Война - Стаднюк Иван Фотиевич - Страница 114

Когда, выслушав доклад начальника штаба, маршалы начали обмениваться мнениями, в стороне Смоленска послышалась пальба зенитных орудий. Выстрелы были резкие, приглушенные расстоянием, а разрывов снарядов и рокота авиамоторов вовсе не было слышно. Но тут же докатился протяжный ступенчатый гул бомбежки, от которого задрожал под ногами пол и медленно покатился по карте круглый красный карандаш…

Война познается намного глубже при личных ощущениях; «чувственные данные», почерпнутые от других людей и из донесений, не в полную меру помогают оценивать слагаемые происходящего. И все же маршал Тимошенко не без заинтересованности начал разговор с генералом армии Павловым, когда тот спустя некоторое время после приезда наркома в Красный бор пришел к нему на прием.

Зайдя в комнату, где расположился Тимошенко, Павлов по всем правилам, хоть и потухшим голосом, представился, затем четко пропечатал шаг от дверей к столу, чтобы пожать руку поднявшемуся навстречу маршалу. Перед Тимошенко был уже не тот Павлов, которого он мельком увидел несколько часов назад. Побритый, наодеколоненный, посветлевший, подтянутый. Белая каемка подворотничка ровной линией охватывала шею. Только взгляд его был по-прежнему болезненно-острый, смятенный и выражавший какой-то протест.

Уселись друг против друга, не зная, с чего начать трудный разговор.

– Я поспешил вернуться в штаб фронта, как только услышал в Москве, что вы назначены на Западный, – первым заговорил Павлов, вымученно усмехнувшись. – Может, тут сумею убедительнее доложить…

– Что докладывать?.. Надо выправлять положение. – Тимошенко вздохнул от переизбытка тягостных чувств и перевел взгляд с лица Павлова на окно. – Все сложилось так, что трудно поверить…

– Ругает там меня хозяин? – с обидой спросил Павлов, имея в виду Сталина.

– Ругает – не то слово. – По лицу маршала скользнула горькая улыбка.

– И не только вас. Всех нас ругает.

– Да уж ясно, если наркома прислал фронтом командовать. – Павлов досадливо хлопнул себя ладонью по коленке. – Может, мне рапорт написать?

– О чем?

– Хочу объяснить, что на моем месте и Суворов ничего не сделал бы.

– Это уж точно. – Тимошенко хмыкнул. – Суворов понятия не имел ни о танках, ни о самолетах.

– А что из того, что я имею эти понятия? – Павлов приложил руку к груди. – Ведь только один механизированный корпус был укомплектован материальной частью! А авиация? Только тридцать процентов самолетов новых конструкций, да и на них еще не научились летать!

– Спокойнее, спокойнее, Дмитрий Григорьевич. – Тимошенко нахмурился.

– Все это нам известно. И о необученности людей, и о недостаточности табельных средств связи, и о неподготовленности в инженерном отношении театра военных действий. И все другое известно!.. Но такие потери дивизий, авиации и территориальные потери!..

– Как удержать, если на том же брестско-барановичском направлении против наших семи немцы бросили пятнадцать своих дивизий?! В том числе пять танковых!

– Давайте не будем сейчас заниматься арифметикой. – В голосе Тимошенко зазвучали суровые нотки. – Что бы вы ни говорили, а приграничные сражения проиграны нами. И вы как командующий оказались не на высоте положения.

– Что теперь из этого следует? – Павлов встал.

– Садитесь, – спокойно приказал ему маршал, и, когда Павлов сел, голос наркома полился мягче: – Может быть, вы будете удобнее чувствовать себя на Юго-Западном фронте?..

В это время в комнату торопливо вошел чем-то взволнованный генерал Маландин.

– Товарищ нарком, извините, что вторгаюсь без вызова… Тяжелое происшествие.

– Что случилось?

– Наши бойцы случайно застрелили начальника штаба двадцатой армии…

– Да вы что?! Генерала Корнеева?! – Маршал так смотрел на Маландина, словно тот был лично виноват в происшедшем. – Как это так – застрелили?

– У моста через реку образовалась пробка. Корнеев как раз подъехал и стал наводить порядок, – подавленно рассказывал Маландин. – А кто-то пустил слух, что это переодетый немецкий диверсант…

– Сами диверсанты и пустили слух, – негодующе высказал предположение Павлов. – И наверняка они же и застрелили! Это не первый случай, знакомый почерк.

– Вполне вероятно, – согласился Маландин.

Тимошенко помолчал, хмуря брови, потом обратился к генералу армии Павлову:

– Ну вот, Дмитрий Григорьевич, для вас пока и дело… Поезжайте в двадцатую армию, разберитесь, что там происходит, и помогите генералу Курочкину навести порядок. Об обстоятельствах гибели Корнеева доложите письменно… – Умолкнув, маршал продолжал смотреть на Павлова с какой-то трудной мыслью. Возможно, он думал о том, что не к добру Сталин интересовался вчера им. Потом Тимошенко заговорил вновь: – А тем временем решится вопрос о дальнейшем. Думаю, что вам действительно придется поехать на Юго-Западный командовать мехкорпусом.

Сразу после приезда на фронт маршал Тимошенко не торопился принимать масштабных решений. Он знал, что значительная часть сил стратегического резерва лишь только подтягивалась к намеченным рубежам, и в поисках форм лучшего применения свежих соединений маршалу еще нечего было класть на чашу весов. Он как командующий фронтом не находил пока возможным внушительно сказать какое-нибудь оперативное «да» или «нет», понимая, что на войне закон противоречия приобретает особую силу: жесточайше мстит за расхождения с истинностью в оценках, выводах и решениях. Перипетии военной стратегии, развиваясь по определенным закономерностям, превращают здесь в закономерность также свои неожиданности и превратности. Их угроза всегда теснит грудь полководца, всегда заставляет настороженно всматриваться в действия противника, чтобы угадать ложные, отвлекающие, и главные, направленные на достижение высших замыслов.

Маршал Тимошенко еще в Москве знал, что обстановка на Западном фронте крайне сложная, а наиболее угрожающая – на витебском направлении.

Витебское направление прикрывала 22-я армия генерал-лейтенанта Ершакова. Подойдя с Урала, она при поддержке авиации контратаковала войска третьей танковой группы Гота в районах Дисны и Витебска, нанесла врагу крупные потери и остановила его. Но сейчас рубежи обороны армии растянулись на целых двести километров – от Витебска до Себежского укрепрайона, а против нее наступала огромная силища: два армейских корпуса 16-й армии Буша и оправившаяся от контрудара третья танковая группа Гота; к тому же две дивизии 9-й немецкой армии наседали на ее правый фланг.