Воскресный ребёнок - Мебс Гудрун - Страница 8

Сестра Линда шепнула мне:

– Ну ответь же что-нибудь в конце концов!

И я тоже сказала: «Алло». И тогда фрау Фидлер, то есть Улла, сразу начала говорить, и голос у неё был немножко незнакомый, но очень приятный. Она совсем не ругалась, ни капельки. Я точно запомнила всё, что она сказала.

– Эй, привет, – сказала она. А потом: – Я хотела узнать, как ты там, после нашего первого воскресенья?

«Нашего первого воскресенья» – так и сказала!

А потом всё говорила и говорила: «иметь терпение», и «привыкнуть друг к другу», и «всё будет хорошо, всё получится», а про испачканный ковёр не сказала ни слова. Совсем ничего… Я очень, очень обрадовалась. И всё время кивала, даже не сообразила, что по телефону она ведь этого не видит. Совсем мозги отшибло этим вечером.

А потом она сказала кое-что совсем-совсем хорошее. Она сказала:

– Жду следующего воскресенья с нетерпением! Пока, воскресный ребёнок!

Что-то щёлкнуло, и раздались гудки. Я стояла с трубкой в руке, а в животе у меня было как-то странно… Мне вовсе не было плохо, ни капельки. Совсем даже наоборот!

«Жду следующего воскресенья!» – сказала она.

«С нетерпением!» – сказала она.

Она на меня не сердится! И хочет меня брать, это ясно.

И специально мне позвонила. Для того, чтобы сказать это. Другим детям никогда не звонят. А вот мне! И прямо в самое первое воскресенье! С ума сойти!

Я аккуратно повесила трубку и пошла наверх, а на середине лестницы вспомнила: она сказала «воскресный ребёнок». Я остановилась как вкопанная. Воскресный ребёнок! Я ведь и правда такой ребёнок. А теперь даже дважды, потому что Улла будет забирать меня по воскресеньям. Я пару раз подпрыгнула, а потом рванула по лестнице через три ступеньки – у меня это ловко получается.

Андреа в нашей комнате уже сидела наверху на своей кровати и болтала ногами. Она укоризненно спросила:

– Где тебя так долго носило?

А я ответила так небрежно:

– Говорила по телефону со своей воскресной мамой, если хочешь знать!

И пошла в умывальную чистить зубы.

Умываться не стала – сегодня я уже была и в душе, и в ванне, – а потом вернулась в нашу комнату и залезла в постель. Андреа хотелось ещё поболтать, а мне нет. Она всё спрашивала и спрашивала о чём-то, но я зажмурила глаза и сделала вид, будто уже сплю. Даже похрапела немножко, и тогда Андреа затихла. А я прижала к себе Зайчика и всё рассказала ему в потрёпанное ухо. Очень тихо, чтобы Андреа не услышала. Я ему сказала, что это ничего, что Улла небогатая, и у неё нету камина и машины, и что она не похожа на настоящую маму, – это же не её вина. Она всё равно очень хорошая и хочет быть моей воскресной мамой. Это же самое главное! А потом я поклялась Зайчику: в следующее воскресенье буду вести себя очень хорошо и приветливо, чтобы Улле была от меня радость.

И три раза ущипнула Зайчика за ухо.

Чтобы клятва подействовала.

А потом мы оба заснули, я и Зайчик. Над нами похрапывала Андреа. Она опять отказалась меняться кроватями. Ну и ладно, теперь мне это не нужно. Теперь у меня есть Улла, моя воскресная мама, а у неё есть я!

Неприятности не заставили себя ждать. Они начались в понедельник, как только я проснулась.

Андреа металась по комнате, как дикий зверь, шкаф был распахнут настежь, все вещи на полках перерыты, и её, и мои, и она что-то злобно бормотала…

Я сразу поняла – Андреа ищет свою блузку. Я ничего не сказала и притворилась, будто ещё сплю. Но я видела, что Андреа всё время на меня посматривает, и её взгляд никак нельзя назвать ласковым.

А потом она взгромоздилась на мою кровать, и пришлось встать. Весь день всё равно не проваляешься, надо же идти в школу. В общем, я сделала вид, будто только что проснулась. И Андреа тут же на меня накинулась, схватила за пижаму и угрожающе сказала:

– Где моя блузка? Давай её сюда, сейчас же!

Знать наверняка, что её позаимствовала я, Андреа никак не могла, поэтому я сказала:

– Отпусти, у меня её нету, я её не брала!

– Брала-брала! А кто ж тогда? – крикнула Андреа, не отпуская меня. – Всё скажу сестре Франциске!

Ябеда несчастная! Я быстро выскользнула из пижамных рукавов, и Андреа осталась стоять с пустой пижамной курткой в руках. Это было смешно, и я расхохоталась. Тут Андреа разозлилась ещё больше, в ярости бросила пижаму на пол и прошипела:

– Ах ты воровка! А ну отдавай мою блузку сейчас же, не то…

Тут раздался гонг на завтрак. А я ещё даже не умылась! Я помчалась в умывальную, Андреа – за мной. Она вырвала из моих рук зубную щётку и стукнула этой щёткой меня по голове – не больно, но ужасно обидно!

Я схватила свою мочалку, совсем мокрую, и бросила её Андреа в лицо. Она отпрянула, поскользнулась и шлёпнулась. И тут же заревела – наверное, ушиблась. Она всегда такая нежная.

Я бы и сама честно рассказала ей, что случилось с блузкой, но она не дала даже слова вставить, а сразу взяла и набросилась. Ещё и стукнула. А такое я сносить не буду!

Андреа сидела на полу и скулила, а я ей добавила – ударила по голове. Не сильно – честное слово! – но Андреа взревела ещё громче и укусила меня за ногу, очень крепко. Отпечаток её зубов был виден потом целых три дня. Или два. От испуга я громко взвизгнула, и вдруг в умывальной появилась сестра Линда.

– Прекратите немедленно, вы обе! – закричала она и схватила нас за руки – меня за левую, а Андреа за правую. Андреа громко всхлипывала. Я тоже плакала, только без слёз, и тёрла укушенную ногу. Сестра Линда отправила Андреа завтракать, а меня – в комнату переодеваться.

– И чтоб больше я ни звука не слышала, – пригрозила она.

И я опять ничего не смогла сказать.

За завтраком Андреа бросала на меня злобные взгляды. Но я ковырялась в мюсли, а потом уткнулась в чашку с какао. Пусть оставит меня в покое и не пристаёт со своей дурацкой кофтой!

После завтрака Андреа встала из-за стола первая и убежала в нашу комнату, а я очень медленно пошла за ней – надо же было взять школьную сумку. Я мешкала как могла, очень уж не хотелось встречаться с Андреа. Но всё-таки встретилась – она чуть не сбила меня с ног.

– Я всё обыскала, – крикнула она. – Всё! В комнате её нет. – Андреа пронзительно на меня посмотрела: – Поклянись, что блузка не у тебя!

Я покачала головой: её у меня действительно не было. Но поднимать пальцы для клятвы не стала. Андреа этого даже не заметила и снова выбежала из комнаты, крикнув на ходу:

– Значит, она может быть только у дурачка Карли… Ну погоди же!

Что блузка может быть у Карли – это Андреа придумала, а не я. Ох, и устроит же она ему сейчас! Но блузку всё равно не получит. Ведь блузки-то у него нету. Это уж я точно знаю. К сожалению.

Может, сейчас Андреа как раз щиплет Карли и дёргает его за волосы, а он-то ни в чём не виноват! Но я подумала, что такое Карли выдержит. И потом – он ведь всё равно глупый.

Однако на душе у меня кошки скребли… И я дала себе слово в следующее воскресенье блузку обязательно забрать и потихоньку протащить в нашу комнату. А Карли я что-нибудь подарю. Или нет, просто поиграю с ним, это обойдётся дешевле. Я взяла школьную сумку и быстро выскользнула из комнаты.

В холле я ещё раз прислушалась, не рыдает ли Карли, которого мучает Андреа. Было тихо, и я побежала в школу.

Когда вернулась в интернат, всё закрутилось по новой. Да ещё как! Андреа всё-таки наябедничала сестре Франциске, что подозревает меня. И пошло-поехало! В результате всё выплыло наружу. Пришлось пойти к сестре Франциске и признаться, что я взяла блузку без спросу. И что сейчас она плавает у Уллы в ванне. Сестра Франциска сильно меня отругала за то, что я не сделала этого сразу, да ещё и пыталась всё отрицать, что так нельзя, что за мою ложь пришлось отдуваться бедному Карли, и всё такое… Мне, конечно, было стыдно, но ещё и досадно. Я же не хотела эту блузку красть. Просто одолжила, на время. Если Андреа никому ничего не одалживает, так я в этом не виновата. А за то, что пришлось им рассказать, как меня вырвало, я вообще рассердилась. Ведь это их совсем не касается… Но этого я не говорить стала, сказала только, что блузку обязательно верну.