За синими горами (СИ) - Борисова Алина Александровна - Страница 25

— Но почему его имя такое… — мой взгляд падает в самый низ титульной страницы. Там, мелким шрифтом, значится: «Сыктывкар. „Парма-Пресс“. 1962 год». — Этой книге что, больше пяти тысяч лет???

— Смеешься? Лет пятнадцать… ну, может, двадцать уже. Мне ее один хороший приятель из своей последней командировки привез. Собственно, когда мы Дракоса выдумывали, мы за основу легенды всякие брали, байки. Повесть эта у них значительно позже появилась. На тех же байках основанная. А это и вовсе — двести пятое переиздание. Я более ранние издания выкинул, переплет там был слабый…

— Но погоди, тут написано «тысяча девятьсот…»

— Да у них там с летоисчислением кавардак полный, — безразлично машет рукой. — Когда мы в этот мир пришли, они годы от сотворения мира считали. Ну, считали и считали, нам не жалко. Чтоб не путаться, мы у них даты и позаимствовали. Да и для легенды красиво, что Страна Людей уже более семи тысяч лет существует. А потом у их правителей перемкнуло что-то, решили годы не от сотворения мира, а от дня рождения бога считать…

— Какого бога? — даже опешила.

— Какого-то. Лар, вот ты правда думаешь, будто мне своих богов мало? Не вникал. И летоисчисление вслед за ними мы менять уже не стали… Ладно, ты потом почитаешь, — потянувшись, он закрыл книгу в моих руках. — Я ведь с тобой, собственно, о другом поговорить собирался. И я бы очень просил меня услышать.

Лишь молча поднимаю на него глаза.

— Ясмину не обижай. Ладно, ты наговорила гадостей мне. Мне не привыкать, ты всегда упорно искала во мне одни недостатки. Но она тебе ничего не сделала. Это было мое решение. Может быть, неправильное, может быть… — он кривится. — Но на нее негатив выливать не смей! — заканчивает, тем не менее, уверенно и с угрозой.

— Забавно. В начале нашего знакомства ты почти то же самое говорил об Инге, — отворачиваюсь, гляжу на тьму за окном. — Любопытно даже, хоть кому-нибудь ты говорил подобное обо мне?

Он делает шаг, и прижимает меня спиной к своей груди, обхватив за плечи.

— Я за тебя убивал, — практически шепчет.

— И меня убивал… — шепчу в ответ.

— И тебя… Это все не забыть, Лара. Этого не вычеркнуть, этого не отнять. Но Ясмина… — он отпускает меня и отходит. Нервничает. Не вижу, но чувствую. — Я ведь говорил тебе, что я все сделал правильно? Так, как нужно и так, как должно? Про волю богов и прочие доводы?

— Собираешься повторить? — не скрываю сарказма.

— А я каждый день это себе повторяю, — горько бросает он. — Который месяц уже. Раскладываю по полочкам, сам себе привожу неопровержимые доказательства… А не было в этом ничего правильного, ничего разумного. Я просто увидел ее — и пропал. Забыл обо всем, обо всех. Просто любил ее, упивался этой любовью, упивался счастьем в ее глазах… А потом осознал — и мне стало страшно. Мне еще никогда не было так страшно, Ларис. Я боюсь ее потерять. Я не знаю, где ее спрятать, чтоб никто до нее не добрался. Потому что Владыка — он все тот же, Ларис. И если ты говоришь, что даже я не меняюсь, стоит ли ждать, что изменится он? Ведь он старше меня почти что вдвое. И он ненавидит… если б ты знала, как он ненавидит весь ее род!..

— Так что ж ты наделал? — оборачиваюсь, чтоб взглянуть в его лицо. — Ладно я — я человек, я всегда не в счет, но ведь это были похороны, Анхен. Его дочери.

— Думаешь, я не знаю?! — взвивается он. Но тут же берет себя в руки. — Я люблю ее, Лара. Возможно, я все сделал не так и не там… Но я люблю ее. И у меня нет запасного пути. Мой путь только с ней, и нет на свете того, чего бы я за это не отдал.

Глава 4

— Почему ты не сказала, что я ошиблась?

Да что ж это?! Они теперь по очереди за мной ходить будут, выясняя, кому и что я сказала?

С огромным неудовольствием поднимаю глаза от книги. Даже мысль мелькнула: «а осиновый кол, он и вправду помогает?» Хотя, велено ж не обижать. Тогда чеснок. Вязанку на грудь, и все вопросы она задает супругу.

— Меня в школе учили никогда не спорить с Великими и Мудрыми вампирами, — произнесла максимально спокойно и невероятно серьезно. — И если кому-то из них взбрело в голову, что я из-за гор, значит, надо срочно сменить биографию. Потому что вампиры, если ты вдруг не в курсе, не ошибаются.

Смеется.

— А ты забавная. Знаешь, ты очень красиво смотришься: к тебе от дерева тянутся сотни нитей, оплетают тебя, как коконом, а потом… как сказать?..

— Скажи по эльвийски, — пожимаю плечами на ее мучения. Все равно ж не отвяжется.

— Ты знаешь эльвийский? — я думала, ее огромные глазищи еще огромней стать не могут. Наивная.

— Ну ты же знаешь человеческий.

— Я — да, — она усаживается напротив, скрестив ноги в коротких светлых штанишках. И иголки ее не тревожат, и возможная грязь не пугает. Сама я сижу на пледе, и он достаточно широк. Но подвинуться она не просит. — А кто тебя учил эльвийскому, Анхенаридит? — она переходит на родной, но явно старается говорить помедленней.

— Меня учил твой брат. Потом Анхен. Потом опять твой брат. Кстати, можешь говорить быстро, я привыкла. Так что ты хотела мне объяснить про дерево?

Она открывает рот, собираясь что-то сказать. Но тут же закрывает его, сглатывает, чуть качает головой.

— Да не важно уже. Я хотела спросить: то, что кедр отдает тебе силы — ты чувствуешь?

— Если только по наличию сил. Сам процесс — нет, не чувствую. И не вижу.

— Но тогда откуда?.. Как ты?..

— Да никак. Мне его доридэ нашел. А я просто ему поверила.

— Да ты точно надо мной смеешься! — брата, обучающего меня эльвийскому, она еще проглотила, но это… — Что делать доридэ в этом доме?

— Гостить. Так похоже, что мне смешно?

— Нет, — она смотрит внимательно и серьезно. И глазищи такие… С-синие… — Тебе больно и горько, — выносит вердикт. — А меня ты и вовсе с трудом выносишь.

— Так чего ж ты ко мне пристаешь? Я не игрушка твоя, я тебя развлекать не обязана.

— Я хочу подружиться. Ты пойми, я тебе не враг…

— Ты мне и не друг, и никогда им не будешь. Не трать свое время.

— Я разве тебя обидела? Так ты скажи, чем? Я с людьми не много общалась, мало даже, могу что-то не понимать. Я спрашивала про тебя у Анхена, но он не хочет ничего рассказывать. Сказал только, что ты по духу нашей девочкой так и не стала, тебе те люди ближе, поэтому он и хочет тебя туда… А какая ты? Почему?.. Я не могу представить брата, обучающего человека эльвийскому. Но я и Анхена не могу представить, вывозящего наших людей за Границу. Он их завозил, завозил и завозил, Границу запирал, чтоб никто и никогда, а тебя… А ты говоришь по-эльвийски, и доридэ учит тебя общаться с деревьями…

— А Лоу учил меня летать во сне, так и что? А твой муж клялся в вечной любви, и где она? И если Риниеритин нашел для меня это дерево, так просто потому, что понял, что я скорее сдохну здесь, чем один бесконечно любящий меня авэнэ отвезет меня туда, где мне станет легче, — от ее дурацких расспросов слезы из глаз потели, а ведь я обещала себе, что никогда… Что жалеть себя не стану… Резко вытерла намокшие щеки. — Я любила его, ты можешь это понять? Люди — они настоящие, они любят, они чувствуют… А теперь мне велено попросту не отсвечивать, если я все же хочу пересечь эти дракосовы горы…

Тянется… Погладить, что ли? Но руку все же отдергивает, ума хватает.

— Ты мне расскажешь? — вместо этого интересуется.

Конечно, что ей моя любовь, не ревновать же?

— А расскажу, — вдруг решаю я. Позабавиться хочешь? Сказок о глупой человеческой жизни? Так мне не жалко, слушай. — Началось все, как это ни странно, с твоего братца. Был он, как ты догадываешься, красив, загадочен и непостижим…

Она слушала. Она слушала, не перебивая, а я рассказывала. Вновь вспоминая, переживая и пытаясь отпустить. Выговориться и отпустить уже, наконец, эту историю. Эту жизнь, эту боль…

Она даже заплакала. Не ожидала, но… Кто ее знает, что именно ее проняло. Может, как прекрасен и благороден ее супруг, связавшийся с неблагодарной человеческой девкой? Я не стала спрашивать. Вернее, просто уже не успела.