Максим Перепелица - Стаднюк Иван Фотиевич - Страница 45

Я наклонился к председателю колхоза и говорю:

– А чего с ним возиться? Выжечь его – и баста! А потом трактор с плугом пустить. Все коренья наверху окажутся.

Председатель посмотрел на меня внимательно, поду­мал и, написав записочку, передал ее агроному. А тот возьми да и зачитай эту записочку всему собранию:

«Максим Кондратьевич предлагает выжечь кустарник, потом пустить трактор с усиленным плугом, а затем рас­чищать почву от кореньев».

Прочитал, повернулся ко мне и говорит:

– Правильное предложение, Максим Кондратьевич! Этим мы сразу и землю удобрим. Пеплу же сколько полу­чит почва!

В зале начали аплодировать.

Потом выступали ораторы. Одни соглашались, другие не соглашались с предложением Максима, но все же по­решили – опылить кустарник горючей смесью и сжечь. Но прежде нужно отделить его от леса – расчистить ши­рокую полосу. Это работы на полдня, если дружно взяться. Значит, завтра и за дело, несмотря на то, что во­скресный день. Время не терпит.

Кончилось собрание, а я больше ни разу не взглянул на Марусю. Хлопцы и девчата расходятся из клуба парами, а я один, даже без батьки. Выдержал-таки харак­тер! Пусть знает Маруся, что Максим Перепелица и без нее не плохо себя чувствует.

На улице тихо-тихо, даже собственные шаги слышно. И светло от луны, которая золотой тарелкой прямо над селом повисла. Иду и прислушиваюсь, как где-то в зелени ясеней стрекочет кузнечик, а в чьем-то садку соловей точно молоточком по колокольчикам бьет… Из-за околицы вдруг донеслась песня, с другого конца села откликнулась вторая: поют девчата. Кто-то так тонко выводит, что го­лос, кажется, к луне долетает. Даже соловей в садку при­тих, заслушался.

А на второй день, как только взошло солнце, вышел я из дому, сунув за свой солдатский ремень топор. Напра­вился к Зеленой косе. Иду вкруговую, по-за огородами. Хочу посмотреть, что в поле делается.

Роса под ногами серебрится. В небе жаворонок зве­нит, слышен птичий гомон в левадах. Хорошо! Вроде бодро шагаю, нивами любуюсь и песню под нос мур­лычу:

Что-то не то пою! И откуда такие слова? Сердце раз­дирают. Ть-фу! Даже рассердился на себя. Но не заме­тил, как другую песню затянул:

Эх, тяжело!.. Разве для того я домой приехал, чтоб сердце свое разрывать? Сожми его в кулак, Максим Пе­репелица, и помалкивай! Терпи!

Когда пришел я к Зеленой косе, там уже собралось много народу. Немедля взялись за дело. Разделились на две группы и с двух сторон начали вгрызаться в кустар­ник: хлопцы рубили все, что на пути попадалось, а дев­чата подбирали ветви и волокли их к одной куче. Иван Твердохлеб рубил в той группе, где была Маруся.

А Маруся – веселая, озорная, то и дело песню зате­вает, смеется. Но не тот смех у Маруси, какой всегда за душу Максима щипал. И лицо ее усталое, глаза ввали­лись. Да оно и ясно, – наверное, всю ночь простояла с Иваном у ворот.

Здорово я потрудился. Все горе свое вложил в руку с топором.

И вот возвращаемся домой. Еще рано, солнце высоко. По небу табунами плывут белые тучки, а по полю легкий ветерок гуляет, точно заигрывает с нами. Я иду в компа­нии наших хлопцев, рассказываю о службе в армии и по­сматриваю на стайку девчат, которые идут чуть впереди.

Вдруг там вспыхивает озорная песня:

– Кто это запевает? Никак Маруся? – спрашиваю у хлопцев.

– Она, – отвечает кто-то.

Трудно передать то, что чувствовал в эту минуту Мак­сим Перепелица. Почти возненавидел я Марусю. Как она может? Изменила мне да еще насмехается!

– Перепоем их, хлопцы? – предлагаю.

– Перепоем! – дружно отвечают.

И я запеваю:

Хлопцы подхватывают:

Замолчали девчата. Молчит и Маруся. Но не долго молчит. Опять ее знакомый голосок, как кнутом, хлест­нул меня по ушам:

Не выдержал я. Командую хлопцам идти напрямик, к цегельне, чтоб на те места поглядеть. И сворачиваем с дороги.

А Маруся с девчатами провожает нас новой частуш­кой:

Идем напрямик по полю и к песне девчат прислуши­ваемся. Горько мне. И тут замечаю, что вместе с нами идет Галя – сестрица Маруси. И все возле меня вер­тится. Нарочно отстаю немного от хлопцев. Отстает и Галя, но на меня не смотрит. Вроде ей и дела нет до Мак­сима Перепелицы. С грустью спрашиваю у нее:

– И ты, Галюсю, с нами идешь?

Галя метнула на меня свой лучистый взгляд и, отвер­нувшись, отвечает:

– Куда хочу, туда и иду! Не запретишь.

– А ты, Галинка, больно сердитая стала. Чем это я не угодил тебе? – и за плечи ее обнимаю.

– Не лезь, обнимака! – отрезала и вывернулась из-под моей руки.

Потом посмотрела на меня с упреком и спрашивает:

– А ты, что же, Максим, к нам дорогу позабыл?

– Приду, серденько мое, приду, – отвечаю Гале. А сам думаю: «Что если взаправду зайти к Марусе до­мой? Хоть на одну минуту… Посмотреть ей в глаза и уйти. Глаза не обманут».

Опять обнимаю Галю за плечи. Она больше не уворачи­вается, а вопросительно смотрит мне в глаза. Говорю ей:

– Передай Марусе, что Максим заглянет сегодня под вечер. Скажи – свататься придет Максим, – и смеюсь.

Галя даже носом повела – не пахнет ли насмешкой. Убедилась, что нет, и обеими руками поймала на своем плече мою руку. Стиснула ее и щекой прижалась, даже взвизгнула тихонько. Потом выскользнула из-под моей руки, вертнула своими косичками и убежала. До чего же шустрое девчатко!

Пришел я домой и начал слоняться из угла в угол, дожидаясь вечера. Мать дважды спрашивала, не захво­рал ли я, еще чего-то хотела сказать, но не решилась. А я все ходил да думал; и было о чем думать. В такую слож­ную обстановку Максим еще не попадал. Это тебе не так­тические учения. Тут ни военной хитростью, ни умением не добьешься своего. Да и добиваться я не намерен. Силой мил не будешь. Вот только в глаза Марусе хочется взглянуть. Почему она писала мне такие письма? Не­ужели насмехалась над Максимом?..

Когда начало вечереть, начистил я свои сапоги до чер­ного огня, заправил обмундирование как следует и пошел к Марусе. Пошел через сады, чтобы меньше видели. Вот и садочек, в котором хата Маруси стоит. Белым-бело от вишневого цвета! Пробираюсь по стежке, а ноги не слу­шаются, точно чужие. Дошел до плетня, но перемахнуть через него не решаюсь.

Вдруг слышу, скрипнула дверь. На пороге показалась Маруся – в новом платье, в туфельках на высоком каб­луке. Торопливо пробежала через двор к погребу. Я даже не успел позвать ее. И тут же возвращается она обратно.