Максим Перепелица - Стаднюк Иван Фотиевич - Страница 25

Что есть сил работаю руками, ногами и постепенно вы­жимаю из груди воздух. Еще метр-два проплываю впе­ред. Чувствую, как немеет правая нога, к которой спички прибинтованы. Значит, слишком туго перехватил ее. А ко­ряги протягивают ко мне свои зеленые бороды, что-то пря­чут в темных закоулках. Даже неприятно.

Перевертываюсь на спину и, рассчитывая движения, чтобы не вынырнуть всем телом, выставляю над водой только лицо. Жадно подышал, передохнул – и снова к ко­рягам. Хорошо, что приучил я себя в воде смотреть. А зря­чий – не слепой.

Наконец, выбрался за середину речки. Гора с плеч. Здесь глаз «противника» не достанет – заросли мешают. Плыву я на боку и осматриваюсь. Вижу, Василий Ежиков меня настигает. А там из воды, точно утка, Илья Самусь вынырнул. Одним словом, хлопцы в нашем отделении та­кие, что их трудно опередить.

Только один Али Таскиров на две минуты позже дру­гих костер разжег. На то тоже была своя причина.

…Итоги занятий проводились в лагере на задней ли­нейке. Стою я в строю и радуюсь за себя, за товарищей. Не спускаю глаз со старшего лейтенанта Куприянова. А он, стройный, молодой, хмурит брови и ходит перед строем, поскрипывая новыми сапожками. Но очи его сме­ются. И всем нам доподлинно известно, что командир роты доволен.

Когда начали разбирать, кто какую смекалку проявил, чтобы сохранить сухими спички в воде, настроение мое стало резко падать. Ведь подумайте только! Илья Самусь вытащил из учебного патрона пулю, сунул в гильзу несколько спичек, кусок терки и опять заткнул ее пулей. За­тем махнул в воду. Вот тебе и Илья. Просто и здорово! А Володин использовал стеклянный пузырек, в котором таблетки от изжоги носил; Иван Земцов – гильзу из-под ракеты. Таскиров же проще всех. Половинки спичек и ку­сок терки обвернул в бумагу и так зажал в кулаке, что даже под водой не замочил их. Правда, кулаком ему не­сподручно было грести. Поэтому Али позже других на про­тивоположный берег высадился.

А Василий Ежиков – прямо удивительно – спички в подсумке перевез и ни во что их не упаковывал. А чтобы спички не намокли, Ежиков такое придумал, что ахнешь! Был у Василия кусок парафиновой свечки. Он быстро рас­топил его в крышке металлического портсигара, окунул в парафин спички, каждую в отдельности, затем терки. А когда на спичках и на коробке парафин застыл, никакая вода им не была страшна. Бери спичку из воды и зажигай. Парафин стирается с головки, а остальной горит, потрес­кивает.

Узнал я на разборе обо всем этом, и так обидно стало за себя! Думаю: «У всех смекалка по последнему слову техники разработана, а у меня – лопух. Как бы хлопцы в шутку такую кличку мне не приклеили».

А тут командир роты говорит:

– Способ Ежикова должен каждый запомнить. Спички в парафине можно сохранить в любую погоду. А спички солдату ой как нужны!

А дальше обо мне речь:

– Перепелица – молодец (так и говорит – молодец!). Его смекалка простотой своей всех перекрывает. А суть смекалки в том и есть, чтобы найти выход из трудного по­ложения самым простым способом. Удачно придумал и рядовой Самусь…

Прямо своим ушам не верю. Вот тебе и последнее слово техники! Оказывается, для пользы дела всякая тех­ника пригодна. Нужно уметь правильно и вовремя исполь­зовать ее.

Оглядываюсь вокруг и вижу, что лагерь наш еще краше стал. Наверняка потому, что позолотили его косые лучи заходящего солнца. Но, по-моему, лагерь все же хо­рош другим – интересная в нем жизнь солдатская, труд­ная и от этого еще более увлекательная.

БАТЬКОВА НАУКА

Я уже говорил, что младший сержант Степан Левада – мой односельчанин и личный друг. Счастливый же он че­ловек. Однажды приходит газета нашего военного округа. Вижу, на ее первой странице – большущий портрет. Гла­зам своим не верю! Узнаю на портрете Леваду. Серьезный такой, деловой. А под портретом подпись, от которой дух захватывает: «Лучший сержант Н-ской части. Все подчи­ненные его отделения учатся только на „отлично“.

Схватил я газету и стрелой в комнату политпросветработы, где Левада к занятиям готовился. Врываюсь в двери и замечаю, что Степана уже не удивишь. Сидит он над га­зетой и смотрит на свою фотографию.

Набросился я на него. Поздравляю, руку жму. А он как-то виновато улыбается, вроде ему неудобно, что в га­зете пропечатали его, а не меня – Максима Перепелицу.

Рад я за Леваду, за отделение наше. Ведь не всем дана такая честь. Говорю Степану:

– Посылай домой эту газету и отдельный экземпляр Василинке Остапенковой. Пусть знают наших!

Степан махнул рукой и отвечает:

– Неудобно, скажут – расхвалился. Уж когда в от­пуск поеду, тогда и покажу при случае.

Просто обидел меня Левада своими словами. Какое тут неудобство? Собственными силами такая слава завоевана. Чего ее стесняться? Тоже мне скромник! Как будто в газете идет речь об одном Леваде. Все же отделение чести удостоено! Да и роте и офицерам нашим хвала. Ведь сол­датская наука – орешек очень крепкий! Его не раскусил бы ни Левада, ни Перепелица, если бы офицеры сидели сложа руки.

Но Степана не убедишь. Знаю я его. Как заупря­мится – скала, не сдвинешь. Думаю себе: раз Леваде не­удобно газету со своим портретом домой отсылать, так мне – Максиму Перепелице – абсолютно удобно.

Решено – сделано. Отправил я в Яблонивку своему батьке, Кондратию Филипповичу, толстую бандероль и к ней инструкцию приложил, кому газеты распределить. От­правил и дожидаюсь ответа. Степану же об этом – ни слова.

Через неделю приходит письмо от отца. Пишет, что га­зеты вручил всем по назначению, рассказывает о сельских новостях. А в конце читаю приписочку. И такая, скажу вам, это была приписочка, что все нутро она мне перевер­нула.

Пишет батька в конце письма:

«Газету от первой и до последней строчки прочитали. Портретом Степана всей семьей любовались. Потом на стенку под стекло повесили. Но дивно мне, что в газете той о тебе упомянуть забыли. Ни слова о Максиме Перепе­лице. Далеко, видать, тебе до Степана…» А в конце вос­клицательный и вопросительный знаки.

Не сладко мне от такой подковырки Батька же знает, что служу я в отделении Левады. А в газете ясно напи­сано: все солдаты отделения – отличники. Но этого отцу мало. Фамилии, видите ли, моей не пропечатали. Догады­ваюсь, другая думка у него в голове. Кисло старику, что на фотографии рядом со Степаном нет Максима. Тогда бы он газету по всему селу носил. Нашел бы дело заглянуть до самого головы райисполкома. Знаю я батьку.

Что мне ответить? Голова пухнет. Хочу такую же ко­лючую приписку сочинить. Наконец, надумал. Пишу до­мой письмо, а в конце поддеваю батьку. Пишу ему:

«Учусь я на первый сорт. И сорт этот не липовый. Им можно хоть перед кем похвалиться, не то что перед… по­пом…» Потом огромнейший вопросительный знак рисую.

Знал я, что мое письмо будет батьке, как понюшка мо­лотого перца. Поэтому никак не решался его послать. Не любит старик, когда напоминают про то, как он в науку ходил. Не зря по-уличному его «Первым сортом» прозы­вают.

Давно это случилось. Отец мой, Кондратий Филиппо­вич, мальчонкой еще был. В великой бедности жили. Семья была большая, из десяти душ состояла. Хозяйство имели чахлое – слепую лошадь, старую повозку, две овцы да полоску земли. Известно, при таком хозяйстве от го­лода не отобьешься.

И все же дед Филипп мечтал кого-нибудь из сыновей в люди вывести. Выбор пал на среднего сына Кондратия. Хоть дети соседа-кулака дразнили его «Кондрат – свиньям брат», но отец заметил, что имеет Кондратий го­лову способную. Послал его в школу. Но что это за школа? Один смех – двухклассная. Дьячок деревенский, по фамилии Таранда, пьяница беспросветный, по собственной воле учительствовал в ней, за что ему крестьяне ле­том в поле отрабатывали.

Не ошибся старый Филипп. Школу дьячка Таранды за­кончил Кондратий с отличием. Научился читать и распи­сываться. А как дальше быть? С таким образованием даже писарчуком не станешь. Решил Филипп не сдаваться. Про­дал двух овец, занял еще три рубля у соседа и отвез Кондратия – моего отца теперешнего – в волостное местечко. Это то самое местечко, которое сахарным заводом сла­вится. В нем – церковно-приходская школа. Со слезами просил Филипп, чтобы записали Кондратия в ту школу. Пообещал заведующему, что сынишка летом будет бес­платно его коров пасти.