Злой дух Ямбуя - Федосеев Григорий Анисимович - Страница 48

От Реканды,залитой лунным светом, приближалось пощелкивание копыт груженых оленей.

— Кто идет? — раздается в тишине строгий окрик дежурного Цыбина.

— Что орешь, как сумасшедший, не видишь, олень пугается,- слышу, узнаю голос Лангары. — Лучше чай грей, дорога длинный был.

— Какая нужда ночью по тайге оленей гнать? — удивляется Цыбин.

— Плохую новость везем начальнику, — говорит Лангара.

«Что еще случилось? Неужели Аннушка умерла?» И я тороплюсь выбраться из спального мешка. Но меня опережает Лангара. Она отбрасывает край полога и не присаживается,а падает на подстилку. На ее лице и усталость от долгого пути, и тревога. В ожидании, что вот сейчас с ее уст сорвется что-то страшное, забываю даже поздороваться.

— Амакан твой люди кушал!- выпаливает она и ловит проницательным взглядом мои глаза.

— Медведь?! Не может быть!

— Ха! Думаешь, напрасно два дня оленей маяли, скоро ходили, догоняли тебя?!

— Постой, постой! Уж ты-то, Лангара, отлично знаешь, что медведь боится человека и по своей доброй воле вообще не нападает, разве только шатун, а ведь ваши и наши люди погибли летом, когда не бывает шатунов.

— Это дурной амакан,не шатун. Шибко плохой зверь. Он постоянно люди кушай.

— Людоед? Медведь-людоед?!

— Во-вот, людоед!

— Я никогда не слышал о медведе-людоеде. Не ошибаетесь ли вы с Карарбахом?

— Нет,- твердо говорит она.- Раньше не было- это правда, а теперь есть. Человеку не дано все сразу знать. Вот послушай! Мы три дня назад встретили альгоминских пастухов, они сказали: на Ямбуе людоед. Карарбах тоже не верил, потом говорил мне- надо скоро ходить, догонять начальника, а то его съест амакан. Вот мы и пришли.

— Спасибо и тебе и Карарбаху. Но, право же, трудно поверить, что всех ваших и наших людей съел медведь. Почему ты думаешь, что альгоминские пастухи не ошиблись?

Лицо Лангары кривит ироническая улыбка.

— Когда тебе под ноги падает шишка, не топчи ее, надо поднять, хорошо смотреть, пустая она или с орехами. Карарбах не погнал бы оленей, если бы не верил, что люди съел амакан.

— А как же с Харги? Ты же меня убеждала, что на Ямбуе злой дух и что это он посылает людям несчастье.

— Э-э!.- Она грозит мне пальцем, шепчет:- Не говори так. Мы еще не знаем, где стоит чум злого духа и кто толкает амакана кушать людей. Сам амакан не догадается. Это я тебе правильно толмачу.

— Пока мы с вами, Лангара, кочевали,- тут еще один наш человек пропал.

— Недавно?

— Несколько дней назад.

— Ую-ю!…- удивилась старуха.- А ты не веришь, что в людоеде злой дух живет.- И, легко поднявшись на ноги, она спешит с этой новостью к Карарбаху.

— Лангара,- кричу ей вслед,- почему ты ничего не сказала про Аннушку? Жива ли она?

Старуха приостанавливается.

— Ей лучше. За нее тебе Битык стрелы к луку прислал.

— Спасибо.- Бесконечно обрадовала она меня.- Ты же говорила, что от этой болезни нет лекарства. Человек, как видишь, оказался сильнее Харги.

Лангара отбрасывает со лба нависший клок седых волос, смотрит на меня отчужденным, леденящим взглядом и, не проронив ни слова, уходит к Карарбаху.

Весь лагерь на ногах. Всех потрясла новость, привезенная эвенками. Никто не слышал такого случая даже в охотничьих побасенках.

Пока Карарбах развьючивал оленей, старуха рассказала ему о гибели Елизара. Эта новость поразила его не меньше, чем нас весть о людоеде.

Он протягивает мне обе руки с потертыми ладонями, жилистые, в трещинках, со скрюченными пальцами. Я сжимаю их, и мы молча смотрим друг на друга. На его старческом, всегда печальном лице неловкость, будто он виноват в нашем несчастье.

На огне уже бушует чайник. Уставшие гости присаживаются к костру. Лангара достает из потки посуду, лепешки, сахар, отварное мясо. Карарбах тайком осматривает лагерь, людей, палатки, вьюки. Подолгу задерживает взгляд на незнакомых предметах снаряжения наблюдателей.

Цыбин разливает эвенкам по кружкам чай.

— Чего смотришь, голодный?- обращается ко мне старуха.- И она срезает ножом с ребра толстую стружку трехслойного жирного мяса, откусывает, остаток подает мне. — Садись, ешь, мясо сокжой шибко хорошо.

— Спасибо, неохота,-отвечаю ей.- Я вчера медведя убил.

— Ты убил медведя?-поражается старуха, недоверчиво глядит на меня.-А где мясо?

— В стланике осталось, поздно было, торопились… Это, верно, и был людоед.

— Почему ты так думаешь? Может, ошибаешься, амакан одинаковых много?

— Я его хорошо приметил. Он позавчера чуть не съел меня, спасибо Загря выручил.

— Он тебя ловил? — Она перестала жевать, смотрит на меня удивленно.

— Ловил, да не поймал.

— Ты узнал его?

— Ну конечно.

— Однако такого амакана пуля не берет.- Лангара проглотила тугой комок нежеваного мяса и, обратясь к Карарбаху, занятому едою, стала оживленно рассказывать ему о нашей встрече с людоедом.

А я вдруг вспомнил случай в ловушке, свирепость зверя, поверил, что и Петрик, и Евтушенко, и эвенки- наверное, и Елизар Быков- были схвачены и растерзаны медведем. Это более вероятно, чем все наши предположения. Только поведение Ильи остается пока загадочным.

Карарбах внимательно выслушал Лангару. Его не обрадовала новость и даже жирное мясо убитого медведя. Он неопределенно повел плечами и недоверчиво посмотрел на меня. Разве старик поверит, что можно убить медведя, в котором поселился злой дух?!

— Он тоже говорит, ты ошибся. Такого амакана убить- все равно что Харги убить, а ты разве не знаешь, что злого духа даже пуля шамана не берет. Ты убил другой амакан.

— Нет, нет, то был людоед, я узнал его.

— Амакан все похожи один на один, только рост делает их разными.

— Говорю, людоед убит.

— Потом посмотрим.

— А ты знаешь, Лангара, мы ведь с Карарбахом когда-то встречались в Омахте. Спроси его, помнит он меня?

— Однако, ты ошибся, старик давно туда не ходит, это другой был, — говорит она, но все же спрашивает Карарбаха.

Тот всматривается в меня долгим, испытующим взглядом и отрицательно качает головою.

— Нет, он тебя не видел, иначе обязательно бы вспомнил, — категорически заявляет старуха.

— У вас была дочь Уля?

— Была… Она умерла от легких. Ей было двадцать лет, только двадцать… А кто тебе это сказал?

— В тот вечер, когда Уля умерла, я и встретился с Карарбахом. Он просил у председателя кусочек рога для больной.

Лангара возбужденно переводит мои слова старику. Тот утвердительно кивает головою и затем что-то объясняет старухе.

— Он помнит, тогда у председателя сидели двое лючи,- говорит Лангара.- Один совсем не похожий на тебя, а другой с бородой, у него на поясе висел большой пальма.

— Это и был я.

— Ты был?!. Почему раньше не сказал?

— Не мог вспомнить.

У Карарбаха густые брови сходятся, лицо мрачнеет: видимо, этот разговор вызвал в нем горькие воспоминания о вечере в Омахте. Он дотягивается до меня, кладет шероховатую ладонь на мою руку… Кажется, узнал.

— С тех пор как умерла Уля, Карарбах не был в Омахте,- говорит Лангара. — Шибко обидел его председатель, забыть не хочет. А теперь и Омахты нет, пустой берег…

Мы помолчали. Старик достал трубку и, не отрываясь от своих дум, набил ее табаком, но не закурил, так и осталась она в отяжелевшей руке.

— Тогда со стариком была шустрая девчонка Сакарды. Не скажешь, Лангара, где она теперь?

— Ты знаешь Сакарды? Это наша Инга. Она теперь уже мать.

— Сакарды- Инга?!- радостно удивился я.- Какая досада, что мы не узнали друг друга!

— Может, еще встретишься. В тайге все тропы сходятся, — сказала Лангара и, чуточку отодвинувшись от меня, обхватила сцепленными руками согнутые колени, задумалась.

Время перешагнуло за полночь. Мы сидим молча у тлеющего огонька. Хорошо, что покончено с людоедом, остается найти Елизара и — прощай печальное нагорье!

Лангара, оторвавшись от дум, подсовывает к огню чайник, поворачивается ко мне.