Виктор Цой - Калгин Виталий Николаевич - Страница 19

Лето начиналось тихо и спокойно. Как вспоминала впоследствии Марьяна Цой, основным времяпрепровождением (помимо концертов и тусовок) были походы в гости, иногда в баню, а еще в компании Гребенщикова, его жены Людмилы и Севы Гаккеля Цой с Марьяной ездили на велосипедах в Солнечное из Белоострова, где в то время у Гаккеля был небольшой дачный домик. По словам Марьяны, она с удовольствием проделала бы этот путь на электричке, но все ехали на велосипедах, и по-другому было нельзя. В Солнечном изображали «активный отдых» со всеми вытекающими последствиями: в частности, купались и загорали голышом. В семейном альбоме семьи Цой сохранились сделанные Андреем (Вилли) Усовым фотографии, запечатлевшие те прекрасные моменты — молодые обнаженные тела в зарослях иван-чая, или романтично в полный рост застывшие на волнорезе…

Марьяна Цой: «Тогда нами руководила не безумная страсть к туризму, тем более к велосипедному, не кислородное голодание, а чувство самосохранения. Состояться в том качестве, в котором нам всем хотелось, можно было только сообща»[133].

Всеволод Гаккель: «Это было тридцать лет назад. Мы собирались компанией и куда-то ехали. Как правило, на Финский залив. Наверное, со стороны выглядит, что в этих действиях было что-то очень особенное. Находясь же внутри какого-то организма, все такие вещи кажутся само собой разумеющимися — просто мы так жили»[134].

Тихий и размеренный ход лета и запланированную ежегодную поездку на море в Малоречку пустила «под откос» повестка из военкомата. Про Цоя вспомнила Советская армия.

Алексей Вишня: «Цой же вообще тогда стал ко всему относиться очень нервозно: над ним плотно завис армейский призыв, он очень дергался и начал со всеми ругаться…»[135]

Раньше Цой успешно избегал воинской повинности, учась в разных ПТУ, которые привлекали его как раз с этой точки зрения, потому что оттуда не забирали в армию. Но как только он получил диплом и устроился на работу, военкомат решил за-нятся им всерьез. По словам Марьяны, он уже был Виктором Цоем и никак не мог уйти в армию. Родители же Виктора, как и подобало порядочным советским людям, считали совершенно иначе.

Инна Николаевна Голубева: «Повестка пришла домой к родителям, значит, служить в доблестной армии. И начались звонки родителей. Роберт Максимович звонил и говорил Вите: “Ты честь семьи позоришь”. Вот это мне всегда было очень интересно — про семью и про честь их, родительскую… “Что ты не идешь в армию? Ты должен идти, должен служить”. Витя, конечно, и слушать не слушал их, все эти их бредни. Его родители были очень возмущены: “Ты позоришь нас, как так можно!” Им это казалось ненормальным, хотя Роберт Максимович тоже ни в какой армии не служил, потому что окончил Военмех»[136].

Марьяна Цой вспоминала, что в один из дней обдумывания возможностей избавиться от нависшей над ним проблемы Виктор полушутливо-полувсерьез сказал ей: «Я уйду в армию, а ты тут замуж выйдешь». Марьяна посоветовала Цою выбросить эту ерунду из головы, потому что прекрасно понимала, что речь идет вовсе не о ее замужестве, а о том, что Виктор на самом деле просто не мог на два года уйти от рок-н-ролла на службу в армию. Тем более что у призывников с восточной внешностью были более высокие шансы попасть в Афганистан, где шла война.

Несмотря на негодование родителей, Виктор по совету друзей решил «закосить» под психа — это была единственная возможность получить освобождение от службы в армии. С помощью Марьяны Цой расцарапал себе вены, и ему вызвали «скорую», после чего он оказался в психиатрической больнице № 2, расположенной на набережной реки Пряжка.

Юрий Каспарян: «Марьяша потом рассказывала, как Цоя на Пряжку укладывали. Там нужно было “косить” под маниакально-депрессивный психоз. Порезать вены посильнее. У Марьяны был договор с кем-то из знакомых, что Цоя туда возьмут, но нужно было что-то показать “скорой”. А Цой терпеть не мог крови. Для него порез на пальце уже был трагедией. Он же гитарист был… В общем, вызвали они “скорую”, приехали врачи, а Цой сидит такой от смущения розовый, на руках он себе нацарапал слегка так… И всё же его забрали»[137].

Александр Аксенов, Рикошет: «Когда я “косил” армию, то, наученный старшими товарищами, я нарисовал себе серой от спичек шрамы на руках, которые воспалились через день, а через два дня уже была полная иллюзия того, что человек чуть ли не пилой перепиливал себе руки… Опять же наученный старшими товарищами, я пошел в психдиспансер с сообщением о том, что не хочу жить. Тут же приехали санитары… Меня положили в дурдом на Пряжке (река в Питере). Это знаменитый дурдом, ведь там лежали такие знаменитые люди, как Цой и Свинья… Вот и я отметился в этом заведении…»[138]

Цой, памятуя о рассказах друзей, уже «откосивших» от армии таким способом, представлял две недели в «психушке» веселым приключением, но, увы, ему не повезло. По прихоти врача, заподозрившего молчаливого допризывника в симуляции и пытавшегося вывести его на чистую воду, Виктору пришлось провести в дурдоме полтора месяца, после чего он был выписан «законным советским психом». По словам Марьяны, он покинул лечебное учреждение «почти прозрачным».

Марьяна Цой: «На Цоя было страшно смотреть. Когда его выписывали, я еле дотащила Витю до машины и повезла домой — на очередную квартиру, которую мы тогда снимали. И вот просыпаюсь часа в два ночи, Цоя нет рядом. Выхожу на кухню: в темноте кромешной он что-то корябает карандашиком на разорванном спичечном коробке. Это был текст “ Транквилизатора”…»[139]

Юрий Каспарян: «Из больницы он принес две песни: “Транквилизатор” и “Я иду по улице в зеленом пиджаке…”. По поводу последней сказал: ты рок-н-роллы любишь — вот тебе, пожалуйста… Ну, чтобы мне было понятно что играть, потому что я, кроме рок-н-роллов, ничего не играл тогда практически…

Вскоре Цой решил дать Каспаряну возможность одному поработать над материалом — возникла необходимость сделать демонстрационную запись новых песен. Цой начал подыскивать варианты, где можно было бы осуществить задуманное, и тут подвернулось предложение Вишни, ученика Андрея Тропилло. К тому времени, при участии Тропилло, Вишня собрал у себя дома небольшую студию, которую назвал «Яншива Шела». Это нелепое название по всем правилам конспирации того времени скрывало имя самого звукорежиссера.

Как вспоминал Алексей Вишня: «С Рыбой мы перестали общаться. Он часто ездил в Москву и играл с Сергеем Рыженко, а я позвонил Цою. Несколько раз разговаривал с его мамой, но Виктора не было. “Он в больнице”, — отвечала мама. “Ой, а что с ним?” — пытался я разузнать хоть что-нибудь. “Диабет”, — отвечала мама… Про то, что Цой лег в дур-ку, я не знал…»[141]