разговору о платье, этот четвертушка демонической крови, он ежели своего быстро не получит, окончательно крышей поедет…

В комнате воцарилось напряженное молчание.

— Реально свихнется, — Филимон тяжело вздохнул. — Тиаранг такой, помнится, в битве при Нессе, когда маги Алого чертополоха восстали и отказались продолжать боевые действия, он вышел и прямо сказал — или вы со мной, или против меня.

— И? — заинтересовалась я.

— А нет больше ордена Алого чертополоха, — тихо произнес Горыч. — Не привык мужик к отказам, Стася, бесят они его.

Все опять помолчали, а затем Филимон сообщил:

— Единственное, что может сбить вызов по ауре, это переключение внимания вызывающего мага… Свет, — взгляд на ведьму, — поделись со Стасей ночными рубашками, иначе кое-кто вообще спать перестанет. Горыч, собирайся, отвезешь Стаську на Печной вокзал, там найдешь Емелю Рыбака.

— А летучий экспресс? — возмущенно спросила я.

— Забудь, — посоветовал Филя. — На перекладных будешь добираться, иначе никак.

Таким образом, в шесть утра, щурясь на поднимающееся солнце, я стояла на Печном вокзале. Дыму тут было… тьма тьмущая, возницы на матерном вопят, печки пыхтят, черти снуют, лавочники товар сдают-принимают. Печки — это грузовой транспорт. Тихоходные, плавные, надежные, в пути не ломаются, дров потребляют мало, оттого и пользуются популярностью у торгового люда. Для пассажиров же летучий экспресс есть, транспорт магический, удивительный, сказочно красивый. Уж не знаю, по какому принципу работает, но в Любятове летит по небу вереницей красных сердец, в Ласточкине это вереница птиц, что клювиками за хвосты друг друга держатся, в Медведкове, соответственно, медведи. К нам в Керим экспресс прибывает в виде цветов, потому что вокзал в цветочном стиле оформлен, а вот как за границы Керима выедет, станет кубиками полупрозрачного льда — тоже красотень невероятная.

Но все это мне недоступно, ибо ехать придется на печке!

— Стало быть, ты моя попутчица, — прогудел позади меня чей-то бас.

Испуганно крутанулась на месте и застыла — мужик был ого-го! Полушубок ватный, кушак красный, плечи — косая сажень, кулаки пудовые, подбородок квадратный, нос картошкой и тоже красный, перегар убойный, глаза голубые, волосы льняными кудрями из-под шапки, улыбка щербатая, борода густая.

— Емельян Иваныч, — представился мне возница.

— Рыбак, — представил его подошедший сзади Горыч.

— А то! — поддержал Емеля. — Того дня о-о-т такую рыбу поймал!

И мужик раскинул руки, демонстрируя максимальную ширину, на которую был способен. Внимательно перевел взгляд с одной ладони на другую и, решив, что этого мало, добавил:

— Это тока хвост был!

Горыч тяжело вздохнул и сказал мне:

— Сзади сядешь, не то начнет в пути про рыбалку рассказывать и сшибет с печи ненароком.

Молча кивнула, я уже степень увлеченности некоторых поняла.

— Не печалься, красавица! — Емельян Иваныч вдруг обхватил за плечи. — Годы-то твои молодые, чай, не Филька распутный, так много еще хлопцев на пути жизненном. А коли хочешь, моей будь, ужо не обижу!

— Емель, а Емель, — Горыч плавно, по-змеиному шагнул к нам и уставился обеими головами на мужика, — я ж тебе не только зубы выбью, я ж тебе и все выдающиеся места пообрываю.

Возница охнул, схватился за нос и отступил.

— Вещи вон, — кивнул дракон на мои сундуки, — взял да и пошел. Как трогаться будешь, так за девкой и явишься. Все понял?

Емельян понял — здоровенные железом кованые сундуки подхватил словно пушинки да и утопал, ненароком сбивая чертей по дороге.

Мой герой… Так этим хвостатым и надо!

— Да, неправильное у вас расовое воспитание, — задумчиво сказал Горыч. — Вам расовую терпимость кто преподавал?

— Феоктилла, — ответила, не задумываясь и наблюдая, как Емелюшка пятому чертеняке прямо по пятаку…

— Оно и видно, — вздохнул двухголовый дракон. — Ладно, Стаська, ты пока тут походи, осмотрись, книжек себе поищи на дорогу, чтоб, значит, не скучно было, а я снеди тебе накуплю.