Очертя голову (ЛП) - Шустерман Нил - Страница 3

— Мы уже наслаждаемся?

— Заткнись, ладно?

Поезд рванул вперед и припустил по крутому подъему к первому обрыву.

— Нужно жить этим, братишка! — крикнул Квин. — Живи этим, как я!

«Камикадзе» вознес нас к небесам и подъехал к первому спуску. На мгновение мы замерли на вершине, чтобы секундой позже устремиться в самоубийственное пике. Мой желудок попытался вытечь через глаза, а мозг превратился в блин, поджаренный на стенках черепа. Квин визжал, вопил и явно наслаждался. Он мог жить этим, но с меня хватило бы просто пережить.

Страховка не давала никакой защиты — и внезапно я снова очутился там.

Мне семь лет, и я кручусь. Моя первая поездка…

Нет. Не хочу. Не буду об этом думать. Я так глубоко задавил это воспоминание, что никакой «Камикадзе» его не вытрясет.

Поезд приземлился и круто повернул влево, закручиваясь в двойной штопор. Мой брат не просто вопил от счастья, он вдобавок поднял руки над головой. Я вцепился в поручень и стиснул стучащие зубы.

«Камикадзе» круто развернулся — резкий поворот отозвался у меня в боку, — а мы уже летели к мертвой петле. Центробежная сила вжимала мою голову в переднюю стенку вагончика. Небо и земля поменялись местами, а мгновение спустя повторили маневр. Потом, когда мы миновали петлю, я заметил краем глаза, что от паутины лесов отлетела подпорка. Толстый шест рухнул, как срубленное дерево.

— Нет!

Это уже было не мое разыгравшееся воображение, а действительность. Посыпались поперечины. Поезд загрохотал еще громче. Повернув голову, я увидел поврежденный участок рельсов: мы удалялись от него, под гору и снова вверх. А потом поезд повернул и устремился прямо туда.

Отлетела еще одна балка. На землю посыпались тяжелые белые брусья, по пути сбивая все больше и больше перекладин. Теперь все заметили опасность.

— Видишь? — орал Квин. — Нет, ты только глянь! — Было непонятно, от страха он кричит или от радости. Я оттолкнул страховку, но что я мог сделать? Выпрыгнуть?

Разрушенный участок внезапно оказался прямо перед нами. Последний брус смел все подпорки, и осталась только пара жалких перекладин — рельсы и ничего под ними. Мне на секунду показалось, что мы можем проскочить, но тут обрушился левый рельс, а за ним и правый. Осталась двадцатифутовая пропасть в сотне футов над землей.

Когда «Камикадзе» сорвался и грохот рельсов сменился звенящей тишиной, а потом мы во всю мощь тяготения устремились вниз, я мог только кричать. Все мое лицо стало огромным вопящим ртом, и ветер, фонари — вселенная провалилась туда, когда у мира отвалилось дно и он превратился в темную бездну.

Темнота.

Сплошная темнота.

И вдруг вокруг вспыхнули огни платформы, вагончик резко затормозил, и все страховки взлетели вверх. Катание кончилось, а я остался наедине с выносящим мозг воспоминанием о том, чего не могло случиться.

— Круто! — выдохнул Квин. — Видали, как рельсы обвалились?

— Да уж, — согласилась Мэгги. — Было очень правдоподобно.

— Интересно, как они это делают, — заметил Расс.

Я поднял голову. Леса и перекладины восставали из руин, как разрушающийся мост у “Universal Studios”. Только сейчас я заметил потайной участок рельсов, по которому мы обрушились вниз и подъехали к платформе, когда фальшивая горка обвалилась.

Служитель обратился ко мне:

— Эй, вылезай! Хочешь прокатиться еще раз — становись в очередь.

Я с радостью освободил место.

На выходе нам всем выдали значки с надписью: «Я разбился на „Камикадзе“!».

Когда я попытался выпить колы, руки у меня тряслись. Если бы только друзья не смотрели на меня!

— Мы не хотели тебя пугать, парень, — сказал Расс. — Я думал, все знают, что там происходит. Черт, да они крутили рекламу чуть ли не за полгода до открытия горки!

Мэгги накрыла мою ладонь своей:

— Все в порядке. Если честно, я и сама перепугалась не на шутку.

От ее прикосновения я слегка покраснел. Расс тоже это заметил и стиснул бедную девочку захватом страстного влюбленного.

— Переживет, — заметил он.

Мы вышли на главную аллею. Квин уже швырял бейсбольные мячи в серебристые бутылки, упорно не желавшие падать с подставок. Он прицепил свой значок с «Камикадзе» на манер медали за отвагу.

— Почему бы тебе не вставить его в пупок? — предложил я.

Брат указал на свою кепку и кинул еще один мяч.

— Эта горка изменила мою жизнь! — заявил он, хотя особых изменений заметно не было. Даже мячи он швырял с той же яростью, с какой жил каждый день. Кайф от катания уже почти прошел — а как только он выветрится окончательно, Квин станет абсолютно невыносимым.

Над нашими головами еще кучка героев сорвалась с обрушившегося «Камикадзе». Я заставил себя не отводить взгляда и на этот раз заметил под падающим поездом тонкие черные рельсы. Вагоны скрылись из виду, от грохота задрожала земля, а над ухом вдруг раздался незнакомый голос:

— Любишь горки побыстрее?

Я обернулся: все это время за мной наблюдала девушка, хозяйничавшая в палатке, где Квин швырял мячи. «…Изменила мою жизнь», — промелькнуло в голове.

— Я… Э-э, что? — Она была красавицей. Ее красоту даже сейчас сложно описать словами. Она походила на полотна импрессионистов в мягком музейном освещении.

— Я спросила, любишь ли ты быстрые горки.

— Да… Не могу выкинуть их из головы. — Если подумать, так и было. Девушка улыбнулась, как будто поняла, что я имел в виду. У нее были длинные рыжие волосы: сколько же раз их надо было расчесать, чтобы они струились, как шелк, гладкой волной медного цвета. И светилось что-то в ее глазах, голубых, как лед, и обжигающих, как газовая горелка — что-то помимо огней парка. Они казались окнами в другой мир. А еще — я их как будто уже видел.

— Есть горки и покруче этой, — заметила девушка настолько тихо, насколько можно это сделать посреди гудящей толпы. Она была старше меня — точно не меньше восемнадцати.

«Скоро так будет со всеми девушками, — подумалось мне. — Через месяц я пойду в колледж, и все вокруг окажутся старше меня. Смотреть на нее — все равно что заглянуть в собственное будущее».

— Я Кассандра, — улыбнулась девушка.

Она что, флиртует со мной? У меня даже голова закружилась. Желудок завязался узлом, как будто я не успел слезть с «Камикадзе» и описывал вместе с ним очередную петлю. Только скрытых рельсов никто не построил, а пропасть все приближалась.

— Блейк. — Я протянул руку для пожатия, но вместо этого она вложила мне в ладонь мяч:

— Попытай счастья. Это за счет заведения.

Расс и Мэгги уже успели заметить, как Кассандра смотрит на меня, а я — на нее. Расс понимающе хмыкнул. У Мэгги начало портиться настроение:

— Мы теряем время. Пойдем еще на чем-нибудь прокатимся! — предложила она.

С каждым новым броском и с каждым потерянным долларом Квин становился все злее.

— Надувательство! — сказал он наконец, и я занял его место.

«Изменила мою жизнь…»

Я отмахнулся от странного ощущения, в котором опознал бы нехорошее предчувствие, если бы окончательно не потерял голову. Потом я прицелился, запустил мячом в пирамидку бутылок и попал в самую середку. Бутылки разлетелись, как будто в них угодил целый товарный состав. Теперь мне кажется, что мой снаряд мог бы улететь к самой луне с тем же результатом.

Квин аж подпрыгнул:

— Ни фига себе!

— У нас победитель! — объявила Кассандра. Она порылась в куче мягких игрушек и вытащила одну. Выбора не предполагалось. Горки снова загрохотали, и воздух зазвенел криками ездоков.

— Поздравляю. — Девушка вручила мне мой выигрыш.

Это оказался жалкий представитель рода медведей. Его голова склонялась набок, маленькие блестящие красные глаза были слишком широко расставлены, отчего мишка казался одновременно злым и умственно отсталым. Шкура была грязного серо-бурого цвета, как будто кто-то смешал все краски.

— Продукт кровосмешения, — заметил Расс.

Медведь был одет в ярко-желтую фуфайку с номером семь. «Желтую, как школьный автобус», — пришло мне в голову, но я отмахнулся от этой мысли. На груди у мишки имелся большой карман, и из него что-то торчало.