Злой дух Ямбуя - Федосеев Григорий Анисимович - Страница 45

Дно цирка уже далеко позади. Из-за туч появляется солнце. Оно обнаруживает меня в тот момент, когда я ползу на четвереньках по карнизу. Горячие лучи приятно обжигают потный затылок. Свет и тени искажают неровности, изменяют очертания обломков и скал, затрудняют передвижение. С минуту передыхаю, пока глаза привыкают к контрасту, и лезу дальше, до первого гребня, спадающего с вершины Ямбуя.

Из-под ног срывается камень. Я успеваю схватиться руками за выступ. Гул уходит в глубину ущелья и там,дробясь, замирает вместе с эхом. Подтягиваюсь, восстанавливаю равновесие,приседаю на прилавок. Дальше не очень-то радостная перспектива, но отступать уже поздно. От частых снежных лавин и камнепадов гребень здесь сильно расшатан.Ни до чего нельзя дотронуться,все предательски ненадежно. Сижу как на подпаленном динамите.

Думаю об одном- только не сорвись! Ничто не удержит тебя на этой сумасшедшей крутизне. Стараюсь не смотреть вниз в пугающую глубину.

Делаю шаг- и вдруг обломки, на которые ступила нога, сдвинулись, и я,чтобы удержаться, падаю на них, нахожу ногами точку опоры, тяжестью своего тела пыпаюсь задержать камни. При малешем движении они сорвутся, и меня поглотит пропасть. Лежу не шевелясь. Начинаю терять веру в себя- самое пагубное в таком положении. Кажется вот-вот рухнет скала, и не останется ни опасности, ни крутизны…

Из-под правой ноги срывается обломок, с грохотом летит вниз. Я теряю опору, меня тянет глубина. Сильнее прижимаюсь к откосу, но не удержаться, и начинаю сползать вместе с камнями в пустоту. Уже ощущаю ее край…

И тут,в момент смертельной опасности,какая-то сила, не подчиненная разуму, кидает меня с камней влево, на гладкий, почти отвесный откос гранита. Падаю, лечу вниз, но тут же вскакиваю. Меня настигают обломки, тянут за собой. Ноги чудом доносят меня до противоположного гребешка, бросают с силой океанского прибоя на карниз:хватаюсь скрюченными пальцами за угловатый камень, повисаю.

До боли напрягаю мышцы, подтягиваюсь на руках, с трудом раскачиваюсь и перебрасываю тело на карниз.

И тут же прихожу в себя. С ужасом смотрю вниз, прислушиваюсь к гулу скатывающихся на дно цирка камней. Ради чего этот безрассудный риск! Сколько раз я давал обет не ходить напрямик по незнакомым местам!

Через несколько минут снова карабкаюсь по гребню. Сверху спускается ко мне Загря. Мы рады встрече, будто давно не виделись.

Дальше крутизна ломается. Идти легче. Я осматриваю осыпи, гребешки скал, уступы, заглядываю в расщелины, прислушиваюсь- никаких признаков Елизара.

На вершине нас встречает мошка. Солнце жжет по-летнему. Становой дремлет в полуденном мареве.

Вторично обследую вершину Ямбуя, каждый камень, каждую щелочку, осматриваю ноги пирамиды, нет ли на них еще каких надписей.

У людей моей профессии, кому пришлось большую часть жизни проводить среди дикой природы и подолгу оставаться наедине с собою, есть тайный советчик. Бывает состояние, когда я ощущаю в самом себе присутствие второго «я», как будто находящегося в постоянных противоречиях с первым, способного спорить, отрицать и утверждать. Но это второе «я», как бы двойник, не подчинено мне. Появляется внезапно, чаще, когда, кажется, уже найдено решение и нет повода для спора. Он начинает внушать новые мысли, сомнения, доказывать противоположное. Эти внутренние силы в минуты больших затруднений помогают найти правильное решение, разобраться в сложной обстановке.

К сожалению, пока этот советчик остается безучастным свидетелем моих размышлений.

Из-за последнего прилавка появляется Павел. Дышит как паровоз. Чуб и лицо мокрые.

— Спешил, еле выбрался. Ну и круто!… Что в ущелье?- спросил он, немного передохнув.

— Никаких следов… Все это нам с тобою померещилось.

— Да?- Павел как-то сник. Еще одна надежда пропала.

— А у тебя что нового?

— Плоткин запрашивает согласие высадить нам в помощь группу парашютистов- солдат. Договоренность с воинской частью уже есть.

Я обрадовался.

— Ты бы Плоткину подсказал- не ждать моего согласия, а перебрасывать солдат. Завтра погода может измениться, и мы упустим такой случай.

— И верно, надо было! Не догадался.- Павел виновато опустил голову.- Вечером сообщим.

— Так вот, слушай: завтра мы разобьем северный склон Ямбуя на квадраты и, как только прибудут наблюдатели, начнем тщательно их обследовать. Людей хватит. А сегодня займемся загадкой котелка.

Мы подходим к пирамиде. Еще раз читаем описание тропки, ведущей к ручью. Задерживаемся у края площадки.

Далеко впереди парят два старых беркута.В их полете- спокойствие владык, в размерах крыльев- могущество. Они кружатся над краем восточного отрога. Что привлекает внимание хищников? Может, беркуты ждут, когда с озер поднимутся пролетные гуси, или наблюдают, как колонок съедает чибиса? А может быть, под ними у большой добычи пируют старшие собратья, земные хищники, не терпящие их присутствия, и беркуты выжидают, когда нажрутся те и настанет их черед.

Не этих ли беркутов я видел позавчера? Поднимаю голову- где же птицы?… Небо чистое, пустое. А ведь только что были! Куда они девались? Вот уж непростительно, прозевал!

Спускаемся с вершины, повторяем вчерашний путь. Спала жара, прохладой повеяло с равнины.

Какое-то предчувствие тревожит меня. Не могу понять, что это: предупреждение о приближающейся опасности или, наоборот,тайные сигналы того, что мы на правильном пути. А скорее всего шалят нервы: не часто им выпадает такая нагрузка.

Останавливаемся у срубленной лиственницы, где вчера нашли котелок. Никаких новых открытий. Или наши глаза притупились, ничего не замечают, или следы стерты временем.

Спускаемся по тропке до ручья, куда ходили геодезисты за водою.

Дальше тропка становится менее заметной. И вдруг неожиданность… отпечаток сапог на ягеле! Не очень старый. Но точно угадать трудно, ведь на лишайниках след держится годами.

Кому принадлежит этот след, Петрику или Евтушенко?

Спичкой измеряю длину следа- двадцать девять сантиметров,это соответствует 43-му или 44-му размеру. Я не знаю, кто из погибших носил такие большие сапоги.

День жаркий, в густохвойном настое, в запахе отогретых россыпей и влажных распадков. Мы иногда на минуту задерживаемся на краю прогалины, чтобы осмотреться. Павел разводит руками, что-то шепчет про себя. Потом вдруг кричит:

— Елиза-а-р!…

Никто не отвечает.

Стороной,молча, словно тайком, летят на юг птицы. В просини лесов теряются дали. Во всем пейзаже скорбь по ушедшему лету, которое отжило свой век и теперь уходит в глухие туманы, в неуютную зимнюю стужу.

Тропка ведет нас вниз по гребню и, не дойдя до края метров двести, сворачивает на запад.

Загря неожиданно натянул поводок, глотнул влажными ноздрями воздух, остановился. Уши встали торчмя, вывернулись вправо. Что-то взбудоражило кобеля.

— Близко зверь!- шепнул Павел.

Загря продолжал сосредоточенно обнюхивать воздух.Слабое дыхание ветерка доносило до него какие-то еле уловимые запахи или шорохи из стланика. С минуту мы стояли не шевелясь, наблюдая за собакой.

Обычно, если близко зверь, Загря мгновенно это чувствовал и проявлял нетерпение. Но сейчас он медлил. Не спеша, осторожно, как балерина, шагнул вперед… Пошел по тропке, обнюхивая пни, разглядывая какие-то невидимые нашему глазу следы на земле. Остановился, стал прислушиваться… И зашагал дальше, тихонько, ни разу не натянув поводка.

Склон стал более пологим. Беркутов не видно. Не зря они эти дни кружатся тут над гребнем. Я хотел свернуть, но собака заупрямилась, повела нас немного вправо от тропы- теперь более энергично, готовая броситься вперед. Вижу, вздрогнула, уши сошлись острыми концами… Кто-то близко. Кобель остановился. Я не слышу ничего, кроме собственного дыхания да бьющегося сердца. Стоим секунду… две… пять…

Загря срывается с места, делает огромный прыжок, тащит меня дальше. Я сбрасываю с плеча карабин. Слышу впереди шумное хлопанье крыльев. В воздух поднимается молча стая воронов. Они быстро скрываются за вершинами низкого леса. За ними беспорядочной стаей взлетают кукши.