В погоне за солнцем (СИ) - Элер Алиса - Страница 84

   - Что я могу сделать? Бежать? - с горькой усмешкой спросил Эрелайн. - Предав, тем самым, долг, который должен нести по праву рождения? Но что тогда? Что тогда я сохраню, Лои? Себя? Себя я потерял так давно, что, кажется, никогда не имел. Жизнь? Что это за жизнь, когда нужно контролировать каждый шаг, каждый взгляд, каждый вздох, и не спать всю ночь, забываясь только на рассвете, потому что так страшно, что однажды проснусь не я, а она. Ночь, которая будет не только смотреть моими глазами, не только сжигать сердце - но и жить мной, дышать мной. Я не хочу этого, и не позволю.

   - И? - хмуро спросил Лои, поджав руки.

   - "И"? - повторил Эрелайн, обращаясь к себе. И, не ответив, отвернулся.

   Медленно подошел к окну. Поколебавшись, сжал шторы - и резким движением раздернул их. Солнечный свет брызнул из окна, опалив взгляд сияющей белизной.

   Он тяжело оперся руками о подоконник, опустив голову.

   Действительно - "и"? Что ему делать?

   Эрелайн поднял взгляд от блекло-серого, с искристыми белыми прожилками камня. Перед ним разверзалась бездна неба, пронизанная солнцем и светом - нежно-золотистым, мягким, рассеянным в предутренней дымке. Рассвет, совсем недавно только зарождавшийся в мглистой серости, теперь вошел в свои права.

   Еще одна бессонная ночь позади. Бессонная - и худшая из всех, что он знал.

   Чувства, которые еще недавно жгли его, вплеснувшиеся яростным пламенем скрипичных нот, теперь потухли. Вслед за безразличием выгоревшей дотла души накатила усталость. Хотелось лечь - и забыться тревожным сном, до полудня.

   А лучше - навсегда.

   ...ответ, уже высказанный, но так долго не принимаемый, вертелся на языке.

   Эрелайн с силой оттолкнулся от подоконника и обернулся. Ладонь мазнула по шершавому, приятно холодящему кожу камню.

   - И ничего. Все будет так, как прежде. Идти с повинной я не собираюсь. Но если все узнают... что ж.

   Пальцы, в такт задумчивости, забарабанили по подоконнику.

   - Я не буду сопротивляться. Выбор, жить мне или нет, останется за ними.

   - "Выбор"... - с горьким смешком откинулся Лои, точно слабое эхо. - "Выбор"! Ты всерьез думаешь, что они будут способны сделать его? Как повела себя леди Ириенн, узнав?

   - Как? - голос Эрелайна дрогнул, но лицо осталось по-прежнему безразличным. Только усталым до невозможности. - Как с чудовищем.

   - Они не будут ни выбирать, ни судить. Ты знаешь это. Стоит им узнать, как они обезумят, став чудовищами в своей жестокости.

   Лои поднял взгляд - выцветший, обессилевший, как бы безмолвно спрашивающий и ждущий ответа.

   Эрелайн покачал головой.

   - Но ты даже не...

   - В конечном счете, у меня всего два пути: захлебнуться Тьмой, потеряв себя и забыв о себе, или шагнуть на эшафот. И знаешь...

   Он замолчал, на мгновение, чему-то грустно улыбнувшись, и закончил:

   - Я предпочту второе.

   - Всегда есть другой путь, - Лои покачал головой, зная, что не переубедит, но не желая отступать.

   - Я не верю в него.

   Эрелайн отвернулся, показывая, что не собирается продолжать разговор. Подошел к столу. Нежно провел пальцами по скрипке - такой теплой, живой, родной...

   Звука шагов он не услышал - только легкий стук, с которым за Лоиром закрылась дверь. Сам не зная, зачем, он обернулся, провожая ушедшего друга долгим взглядом.

   Опомнившись, Эрелайн качнул головой, стряхивая овладевшую им задумчивость. Бережно убрал скрипку в стоящий рядом, на столе же, футляр. Защелкнул его, подхватил и направился к двери, ведущей в спальню. Маленькую, небольшую, тонущую в свете - штор в комнате не было.

   День жег, мучил его; день обещал борьбу. Ночь успокаивала, дарила любовь, утешение... и этим была гораздо страшнее невозможно-ясного дня. Поэтому в свои сны он ее никогда не впускал.

***

   То же зеркало - только больше оно не дрожит в неверном свете свечей, а изменчивые тени, таящиеся в его глубине, растаяли в светлой ясности дня. Черные локоны не обнимают острые плечи ночной мглой, а собраны в высокую прическу, подчиненную строгой четкости линий. Нить жемчуга не лежит на тонкой шее - сдавливает ее. Пальцы нервно комкают кружево. Прежде ясные, льдисто-голубые озера глаз теперь укутаны дождливой пеленой.

   То же зеркало, только теперь ему нечего предсказывать: время пришло, и то, что еще недавно было возможным, стало единственно-настоящим.

   - Вы прекрасны, леди! - восхищенно всплеснула руками фрейлина, отходя на шаг и любуясь ей.

   - Восхитительны! Вы будете самой прекрасной невестой в Зеленых Холмах!

   Иришь горько поджала губы, едва удерживаясь от слез.

   Да, самой прекрасной! Самой прекрасной - и самой несчастной! И как бы свадьба вскорости не сменилась трауром.

   "Не сменится, - жестко оборвала она себя. - Эрелайн ничего тебе не сделает".

   Оборвала - и невольно додумала, хотя отдала бы все, чтобы не продолжать эту мысль:

   "Не сделает... пока будет оставаться собой".

   - Нужно позвать госпожу, - убрав посеребренные ножнички в футляр и закрыв его с сухим щелчком, сказала фрейлина, темноволосая и темноглазая.

   - Позовите госпожу! - вторила ей другая, с копной рыжих волос и выбеленными веснушками.

   - Кто-нибудь, кто-нибудь, позовите госпожу!

   Приступ мигрени сдавил виски Иришь: ей невыносимы были звонкие, заливистые, восторженные восклицания девушек, которых она видела впервые, но которые прислуживали ей так преданно, будто делали это уже не раз.

   Упоминание матери ударило не тупым ударом в висок, а раскаленной иглою - в сердце.

   "Тебя я видеть точно не хочу", - сжав пальцы так, что ногти впились в ладонь, отчаянно подумала Иришь.

   ...Вчерашний день прошел, как в тумане: в какой-то момент ее измученное сомнениями и противоречиями сердце просто устало терзаться и бороться - и выгорело дотла. Теперь она смотрела на все как бы сквозь молочно-белую пелену, туманную дымку, не искажающую, но странно скрадывающую, притупляющую чувства.

   Иришь помнила придворных лекарей, дотошно интересующихся ее самочувствием, и свои скупые безразличные ответы. Помнила обеспокоенные, мягкие расспросы отца - и цепкие, вытравливающие душу вопросы матери. Помнила теплоту отцовских рук и дарреновых глаз - краткую, но озарившую ее день робким лучиком света, тут же растаявшим в сумерках хмурого дня.

   Под вечер ее, наконец, оставили в покое. Иришь медленным, нетвердым шагом подошла к кровати - и в изнеможении упала на нее, закрыв глаза. Забыться сном она не смогла. Так и пролежала, не шевелясь и едва дыша, ни о чем не думая, ничего не желая и ни о чем не жалея. Глаза оставались сухи: у нее больше не осталось слез.

   После ужина, любезно принесенного ей в покои, Иришь немного ожила. Во всяком случае, смогла заставить себя сесть и полистать любимые книги. Пробовала играть, но почти сразу с сожалением опустила крышку фортепиано: у нее не осталось ни единой эмоции, ни капельки чувства - ничего, что можно было сплести в музыку. Книги немного развеяли дождливую пелену, застелившую ее взгляд, и она сама не заметила, как уснула.

   Но это было вчера. Сегодня ее ждало венчание.

   Оно, как всегда в Зеленых Холмах, должно было начаться с последним лучом солнца, но первые гости прибывали уже после полудня, и их надлежало встречать будущим супругам...

   При мысли об Эрелайне сердце Иришь испуганно и отчаянно сжалось.

   Страх, упрямство, жалость к себе, надежда, ненависть, сомнение... Противоречиво, невыносимо противоречиво!

   За последние сутки она столько раз думала об этом, что сейчас просто не в силах была начинать все снова. И зачем думать? Все уже решилось, просто и жестоко.

   Иришь не могла обречь его на смерть, как ни пыталась убедить себя в обратном. Выбор, который она так боялась сделать, изводя себя сомнениями, на самом деле никогда не существовал. Оставалось только признать - и принять его.