Росс Полдарк (ЛП) - Грэхем (Грэм) Уинстон - Страница 74

К тому времени множество зевак уже глазели на их отъезд. Конюху удалось поставить Джуда на ноги и прикрыть ему лысину и челку мокрой шляпой.

- Вот, дружище, пущай будет на голове. Обе руки тебе пригодятся, чтобы удерживать свою старую клячу.

Джуд мгновенно сорвал шляпу снова, глубоко оскорбившись.

- Ты так решил, - сказал он, - потому что я имел несчастье случайно поскользнуться на коровьей лепешке, а значит, у меня мозги как у неродившегося сосунка, вот что ты подумал, и неудивительно, что ты решил, будто мне надо указывать, когда одеться, а когда раздеться, когда снять и напялить шляпу - как пуганой вороне на джутовом поле, и всё потому, что я имел несчастье поскользнуться на коровьей лепешке. Лучше б ты поползал тут на карачках с метлой и ведром. Дрянное дельце - оставлять улицу прям перед собственной дверью загаженной коровьими лепешками. Нехорошо. Неправильно. Несправедливо. Нечисто. Дрянное дельце.

- Туда, теперь туда, - говорил конюх.

- Его собственная дверь, - сказал Джуд толпе. - Его парадная дверь. Если б каждый убрался перед своей дверью, то коровьих лепешек не было бы и в помине. Во всем треклятом городе. Помните, что говорится в Писании: "Да не передвинь межевые камни соседа твоего". Подумайте об этом, друзья. "Да не передвинь межевые камни соседа твоего". Подумайте об этом и примените к бедным безгласным тварям. Никогда...

- Помочь тебе с конем? - предложил конюх.

- Никогда в жизни меня так не оскорбляли, - заявил Джуд. - Шляпу мне нахлобучил, как будто я еще несмышленыш. Да еще и мокрую! Мокрое дерьмо со всей Паудер-стрит течет теперь у меня по морде. Достаточно, чтобы я дал дубу. Течет по голове. И всё - подхватил простуду, хрясь! И ты уже копыта отбросил.

Приберитесь у себя на пороге, друзья, вот что я говорю. Гляньте на себя, и никогда не будьте на месте этой жалкой крысы, что оскорбляет своего лучшего клиента, поскользнувшегося на коровьей лепешке, нахлобучивая ему на голову мокрую шляпу, выловленную из вонючего ручья, что бежит у него прямо перед порогом, чего никогда не должно бы случиться, никогда не должно бы случиться, дорогие друзья, попомните это.

Теперь Джуд обнял конюха за шею.

- Пойдем, мы уезжаем без него, - сказала Верити Демельзе, которая, прикрывая рукой рот, хихикала, как ребенок.

Из постоялого двора вышел еще один слуга, и, вдвоем подхватив Джуда, они подвели его к лошади.

- Бедная заблудшая душа, - произнес Джуд, потрепав конюха по щеке. - Бедная заблудшая горемычная душа. Гляньте на него, друзья. Знаете ли вы, что он заплутал? Что обречен на адово пламя? Знаете ли вы, что плоть сползет с его костей, как жир с гуся? И знаете почему? Я скажу вам почему. Потому что он продал свою душу сатане. Как и все вы. Вы, которые забыли, что говорится в Писании. Язычники! Варвары! Да не передвинь межевые камни соседа твоего. Не передвинь...

В это мгновение двое мужчин подхватили его и перекинули через седло. Когда он стал соскальзывать, конюх перебежал на другую сторону. Своевременный толчок вверх, и Джуд наконец крепко уселся в седле, поддерживаемый мужчинами с двух сторон. Старый слепой Рамут стоял, не шелохнувшись. Затем, сунув одну ногу Джуда глубоко в стремя, Рамуту шлепком дали понять, чтобы он трогался.

На выезде из города, пока он ехал по мосту и на протяжении всего подъема по пыльному холму, Джуд оставался в седле, как приклеенный, обращаясь к прохожим и призывая их покаяться, пока еще не поздно.

Освещенные лучами яркого заката, девушки медленно ехали домой под аккомпанемент куплетов и витиеватой брани, дававшей понять, что Джуд еще не выдохся.

Поначалу разговаривали они неохотно, каждая была поглощена собственными мыслями и довольна радостями прошедшего дня. Совместная прогулка позволила им лучше понять друг друга.

Когда солнце зашло за Сент-Агнесс, небо замерцало яркими лимонно-оранжевыми тонами. Поднявшиеся кверху облака оказались вовлечены в яркую игру красок, и, потеряв форму, окрасились в причудливые цвета. Всё это походило на картину второго пришествия, которое совсем недавно во всеуслышание предрекал едущий вдалеке Джуд.

- Верити, - произнесла Демельза. - Насчет этой одежды.

- Да?

- Фунт, одиннадцать шиллингов и шесть пенсов выглядят весьма дороговато для парочки корсетов.

- Они хорошего качества. И послужат тебе изрядно.

- Прежде у меня никогда не было настоящей пары корсетов. Я боялась, что они захотят, чтобы я разделась А мое белье просто ужасно.

- Я одолжу тебе кое-что из моего, когда пойдешь на примерку

- Ты пойдешь вместе со мной?

- Да. Мы можем встретиться где-то на пути.

- А почему бы тебе тогда не остаться в Нампаре? Еще на две недели?

- Дорогая, я весьма польщена и благодарна за твое приглашение. Но я нужна в Тренвите. Быть может, я навещу тебя вновь к весне?

Некоторое время они ехали молча.

- А двадцать девять шиллингов за эту шляпку для верховой езды. И это прелестное сиреневое с зеленым платье. Боюсь, нам не следовало на них тратиться.

- Тебе не следует так себя корить.

- На то есть причина. Мне следовало сказать её тебе раньше.

- Сказать что?

Демельза замялась.

- Что, может, мои размеры не будут прежними. Тогда я не смогу их носить, и деньги будут выброшены на ветер.

Верити понадобилось мгновение, чтобы уловить смысл сказанного, поскольку Демельза выпалила всё одним духом. Дорога в этом месте сужалась и становилась неровной, поэтому лошади пошли вереницей. Лишь когда они вновь поехали бок о бок, Верити осмелилась спросить:

- Милая, ты имеешь ввиду...?

- Да.

- О, я весьма рада за тебя, - Верити с трудом подбирала слова. - Ты, должно быть, очень счастлива.

- Вообще-то нет, - произнесла Демельза, - особой радости я не испытываю. Мой прежний распорядок нарушен, а в ночь на прошлое воскресенье я бодрствовала всю ночь и чувствовала себя странно. Сегодняшним утром меня вновь тошнило, точь-в-точь как Гаррика, когда тот наглотается червей.

Верити рассмеялась.

- И ты волнуешься из парочки платьев! Росс... Росс будет в восторге!

- О, я пока не могу ему признаться. Он слегка странноват в таких делах. Реши он, что я приболела, так заставит меня сиднем сидеть весь день и бездельничать.

Яркое сияние исчезло с небосвода, оставив после себя облака, омытые насыщеным фиолетовым свечением. Скудный сельский пейзаж окутался теплым светом - бесчисленные стада коз на вересковых пустошах, отдельные стога сжатой пшеницы, деревянные верхушки шахт, серая черепица и обмазанные глиной лачуги; светились и девичьи лица под широкоми шляпками, а ноздри лошадей поблескивали.

Ветерок стих, и вечернюю тишину нарушали лишь звуки езды: клацанье лошадиных зубов об удила, скрип кожаных седел и цоканье копыт. На небе застыл полумесяц, и Демельза поклонилась ему. Верити обернулась и посмотрела назад. Джуд находился от них в четверти мили, а Рамут остановился и пощипывал живую изгородь. Джуд же распевал:

- И лето мы везем домой, что следует за маем....

Они подъехали к Баргусу. В этом мрачном и пустынном месте погребали душегубов и самоубийц. Виселица уже несколько месяцев пустовала, но место считалось нечистым, и обе с облегчением вздохнули, проехав его еще до наступления темноты.

Теперь, когда они вошли в знакомые места, лошади перешли на рысь, но девушки придержали их, чтобы Джуд не остался далеко позади.

- Я слегка побаиваюсь, - произнесла Демельза, словно громко разговаривала сама с собой.

Взглянув на Демельзу, Верити поняла, что та имела в виду не привидения или разбойников.

- Я тебя понимаю, дорогая. После родов вскоре всё пройдет и...

- Нет-нет, - прервала её Демельза. - Я не за себя боюсь, а за Росса. Видишь ли, он любит меня совсем еще недолго. А теперь я стану уродиной на многие месяцы. Вдруг он увидит, как я уткой переваливаюсь по дому, и забудет, что когда-то меня любил.