Воскресный ребёнок - Мебс Гудрун - Страница 20

Сестра Франциска меня встряхивает, я болтаюсь у неё в руках, как тряпичная кукла.

Я слушала её очень внимательно. Да-да.

Меня удочерят! Улла меня удочерит. И вдобавок у нас будет Кристиан. Но это ничего. Улла станет моей настоящей мамой. Совсем настоящей! Навсегда!

Кажется, я всё ещё плачу. Но по-другому. Теперь я плачу совсем по-другому! Сестра Франциска прижимает меня к своей большой мягкой груди и говорит:

– Ах, малыш! Я так за тебя переживаю, так надеюсь, что всё получится. Ну а вдруг нет? Такое тоже может быть, и к этому надо быть готовым. Ах ты, мой малыш…

Он вдруг звучит очень странно, голос сестры Франциски. В нём слышатся слёзы. Такого никогда не было! И ей совсем не надо плакать. Всё получится! Это точно! Если Улла этого хочет, и я хочу, и Кристиан нам поможет, то всё получится. Наверняка. И плакать не нужно. Нужно просто ждать! Ведь сестра Франциска сама так сказала. Может быть, довольно долго. Но зато потом!.. Ждать я умею. Очень хорошо умею. Для меня это легче лёгкого. И к тому же я – ребёнок воскресный. А воскресные дети – они особенно счастливые. Это точно!

Больше всего мне хотелось просто сидеть и просто ждать своего счастья. Весь понедельник. И весь вторник. И среду. И дальше… До тех пор, пока Улла не придёт и не заберёт меня. Чтобы я могла остаться с ней. Насовсем.

Но пока что она меня не забрала.

А просто так сидеть и ждать невозможно. Нужно ведь ходить в школу. К сожалению. Пропускать можно, только когда болеешь. Кажется, я уже немножко болею. От ожидания. Я сразу сказала об этом сестре Франциске – что я как-то странно себя чувствую. Как будто сейчас взлечу… Теперь я могу ей сказать про такое. Потому что она поймёт, я уверена. В последнее время она смотрит на меня по-другому – совсем не так, как раньше. Я знаю почему. У нас есть общая тайна…

Но идти в школу мне всё-таки пришлось.

Сестра Франциска сказала, что время проходит быстрее, если всё делать как обычно. И что «взлетать» пока никуда не надо. Потому что потом можно больно удариться о «жёсткую реальность». Так она сказала. Что это значит, я не знаю.

Андреа про удочерение я ничего не говорила. И другим тоже. Сначала я сама должна быть во всём уверена. Совершенно уверена! И тогда уж расскажу. Или ещё лучше – просто возьму Зайчика и все свои вещи, а когда Андреа спросит, небрежно скажу: «Меня удочерили, если хочешь знать. Пока!»

Вот она удивится! И обзавидуется.

Когда я обо всём этом думаю, мне становится очень горячо. В животе и в голове. Удочерение – это самое-самое-самое лучшее, что только может быть на свете! Сестра Линда, кажется, тоже кое-что знает. Перед сном она целует меня два раза. Это очень приятно, потому что в этот момент я потихоньку представляю, что меня целует Улла. Хотя у Уллы это получается не так влажно.

Я думаю, что сестра Линда будет по мне скучать. Судя по тому, как она сейчас со мной обращается – так, как будто я скоро отсюда уйду. Каждый раз, когда у неё есть возможность, она гладит меня по голове. Я стараюсь, чтобы такая возможность появлялась почаще. Потому что когда тебя гладят по голове – это так же приятно, как когда целуют.

Я закрываю глаза и представляю себе Уллу… Мою воскресную маму. Нет, мою настоящую маму!

Что она сейчас делает? Может, уже обустраивает квартиру? Мне же нужна кровать. А у неё кровать только одна. Придётся покупать. Наверное, кровать стоит дорого. А денег у Уллы мало. Если она не сможет купить кровать, то и я не смогу к ней переехать. Мне не разрешат, это точно. Потому что в интернате хотят, чтобы мне жилось хорошо. А без кровати – какое же это «хорошее житьё»? Это не хозяйство, а так, ерунда, как говорит сестра Франциска.

Вот у Кристиана, у него деньги есть. Ведь у него есть настоящая работа. И машина. В кафе он без звука заплатил за наши торты. Кристиан наверняка даст Улле денег, чтобы купить кровать. У женатых людей деньги всё равно общие.

А Кристиан должен на нас жениться! То есть, конечно, на Улле, но в придачу он получит и меня тоже. И мы будем жить все вместе. Втроём. Тогда ему тоже нужна кровать. Это уже обойдётся довольно дорого. Надеюсь, денег у Кристиана хватит. Можно ведь спросить. Но я не знаю точно, где он живёт. Только то, что недалеко от Уллы, где-то за углом.

Как-то это по-дурацки – люди собираются стать моими родителями, а я даже не знаю, где живёт мой отец.

Можно спросить сестру Франциску, но я не решаюсь.

У неё такой вид, как будто ей сейчас не до моих расспросов.

Время до субботы было странным. По-моему, я прибавила в весе. В голове. Она совершенно точно зверски распухла. Потому что в ней вертелось так много мыслей.

Андреа всё удивлялась, чего это я такая тихая. И решила, что я, наверное, простудилась. Ну и ладно, пусть считает меня больной. По крайней мере, не будет приставать, потому что побоится заразиться. Если б она только знала!..

В субботу я не выдержала – голова готова была лопнуть! И проболталась Карли. Он ведь всё равно почти ничего не понимает. Я три раза строила ему половину экскаватора и рассказывала. Когда рассказываешь и строишь, это не так привлекает внимание. К рассказу, я имею в виду.

Карли сиял, и всё время кивал, и совсем не пускал слюни. Он ужасно радовался экскаватору, громко смеялся, и щёки у него раскраснелись. Красные щёки хорошо подходят к жёлтым соломенным волосам. Он стал почти симпатичным.

Я обещала ему: если меня удочерят, он сможет прийти к нам в гости. И я покажу ему нашу квартиру. А если он будет хорошо себя вести, мы как-нибудь возьмём его с собой в поход. Но для этого надо ну просто жуть как хорошо себя вести! И ходить за руку только с Кристианом. Это Карли должен мне пообещать. Потому что рука Уллы – моя! Ему придётся это усвоить.

В конце концов, она – МОЯ мама. Карли снова кивнул и прошепелявил: «Кристиан». У него получилось что-то вроде «Кшышан». Я прыснула со смеху. Ах, этот Карли! Ему ещё так многому надо научиться. Но может быть, он и научится? Он ведь ещё маленький…

А вот Андреа приходить к нам в гости нельзя. Пока ещё нельзя. Она при взрослых всегда так глупо хихикает, а про меня норовит сказать какую-нибудь гадость.

Пусть придёт к нам потом. Позже. Когда-нибудь. Не знаю точно когда…

Я теперь и жить толком не могу. Потому что нужно ждать.

В интернате я уже не на месте.

А у Уллы ещё не на месте.

Я где-то посередине. Чудно! Вот бы сейчас заснуть и проснуться уже удочерённой. Уснуть крепко, лет на сто, как Спящая красавица. Нет, через сто лет меня совсем не будет. Так долго никто не живёт. Лучше лет на пятьдесят… или на десять… или на год… на неделю… Или – так будет лучше всего – на один день. Этого должно хватить.

И тут вдруг… И тут меня зовёт сестра Франциска. У Карли падает из рук экскаватор, а я выпускаю его руку. Надо же, я и не заметила, что держу Карли за руку. Я бросаюсь бежать. Голос у сестры Франциски такой странный, сдавленный. Никогда такого не слышала. Она наверняка хочет сказать мне что-то важное… Я уже знаю что! Бегу по лестнице – через две, через три ступеньки, – я почти лечу… И приземляюсь на пол. На четвереньки. Прямо перед сестрой Франциской. Это у неё ноги такие толстые. Но рядом ещё стоят другие ноги – длинные и тонкие. И ещё одни тонкие. Эти ноги я знаю… Очень хорошо знаю! Это – Улла! И Кристиан. Они пришли меня забрать! Прямо сейчас, да?

Слышится чей-то громкий смех. Это Кристиан.

– На колени перед родителями? Ну это уж чересчур! – смеётся он. Я смотрю вверх, прямо в улыбающееся лицо сестры Франциски. Улла не смеётся. Я это слышу. Она стоит и смотрит на меня, и очки у неё запотели. Я это вижу.

Я так и сижу на полу, дура дурой. Как будто упала на голову, а не на коленки. Кристиан сказал «родители»! Вот стоят мои родители, а я сваливаюсь перед ними с лестницы. Ну не дура?