Злой дух Ямбуя - Федосеев Григорий Анисимович - Страница 55

Мы напали на след Елизара.

Карарбах тащит меня в котловину, и метров через шесть мы увидели на мху под стлаником лежку крупного медведя. Старик тычет пальцем в глубокие следы когтей в земле и прыжка и всем корпусом изображает схватку зверей. Он объясняет, что медведь под кустом устроил засаду и отсюда напал на свою жертву. Но почему именно здесь, в котловине, он подкарауливал медведицу?

Старик идет по кромке котловины вниз. Вот он останавливается, нагибается, показывает рукою под ноги. Я подхожу к нему, вижу волок и крупные следы медведя на нем, обращенные пятками к нам. Несомненно, тут хищник, пятясь задом, тащил через стланик по мху и камням Елизара. Я поднимаю с земли пуговицу, вырванную с клочком ваты, хочу показать Карарбаху, но он уже шагает по волоку влево…

Его морщинистое лицо стало вдруг вытягиваться, руки с берданой опустились, губы что-то шепчут.

У нижнего края котловины,за единственным стланиковым кустом, мы обнаружили второй холмик, как будто прикрытый телогрейкой. Мне показалось, что при нашем появлении телогрейка приподнялась и медленно опустилась, точно кто-то под нею испустил дух. Потом я еще долго не мог освободиться от этого видения.

Елизар лежал вниз лицом, возвышаясь над холмиком скрюченною спиною. Кожа, содранная когтями с головы, от лба прикрывала рану на затылке. Он был схвачен и убит медведем, очевидно, сзади и так внезапно, что не успел даже повернуться лицом к опасности.

Мы с Карарбахом стоим у изголовья покойника, сняв шапки, подавленные. С печалью вспоминаю я о погибших здесь других людях. Они были все молоды, в том возрасте, когда трудности путешествия кажутся сладостью, они мечтали увидеть под собою побежденные вершины гор, незнакомую тайгу, реки. Но на пути к цели они неизбежно должны были столкнуться с дикой природой. Это она, чтобы сохранить свою первобытность и отрезать пути человеку к ней, встречает его чудовищными препятствиями. В ее распоряжении сила, коварство. И, наступая на нее, в этой борьбе за освоение необжитых пространств, геодезисты оставляют вот такие, часто безыменные, могилы.

Кончается день. В стланиках стихает суета.

Карарбах подает мне знак торопиться.

К ночи медведь непременно вернется к своей добыче, чтобы оградить ее от других хищников. Вернее всего, он явится сюда, чтобы устроить пир. А в темноте на его стороне будут все преимущества.

Карарбах хватает меня за телогрейку, тянет за собою вниз, к озерам. Предупреждает, что встреча с медведем около его добычи слишком опасна.

Что делать? Неужели бросить труп товарища на растерзание хищникам?

Решение приходит сразу, само по себе, помимо моей воли.

Останавливаю старика, произношу медленно по слогам:

— Я остаюсь караулить Елизара, — и показываю рукой на землю и на холмик.

Старик не понимает меня, но догадывается, что я затеваю что-то безрассудное.

Подтверждаю еще и еще свои слова более убедительными жестами. У Карарбаха поднимается кожа на лбу, взгляд становится строгим, неуступчивым. Он снова изо всех сил пытается тащить за собою непонятливого лючи.

Уговариваю Карарбаха идти на табор. Но старик садится на землю, не хочет оставлять меня одного, убеждает, что оставаться в котловине на ночь, даже вдвоем, равносильно смерти. Эта настойчивость трогательна. Однако я непреклонен в своем решении и не хочу думать о том, что ждет меня.

Может, ночью повезет и я встречусь с людоедом, постараюсь рассчитаться с ним.

Хочу перехитрить старика, отослать его с запиской. И тут обнаруживаю, что забыл на Ямбуе записную книжку. На чем же писать, когда нет бумаги? Иначе не отправить старика. И надо торопиться: не ровен час, людоед может захватить нас врасплох.

Случайно взгляд падает на руку старика. Смачиваю слюной его ладонь, пишу химическим карандашом:

«Цыбину. Труп Елизара найден. Остаюсь караулить его. Приходите утром с рабочими похоронить погибших».

Говорю старику, что это очень важное сообщение и что его надо как можно скорее доставить на табор.

Карарбах неохотно сдается. Отрываю от штанины лоскут, бинтую им исписанную ладонь, но так, чтобы при необходимости можно было свободно владеть ружьем.

Старик окидывает тревожным взглядом местность и тащит меня к нижнему краю котловины.

— Тут… тут, — говорит он, приседая.

Дескать, здесь садиться надо, и объясняет, что ночью течение воздуха будет сверху вниз и людоед, придя в котловину, может не догадаться, что его здесь подкарауливает человек. Это был очень дельный совет, и я, чтобы успокоить старика, положил на этом месте телогрейку.

Мне пришлось проводить Карарбаха до тропки; кстати, она оказалась недалеко. Старик входит бесшумными шагами, унося с собою беспокойство и боль за меня. А я гляжу ему вслед, думаю: «Какое чувство руководит тобою, старый эвенк? Зачем ты пришел сюда, к Ямбую, принял на себя горе чужих людей и ради них рискуешь жизнью?»

Чем больше я приглядываюсь к старику, тем все сильнее привязываюсь к нему. Если бы можно было поменяться с ним ролями, войти в его жизнь, в его мир, обладать его опытом, видеть окружающее его глазами, какое бы я приобрел богатство!

Прежде чем скрыться в зарослях, Карарбах оглянулся. Я помахал ему рукой. И вдруг показалось, что от меня уходит последний человек, что больше мне не суждено увидеть людей. Ощущение жуткого одиночества внезапно охватило меня. Пожалуй, самым разумным было догнать старика и идти с ним на табор. Но я не сделал и шага.

Стою долго настороже, пока, по моим расчетам, старик не вышел к открытым марям. Его уход будто оборвал всякую связь с внешним миром.

Из-за Станового высунулась лиловая туча и угрожающе нависла над Ямбуем. Справа и слева от нее сомкнутыми рядами ползут хмурые дождевые облака. Их подгоняет сухая гроза. На землю падает холодный ветерок.

В надежде, что тучи пронесутся и будет звездная ночь, я решил устроить скрадок на том месте, где советовал Карарбах. Настроение у меня бодрое, даже воинственное. Может, мы и встретимся. Тут уж по-честному, кто кого!

Наламываю хвои, выстилаю ею место,где предстоит мне провести ночь.Я буду в десяти метрах от трупа Елизара, и примерно в пятидесяти метрах от медведицы. С тыльной стороны меня будет защищать от внезапного нападения мощный куст стланика, а чтобы остаться незамеченным со стороны котловины, устраиваю искусственный заслон из хвойных веток, высотою чуть ниже сидящего на земле человека.

Мне не впервые караулить зверя ночью, одному, окруженному таинственным молчанием тайги. Я приобрел навык стрелять в темноте по еле заметному силуэту. Но все это было в другой обстановке, когда ты убежден, что в случае, если тебя обнаружит зверь, он не замедлит исчезнуть. Здесь же, наоборот, он постарается напасть. И исход будет зависеть от обстоятельств, которые я не смогу предвидеть.

Пользуясь вечерним светом, запоминаю, что находится в створе холмиков на горизонте- это очень важно знать для ночной стрельбы по зверю.

На стланиках, на болотах еще колышется розоватый отсвет заката и румянятся нижние края толстых туч. В чаще кустарников смолкли последние звуки дня.

Опускаюсь в скрадок. Рядом укладываю Загрю. Над нами смыкаются кроны стлаников. Под их сводом нас трудно заметить, но нам хорошо видны поляна, холмики, край зарослей.

Все как будто преобразилось, приняло странные, неестественные очертания — и кустарники и это синее немеркнущее небо. Почему-то вдруг я потерял связь между собою и холмиками, и даже показалось удивительным мое присутствие здесь, на скошенной поляне. Хорошо, что есть на свете комары, они вывели меня из минутного забытья.

Дождь захватил голец правым крылом — быстро прошел. Тучи бежали стороною, сваливая на потускневшую равнину потоки воды. Прошумел ветер, таинственно, как ночной вздох совы, и умер.

Ночь будет длинной. Надо устроиться так, чтобы просидеть долгое время без движения. Ведь медведь обладает необычайно чутким слухом, и малейший шорох может выдать нас.

Привязываю Загрю к стволу стланика, надрезаю ременный поводок, как Карарбах в прошлый раз, чтобы при сильном рывке кобель мог разорвать его. Заряжаю карабин, еще четыре патрона остаются в магазинной коробке.