На дорогах войны - Федоров Анатолий Федорович - Страница 49

Вечером она, привыкшая в школе писать изложения-пересказы о подвигах книжных героев, написала незнакомой русской женщине жестокую правду о последнем дне ее сына. И по-своему объяснила три слова «все, что мог»… Написала: «пал смертью храбрых». Писать ей было очень трудно, в глазах застыли слезы. Тяжелое предчувствие угнетало ее.

Она вспомнила своего второго отца — Сергея Федоровича Махортова. Где-то он, родимый, сейчас? На какой участок фронта забросила его солдатская судьба?

Не думала, не гадала приемная дочь, что где-то на Украине другая медсестра, тоже глотая соленые слезы, писала ей горькое послание. О ратном подвиге Сергея Федоровича. О последнем его дне. О том, что пал он смертью храбрых…

Посуровело девичье лицо. Появились ранние морщины в уголках рта. В глазах потух жизнерадостный огонек. Много горя видела Катя за время отступления по смоленским и калужским дорогам.

Сердце ее ожесточилось лютой ненавистью к врагу. Она всегда была на переднем крае. Молча, сжав губы, перевязывала бойцов и отвозила их в полевой госпиталь. И снова на передовую, куда попасть порой не так-то просто.

Над дорогами с утра до вечера висели «мессершмитты». Нахальные, уверенные в себе фашистские летчики гонялись даже за одинокой зеленой «санитаркой», хотя на ее крыше отчетливо выделялся красный крест…

Катя похоронила одного водителя, двух отвезла в госпиталь. Видавшая виды машина была пробита в нескольких местах. А ее пуля не брала. Не брала — да и только! Капитан Курилко, милый начальник медсанбата, с тревогой в глазах провожала ее на передовую. «Как знать, вернется ли назад эта упрямая, симпатичная девчонка!» — думала женщина. Катя возвращалась.

И пошла молва по части. Говорили о бесстрашной молоденькой сестричке. Говорили о ее удачливости. «Чудаки! — краешками губ улыбалась девушка. — Вы же не знаете, чья дочь перед вами. Якова Яковенко, красного разведчика. Того самого, которого ни злая пуля не брала, ни острая сабля не доставала…»

…Вот и могилевские леса. Сам город в пятидесяти километрах. Ее послали с заданием: после очередного налета вражеской авиации подобрать тяжело раненных. Дорога — сплошные воронки.

На обратном пути попали под артиллерийский обстрел. Водитель был не из робкого десятка. Руль не бросил, умело маневрировал. Проскочили.

А вот второй рейс не получился. Немецкие автоматчики, просочившиеся в тыл, заминировали дорогу. Не брала Катю пуля, взяла мина. Зеленая «санитарка» взлетела на воздух…

Очнулась Катя в своем же санбате. Голова сильно болела, словно кто-то сжимал ее в стальных тисках. Неужели контузило? И надо ж такому случиться именно теперь!..

Эти суровые дни Катя помнит смутно — еще не оправилась тогда от контузии. А события разыгрались поистине драматические. Дивизия, в которой служила Катя Яровенко, осенью 1941 года попала в окружение. Командование трезво оценило обстановку: кончаются боеприпасы и продовольствие, много раненых, вокруг дремучие леса, на всех дорогах — немцы. Единственный выход — попытаться прорваться. Другого выхода нет.

А как быть с красным знаменем дивизии? Тем самым, которое двадцать лет назад победно реяло на многих фронтовых дорогах гражданской войны? То самое знамя, которое получено за освобождение Симбирска и Самары. Неужели оно достанется врагу?

Перед вечерней зарей одного из тревожных дней командир дивизии генерал-майор Галицкий вызвал к себе старшего политрука Александра Барбашова. Он поставил перед ними задачу: вынести знамя дивизии к своим. Любой ценой!

В ночь ушла группа бойцов. Ушла и не вернулась…

Бой, который приняли бойцы, был ожесточенный. Бились до последнего патрона. Позднее их мертвые тела нашел на опушке колхозник Дмитрий Тяпин из села Анютино, Могилевской области. Прежде чем похоронить, заглянул в документы погибших. И наткнулся на знамя, спрятанное на груди у политрука. Развернул украдкой и ахнул: знамя «Железной» дивизии!

Старик рассудил мудро: положил полотнище в железный ящик и зарыл его в землю рядом с прахом героев. До поры, до времени.

А между тем «Железная» пробилась сквозь вражеское кольцо и вышла на соединение с соседними частями. Но победу никто не праздновал, потому что дивизия вышла из окружения без своей воинской святыни… Никто не знал о судьбе ушедшей группы. «Железную» расформировали.

Теперь Катя, конечно, не удивляется, почему она, оправившись после контузии, нашла свой санбат в составе железнодорожного полка. А тогда очень удивилась.

Вскоре наступили радостные события: наши погнали фашистов от Москвы! Освободили Брянск, Орел. Потом она участвовала в освобождении Гомеля, Бреста.

Кате присвоили звание старшины, вручили медаль «За отвагу». У нее появились хорошие подруги: Аня Шадрина, Таня Дикаркина, супруги Царьковы. Гимнастерка ее выцвела от солнца и хлестких ударов ветра.

Потом санбат неожиданно перебросили в 24-ю стрелковую дивизию. Ту самую, «Железную». Снова Катя изрядно подивилась: то к железнодорожникам бросят, то снова — к стрелкам. Почему?

Не знала тогда Катя Яровенко, что старый колхозник к этому времени откопал запрятанное от немцев полотнище и послал его в Москву. Доброе имя дивизии было восстановлено. И посыпались запросы на все фронты страны: «Железные», где вы? Откликнитесь!

…Пять лет носила на своих плечах солдатскую шинель наша землячка. Спустя год после победы демобилизовалась. В последний раз стояла она возле боевого знамени, прощаясь с «Железной». Пять лет прослужила там, где когда-то служил отец.

Она не сразу приехала в Первое Красное. Сначала работала в селе Пронькино, жила в Соль-Илецке, и только потом вернулась домой.

С тех пор живет и трудится здесь. В коллективе ее уважают. Местные коммунисты приняли в члены КПСС. Она активная общественница.

…Меркнет вечер за окном. За стеной не утихают порывы ветра. Шум все усиливается и усиливается… Неожиданно постучали в окно.

— Фельдшера…

Екатерина Яковлевна резко поднимается, торопливо вешает фотографию отца на прежнее место. Собралась быстро, за две-три минуты. Чувствуется, привыкла к подобным вызовам. В степном селе случается всякое. И фельдшера здесь тревожат и днем и ночью…

В. Вохминцев

ЗАВЕДУЮЩИЙ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПОЙ

Служил у нас в роте пулеметчик Федя Горбань. Солдат был хороший, да и парень, сам по себе, что надо. Верно, только среди цветущих садов Полтавщины рождаются такие завидные хлопцы.

Красивые глаза были у Феди. Большие, густо-синие, как само украинское небо. Брови черные, густые, ресницы длинные, изогнутые. Наверное, и смоляным чубом своим мог бы похвастать бравый парубок, да беспощадна рука у ротного санинструктора.

В фигуре, в движениях Феди была врожденная статность и грация. Бывало, взвалит на спину пулемет и идет легко, словно шарфик на плечи накинул. Уж это, верно, к Феде на Урале пришло. Родился-то он на Полтавщине, а вырос на горе Магнитной.

Только вот Федины ноги чуть не до слез доводили нашего старшину. Десятки самых больших сапог примерит пулеметчик, а все малы. Федя только посмеивается, а командир на старшину зверем смотрит: обеспечь! А как тут обеспечишь: в действующей армии мастерских индивидуального пошива не открывали.

А весельчак-то какой был! Песни любил до самозабвения. И знал их несчетное множество: и старинные, и современные, и веселые, и грустные. К любому случаю у него всегда была наготове хорошая песня. Бывало, осатанеет фашист, поливает огнем, как из пожарного рукава. Голову поднять нельзя, а не то, что двигаться. Лежим, пережидаем. А на поле метель. Ветер насквозь пронизывает, снегу аж под ремень надувает. Досада и уныние невольно начинают одолевать людей. А Федя выберет где-нибудь за бугром местечко и напевает: