Уличный кот по имени Боб. Как человек и кот обрели надежду на улицах Лондона - Боуэн Джеймс - Страница 5

Когда я остался без крыши над головой и стал зарабатывать, играя на гитаре на потеху прохожим, люди начали интересоваться моим прошлым. Как я дошел до жизни такой? — спрашивали они. Некоторых, конечно, вынуждала профессия. Мне довелось пообщаться с дюжиной социальных работников, психологов и даже полицейских, и все они стремились выяснить, как я оказался на улице. Хотя обычных людей ответ на этот вопрос тоже интересовал.

Не знаю почему, но многих словно зачаровывает тот факт, что некоторые члены общества опускаются на дно. Думаю, отчасти им нравится вздыхать с облегчением: «Меня-то, слава богу, такая судьба миновала», ведь не повезти может каждому. И в то же время моя история заставляет их по-другому взглянуть на свою жизнь: «Конечно, не все в ней идеально, но я мог бы оказаться на месте этого бедняги!»

Хотя люди, подобные мне, по-разному оказываются на улице, есть в наших историях общие моменты. Зачастую это наркотики и алкоголь. Но чаще всего цепочка событий, приводящая к такому финалу, тянется из детства, и первым звеном становятся не самые лучшие отношения в семье. Со мной, во всяком случае, именно так и случилось.

Первые годы моей жизни были довольно беспокойными, и в основном потому, что я постоянно переезжал из Великобритании в Австралию и обратно. Я родился в графстве Суррей, но когда мне исполнилось три года, наша семья перебралась в Мельбурн. К тому времени родители уже развелись. Отец остался в Англии, а мать, стремясь забыть о разочарованиях супружеской жизни, с головой ушла в карьеру, устроившись на работу в компанию по продаже ксероксов «Rank Xerox». Она не ошиблась с выбором профессии и вскоре стала одним из лучших продавцов.

Впрочем, на месте ей не сиделось, поэтому через два года мы переехали в Западную Австралию и жили там, пока мне не исполнилось девять. В Австралии было неплохо. Мама выбирала дома с верандой и большим садом на заднем дворе, так что в моем распоряжении было столько свободного пространства для игр и приключений, сколько мальчишка мог пожелать. Австралийскую природу я любил. Но при этом у меня совсем не было друзей.

Я тяжело сходился с ребятами в школе; наверное, причина в том, что мы часто переезжали. Все надежды «укорениться» в Австралии пошли прахом, и тогда мы вернулись в Великобританию и обосновались в Сассексе близ Хоршема. В Англии мне понравилось; я сохранил немало счастливых воспоминаний о том времени. Но только я начал привыкать к жизни в Северном полушарии, как мы снова сорвались с места — и опять оказались в Западной Австралии. Мне тогда было двенадцать.

На этот раз мы поселились в местечке под название Куинз-Рок. Думаю, там-то мои проблемы и начались. Из-за всех этих переездов мы редко задерживались в одном доме дольше чем на пару лет. Мама постоянно что-то покупала и продавала и все время была в разъездах. Настоящего фамильного гнезда у нас не было, я не успевал привыкнуть ни к одному дому. Мы жили как какие-то цыгане!

Я не психолог, хотя в последние годы мне часто доводилось с ними общаться, но я, наверное, не ошибусь, если скажу, что постоянные переезды ребенку на пользу не идут. Я очень тяжело находил общий язык с людьми. В школе мне было трудно завести друзей. Я всегда слишком старался понравиться окружающим, впечатлить их, что давало обратный результат: в каждой школе меня считали слабаком и неудачником, над которым не грех поиздеваться. Но хуже всего было в Куинз-Рок.

Понятно, что я выделялся из толпы со своим британским акцентом и желанием всем угодить. Но я не думал, что это превратит меня в ходячую мишень. В буквальном смысле. Куинз-Рок не просто так назвали Куинз-Рок, и местные дети прекрасно знали, как применить валяющиеся то тут, то там куски известняка. Как-то раз одноклассники решили забросать меня камнями: по пути из школы я попал под настоящий камнепад и заработал сотрясение мозга.

Напряженные отношения с отчимом, которого звали Ник, тоже не способствовали улучшению ситуации. На мой подростковый взгляд, он был настоящим придурком. И я не стеснялся ему об этом говорить. Мама встретилась с ним, когда стала работать в полиции Хоршема, а потом он перебрался вместе с нами в Австралию.

Первые годы после переезда мы продолжали вести прежний скитальческий образ жизни. Обычно это было связано с маминой работой. Природа не обделила ее деловой хваткой, обычно маме сопутствовал успех; в какой-то момент она даже начала снимать видеокурсы, посвященные телемаркетингу.

И некоторое время все шло хорошо. Потом она основала журнал «City Woman», но тут удача вдруг перестала ей улыбаться. Иногда у нас было полно денег, иногда не хватало даже на самое необходимое. Но такие периоды никогда не затягивались надолго — мама была настоящим предпринимателем.

К пятнадцати годам я почти перестал ходить в школу. Мне надоело быть мальчиком для биться. С Ником отношения лучше не стали. А еще я был очень независимым, настоящим сорвиголовой, вечно приходил домой затемно, никого не слушал и не признавал никаких авторитетов. Неудивительно, что вскоре я научился профессионально находить приключения на свою голову. Собственно, я до сих пор не до конца избавился от этой привычки.

С учетом всего вышесказанного, вряд ли кому-то покажется странным, что я подсел на наркотики. Сперва я нюхал клей в попытке убежать от реальности, но быстро завязал с этим делом, чтобы перейти на травку и промышленный растворитель толуол. Одно тянуло за собой другое, третье и так далее. Я был зол на весь мир. Я чувствовал, что мне ужасно не повезло.

«Покажите мне семилетнего ребенка, и я скажу вам, что за человек из него выйдет», — говорят люди. Не уверен, что вы бы узнали взрослого меня в семилетнем мальчике, играющем в саду, но когда мне было семнадцать, предсказать мое будущее было гораздо проще. Я прочно встал на путь саморазрушения.

Мама изо всех сил старалась избавить меня от наркозависимости. Она видела, что я делаю с собой, — и могла представить, к каким ужасным последствиям это приведет. Она поступала так, как поступила бы любая мать на ее месте. Обыскивала одежду в поисках наркотиков, несколько раз запирала меня в спальне. Но замки у нас дома были не самые сложные, и я быстро научился открывать их при помощи шпильки для волос. Один поворот — и готово! Я не собирался мириться с тем, что мама — или кто-либо еще — ограничивает мою свободу. Мы стали ссориться еще больше, чем раньше, наши отношения неизбежно ухудшались. Мама дошла до того, что отвела меня к психиатру. У меня диагностировали целый набор заболеваний, начиная от шизофрении и маниакальной депрессии и заканчивая синдромом дефицита внимания и гиперактивности. Естественно, я не обращал внимания на слова врачей. Я был запутавшимся подростком, который считал, что знает о жизни больше, чем кто-либо. Оглядываясь назад, я понимаю, через что пришлось пройти моей матери. Наверное, она чувствовала себя абсолютно беспомощной и с ужасом представляла, что ждет ее сына в будущем. Но в тот момент переживания других людей волновали меня меньше всего. Я никого не слушал и ни на кого не обращал внимания.

В какой-то момент все стало настолько плохо, что мне пришлось переехать в христианское благотворительное жилье. Там я бездельничал, принимал наркотики и играл на гитаре. Хотя не обязательно всегда в таком порядке.

Незадолго до восемнадцатилетия я объявил, что собираюсь вернуться в Лондон, чтобы жить со своей сводной сестрой (дочерью отца от первого брака). Фактически, это стало началом конца, хотя со стороны могло показаться, что я внезапно стал вести себя как нормальный подросток. Мама отвезла меня в аэропорт, я поцеловал ее на прощание и помахал ей в след, когда машина отъехала. Мы оба думали, что я уезжаю на полгода, не больше. Таков был наш план. Я собирался пробыть в Лондоне шесть месяцев, потусить со сводной сестрой и попытаться воплотить в жизнь мечту стать музыкантом. Но все пошло не по плану.

Поначалу я действительно поселился у сводной сестры. Правда, ее муж отнесся к моему приезду без особой радости. Напоминаю, я был несговорчивым подростком, одетым как гот… да что там, настоящей занозой в заднице. Занозой, которая не платила за коммунальные услуги.