Вторая могила слева (ЛП) - Джонс Даринда - Страница 24

- Нет, - отозвался Уоррен так, будто нашел ответы на все вопросы.

- Дерьмо.

- Нет-нет, вы не понимаете. Она никогда не рассказывала о том, как ходила в школу в Руисе до переезда в Альбукерке. Отказывалась. Несколько раз я расспрашивал, однажды даже пытался надавить, но она так разозлилась, что неделю со мной не разговаривала.

Я наклонилась вперед, чувствуя, как завихрилась внутри надежда.

- Там что-то случилось, Уоррен. И обещаю вам, я выясню, что именно.

Он обеими руками взял мою ладонь:

- Спасибо.

- Но если в процессе я умру, - добавила я, тыча в него пальцем, - то удвою свой гонорар.

Едва заметная улыбка смягчила его черты:

- Заметано.

Наш разговор подошел к концу, и тут же в допросной появился адвокат Уоррена. Они тихо заговорили, а я подошла к двустороннему зеркалу, уткнулась в него носом и ухмыльнулась.

- Говорила же, - сказала я, указывая большим пальцем себе за спину, - невиновен. Будешь знать, как садить «хвост» мне на задницу.

Все-таки месть – чудесная штука.

 Я съездила в кафе «Шоколадный кофеек» с фотографией Мими, но ничего не добилась – никто ее не помнил. Мы немного пофлиртовали с поваром Брэдом, потом я вернулась в офис, но Куки там уже не было. Она ушла пораньше, чтобы поужинать с дочкой. Каждый раз, когда двенадцатилетняя Эмбер оставалась с отцом, Куки настаивала на совместном ужине, поскольку переживала, что Эмбер будет не по себе. Внезапно до меня дошло, что за годы знакомства с Куки я никогда не видела ее бывшего. Странно. Я даже не представляю, как он выглядит, хотя говорит она о нем постоянно. Большинство из того, что она рассказывает, нельзя назвать хорошим. Правда, иногда она упоминает и приятные моменты. А иногда – так и просто замечательные.

Я спустилась вниз перекусить и обнаружила в баре папу. Он бросил полотенце бармену Донни. Донни – индеец с умопомрачительной мускулатурой и густыми длинными черными волосами, за которые любая женщина душу бы продала. Мы с ним никогда не были, так сказать, лицом к лицу. В основном потому, что он гораздо выше меня.

Я наблюдала за папой, который направлялся к моему столику. Это мое любимое место, укрытое в темном углу, откуда я могу незаметно наблюдать за остальными. Сама я не особенно люблю, когда за мной наблюдают. Разве что наблюдающий будет не меньше метра восьмидесяти, с сексуальным телом и такой же улыбкой. И не будет серийным убийцей. Это сразу плюс.

Аура папы все еще была непривычной. Как правило, его окружают яркие цвета, которые теперь были тусклыми и серыми. Только однажды я видела его таким. Тогда он был детективом и работал над серией жестоких похищений детей. Все было так плохо, что он даже не позволил мне вмешаться. Мне было двенадцать – достаточно для того, чтобы знать все и немного больше, и все-таки он ответил отказом на мое предложение помочь.

- Привет, милая, - поздоровался папа, изображая фальшивую улыбку, не отразившуюся в глазах.

- Привет, пап, - отозвалась я, улыбаясь точно так же.

Он принес нам обоим по сэндвичу с ветчиной и сыром. То, что доктор прописал.

- М-мм, спасибо.

Папа с улыбкой наблюдал, как я откусила кусок, прожевала, проглотила и запила глотком чая со льдом.

- Ну ладно, - сказала я наконец и посмотрела на него, - мне уже жутковато.

Тревожно рассмеявшись, папа ответил:

- Извини. Просто… ты так быстро растешь.

- Расту? – Я откашлялась в рукав. – Я уже вполне выросла.

- Точно. – Он по-прежнему был где-то не здесь. В другом времени. В другом месте. Через несколько секунд он вернулся в реальность и посерьезнел. – Милая, а твои способности… их больше, чем ты мне рассказывала?

Я откусила еще кусок и вопросительно свела брови.

- Ну, ты умеешь… умеешь делать всякие трюки?

На прошлой неделе меня пытался убить один редкий козел, муж бывшей клиентки. Рейес спас мне жизнь. Опять. И сделал это в своей обычной манере. Появился из ниоткуда и перерубил позвоночник того мужика одним молниеносным движением меча. Этот случай не был первым – позвоночники всяких преступников оказывались перерубленными без каких-либо внешних свидетельств и ран, способных объяснить эти феномены с медицинской точки зрения. Я начинала опасаться, что папа успел сложить два и два.

- Трюки? – переспросила я самым невинным голосом на свете.

- Ну, например, тот человек, который пытался тебя убить на прошлой неделе.

- Угу, - промычала я, откусывая еще раз.

- Ты его… ты… ты можешь?..

- Ничего я ему не делала, пап, - сказала я, проглотив кусок сэндвича. – Говорю тебе, там был кто-то еще. Он толкнул того мужика на лифт. Наверное, удар был таким сильным, что…

- Ну да, – покачал головой папа. – Так я и знал. Просто наш судмедэксперт говорит, что такое невозможно. – Он посмотрел на меня. Взгляд теплых карих глаз был пронзительным.

Я отложила сэндвич.

- Пап, ты же не думаешь, что я способна причинить кому-то вред?

- У тебя такая нежная душа, - печально отозвался он.

Нежная? Он вообще меня знает?

- Я подумал… а вдруг ты можешь больше…

- Я принесла десерт.

Мы оба уставились на мою мачеху. Она приволокла стул, села рядом с папой и аккуратно поставила на стол белую коробку. Поклясться могу, ей только что уложили короткие каштановые волосы и сделали маникюр. Она пахла лаком для волос и лаком для ногтей. Я часто диву даюсь, что папа нашел в этой женщине. Его, как и всех остальных, ослепляла ее слишком ухоженная внешность. Все, кто ее знал, – или думал, что знает, – считали ее святой, раз уж она взяла в мужья копа с двумя маленькими детьми. Только вот мне на ум слово «святая» в одном предложении с мачехой никак не идет. Думаю, я ее нервирую. Положа руку на сердце, она меня тоже. Помада всегда слишком красная для ее бледной кожи. Тени слишком голубые. Аура слишком темная.

За мачехой явилась и Джемма – моя сестра. Напряженно улыбнувшись, она села на единственное свободное место. Рядом со мной. Ее светлые волосы были туго собраны сзади, косметики достаточно, чтобы выглядеть накрашенной, но без перебора. В конце концов, она профессиональный мозгоправ.

Наши отношения никогда не были особенно теплыми, но после школы все стало совсем из рук вон плохо. Не представляю почему. Она старше меня на три года и, пока мы росли, не упускала ни единого шанса мне об этом напомнить. Единственной матерью, которую я знала, к сожалению, была Дениз, а у Джеммы было три чудесных года с нашей настоящей мамой, до того как она умерла, подарив жизнь вашей покорной слуге. Частенько приходит в голову, не оттуда ли ноги растут? Может быть, Джемма подсознательно винит меня в смерти мамы.

Тем не менее, свято место пусто не бывает, и уже через год папа женился на волчице. Джемма сходу ее приняла. Мне же так и не удалось достичь апогея дочерне-материнской связи. Я предпочла собственную нору с налетом одинокой сексуальности без всяких мачех.

Странно, конечно, но я даже обрадовалась их появлению. Кто знает, как далеко зашел бы папа со своими вопросами. Возможно, он и сам не знал, как далеко может зайти, и все же оставалось слишком много того, во что он не был посвящен. Да и не нужно ему об этом знать. И он не узнает, если это как-то от меня зависит. По крайней мере, о том, что я ангел смерти. Однако он выглядит таким потерянным. Почти отчаявшимся. Наверное, за двадцать лет в полиции он мог поднатореть в допросах, но в нашем случае хватался за соломинку. Прозрачную, цветную, как на детских днях рождения.

Покончив с сэндвичем, я извинилась, вызвав у папы вспышку раздражения, и потрусила домой, заметив, что Дениз не предложила мне ни кусочка купленного в соседней булочной чизкейка. В течение долгого и опасного тридцатисекундного пути домой я осознала, что Джемма так же озадачена папиным поведением, как и я. Она все бросала и бросала на него любопытные взгляды из-под ресниц. Может быть, позвоню ей позже и спрошу, что происходит. А может быть, сделаю восковую эпиляцию зоны бикини у немецкой борчихи – все веселее, чем тарахтеть по телефону с сестрицей.