Каникулы Петрова и Васечкина - Алеников Владимир Михайлович - Страница 14

Всё случившееся казалось невероятным сном.

Инна Андреевна провела ладонью по глазам и вернулась в комнату, где мирно и успокаивающе горел ночник, лежало скомканное одеяло и на полу чётко отпечатались следы босых ног.

Глава 1. Рыцарь, в путь!

Острие зонтика уткнулось в грудь мирно посапывающего в сладком сне Петрова. Он пошевелился, что-то пробормотал и перевернулся на другой бок.

Тогда Васечкин начал осторожно трясти его за плечо.

Петров отбивался, приговаривая:

– Чего лезешь? Как дам!

Наконец он очнулся и сел на кровати.

– Ты чего? – громко спросил он.

– Т-сс! – прошипел Васечкин и кивнул на безмятежно похрапывающего Гуся, занимавшего третью койку в изоляторе.

Крепко держа Петрова за руку, он заставил его встать и на цыпочках вывел за порог. По дороге на глаза ему попалась рогатка, свешивающаяся из кармана халата, висевшего на стуле возле Гуся. Он подумал и взял её с собой.

– Вперёд! – сказал он торжественно.

– Зачем? – удивился Петров.

– За славой! Без страха и упрёка! – объявил Васечкин. – Против зла и несправедливости! Будем совершать подвиги во имя прекрасной дамы!..

– Ты что, с ума сошёл? – Петров покрутил пальцем у виска. – Какой ещё дамы?

– Ну, – смутился Васечкин, – ясно какой! Дульсинеи Тобосской…

– Я такую не знаю! – отрезал Петров. – Я спать хочу! – И вознамерился вернуться к прерванному занятию.

– Знаешь… – остановил его Васечкин. – Это же Машка!

– Ну? – удивился Петров. – Так бы и сказал, а то Дульсинея… Ты смотри её так не назови, а то она тебе покажет Дульсинею!

– «Покажет!» Что ты в этих делах понимаешь? Вот если бы ты прочёл «Дон Кихота»!.. – Васечкин вздохнул.

– Ладно! – согласился Петров. – Утром прочту.

– Утро должно застать нас в дороге! – вскинув руку, произнёс Васечкин. – А «Дон Кихота» я тебе по пути расскажу своими словами… Вот когда мы прославимся, как он, тогда она поймёт… – несколько туманно заключил он и, не найдя больше слов, неожиданно сам для себя запел.

Распевая вполголоса, друзья шли по утреннему, ещё спящему лагерю. По дороге они раздобыли себе весьма живописную одежду. Так как находившимся в изоляторе, кроме пижам и халата, ничего не полагалось, то они забрались в костюмерную театрального кружка и, оставив там пижамы и халаты, ясное дело, для приключений и путешествий совершенно негодных, экипировались на славу.

Потом они отправились искать средства передвижения, но ничего, кроме огромной, собранной из различных старых велосипедов конструкции с вогнутым, как бараньи рога, рулём, на котором красовался автомобильный клаксон, да маленького «Школьника», не нашли.

– Сойдёт! – сказал Васечкин. – Это будут наши «Росинанты».

Васечкин взгромоздился на выкрашенное белой краской механическое чудище, Петров – на «Школьник», и они покатили навстречу приключениям.

Проезжая мимо спальни, где спали девочки, они затормозили, чтобы бросить последний взгляд на крепко спящую Дульсинею.

Васечкин достал предусмотрительно написанную записку и, всунувшись в окно, положил её у изголовья прекрасной дамы.

Проделав всё это, они отправились дальше.

На фоне светлеющего неба из-за пригорка показались две колеблющиеся фигуры, тени которых в свете восходящего солнца удивительно напоминали знаменитую гравюру Доре, на которой Рыцарь Печального Образа отправляется в путь за славой в сопровождении своего верного оруженосца Санчо Пансы.

Глава 2. Псих и рыцарь

– …Вот так они ездили повсюду, – рассказывал Васечкин, – и не было такой силы, которая могла бы их остановить…

Они катили на своих «Росинантах» по живописной тропинке, пролегающей в негустом перелеске. Солнечные лучи сочными полосами преграждали им дорогу.

– Ему тоже говорили, что времена рыцарей давно прошли, но он отвечал, что в любом времени для настоящего рыцаря найдётся дело… – продолжал Васечкин.

– Так он это всё понарошку? – поинтересовался Петров. – Ну, вроде как играл в рыцарей?

– Эх ты, Санчо Панса несчастный! – презрительно сказал Васечкин. – Он всё это всерьёз!

– Так что, он псих? – удивился Петров. – Как же можно серьёзно сражаться с мельницей?

– Но он же думал, что это великан! – терпеливо, как маленькому, втолковывал Васечкин.

– Ну я и говорю, псих! – рассердился Петров.

Васечкин резко затормозил.

– Сам ты псих! – заорал он вслед Петрову. – Если человек благородный и заступается за слабых, то его всегда такие, как ты, психом называют!

Петров резко развернул свой «Школьник» и на полном ходу подлетел к Васечкину.

– Я – псих? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросил он. – Сам поднимает ночью, тащит куда-то, а я псих? Ладно!

И Петров, не говоря больше ни слова, повернулся и поехал в сторону лагеря.

Васечкин смотрел ему вслед. Потом нажал грушу клаксона.

Петров не оглянулся.

Васечкин развернул своего «Росинанта» и приналёг на педали.

– Слушай, Петров, – запыхавшись сказал он, догнав Петрова. – Ну ладно тебе! Пускай понарошку, но всё-таки они прославились…

Петров молчал, сосредоточенно вертя педали.

– Дон Кихот всех, кого побеждал, заставлял признать, что Дульсинея Тобосская самая прекрасная во всём мире, и теперь её имя даже стало на-ри-ца-тель-ным! Все её знают. Хотя много лет прошло. Я сам читал в предисловии… – задыхаясь, говорил Васечкин. – Да не гони ты так, у меня же велик тяжёлый… – окончательно выбившись из сил, взмолился он.