Жених с приданым - Спэнсер Кэтрин - Страница 7

Она знала, что он родился в январскую метель в поезде, пересекавшем канадские прерии. Его родители оставили Техас и ехали на родину матери, чтобы начать новую жизнь на ферме на севере провинции Саскачеван. Ферму им завещал дядя, которого мать никогда не видела и не знала.

— Беда в том, — рассказывал Бен Джулии, растянувшись на полу перед камином в своей квартире и положив голову ей на колени, — что они понятия не имели, что получили в наследство.

Думали, их ждет красивый бревенчатый дом у озера, окруженный великолепными зелеными растениями. А получили они лачугу из толя с удобствами на улице. Насос, которым качали воду, уже много лет назад пора было отправить на свалку. Восемь месяцев в году они растапливали на огне замерзшие глыбы льда. А лето отравляли москиты и черные мухи.

— Но они были счастливы! — с надеждой воскликнула Джулия. История показалась ей трогательно романтичной.

— Едва ли! Отправившись в путь, они понятия не имели о пробирающем до костей холоде канадского севера. Не представляли, что делать на ферме. А это трудная задача даже для людей, родившихся в тех местах. Те первые годы мы выжили только благодаря щедрости и жалостливости соседей. Сколько раз в трудных обстоятельствах они приходили спасать нас.

— Но в конце концов у твоих родителей все получилось?

— В конце концов они потеряли все, включая жизнь. Мне было тогда десять лет. Зима в тот год выдалась особенно злая. Для того чтобы поддерживать в доме тепло, мой беспомощный папа наложил в печку слишком много дров и сжег дом дотла. Как всегда, прибежали соседи, но уже никто ничего не мог сделать.

Бен повернулся и, сгорбившись, сел, опустив голову над коленями. Так она не могла видеть его лицо. Он продолжал рассказ охрипшим голосом:

— Меня послали принести еще дров. И я никогда не забуду шум и жар, когда жалкая печка буквально взорвалась и превратилась в огненный шар. И потом шипение искр, падавших на снег. И крики горящих родителей.

— Ох, Бен! — Джулия обхватила его. Слезы капали ему на затылок. — Мне так жаль, — растерянно бормотала она.

— Мечты матери о том, что потом все будет хорошо, были разрушены временем и неспособностью отца обеспечить семью. Мечтатель, поэт, он совершенно не подходил для этого уголка мира.

Как пальма на айсберге. И он не хотел приспосабливаться. Но мать, несмотря ни на что, любила его. Без него она бы чувствовала себя совершенно потерянной. Хорошо, что они вместе ушли из этого мира.

— Но как же ты? Ты же был еще ребенком. Кто позаботился о тебе?

— Те же самые люди, которые заботились о нас троих с того дня, как мы поселились рядом с ними. Следующие шесть лет я переходил из одной семьи в другую. Жил у тех, у кого была лишняя постель и кто мог прокормить лишний рот.

— Разве не нашлось родственников, которые могли бы взять тебя к себе?

— Нет. И для этой тесно связанной группы добрых людей было делом чести самим справляться со своими заботами. Без вмешательства правительственных агентств и тому подобных организаций.

Джулии отчаянно хотелось найти светлую линию в его истории. Она пригладила ему волосы и пробормотала:

— Но ведь это было хорошо, правда? Лучше, чем быть куда-то отправленным и жить среди чужих людей?

— Наверно. Но несмотря на все старания этих добрых людей, я так и не стал соответствовать стандартам норвежской колонии. Голубые глаза и долговязая комплекция не шли в расчет. Я оставался для них таким же чужим, как если бы прилетел с Марса. Гены отца и сходство с ним бросали на меня своеобразную тень некомпетентности. Сколько бы я ни старался, работая на земле от восхода до темноты или забивая голы в местной хоккейной команде, я все равно оставался сыном непрактичного дурака Каррераса. Этот Каррерас писал куплеты о северном сиянии, но так и не научился азам выживания. — Он обернулся и долго и серьезно смотрел на нее. — В шестнадцать я бросил школу. В один прекрасный день, Джулия, я уехал из Саскачевана на автобусе. Я ехал туда, куда позволяла цена билета. Так я оказался в Ванкувере. Я не принадлежу к семье с наследственным богатством, университетским образованием и влиятельными родственниками, которые обеспечивают мне членство в лучших клубах. Да, я шеф собственной фирмы. Но до недавних пор мне редко приходилось надевать деловой костюм. Я не водил модную машину. И я понимаю, почему твои родственники думают, что я недостаточно хорош для тебя. Но обещаю тебе: я не позволю, чтобы моя жена испытывала в чем-нибудь недостаток. Если надо работать семь дней в неделю круглые сутки, чтобы обеспечить хорошую жизнь семье, я буду работать. Я докажу себе, как ценю тебя. И клянусь, никогда не дам тебе повода сожалеть о том, что ты вышла за меня замуж…

Он говорил тогда с полной сердечной искренностью. Но слова, сейчас она это понимала, ничего не стоят, если они не подкреплены делами.

Она еще не привыкла к свадебному кольцу на пальце, а он уже нарушил самые сокровенные обещания. Как он мог это сделать, если любил ее так, как говорил?

Слишком напряженная, чтобы уснуть, Джулия выключила свет и открыла окно. Ночное небо было ясным, на востоке горизонт закрывали призрачные очертания Маунт-Бейкер, покрытые круглый год снегом. На юго-западе воды бухты Семиахму спокойно бились о берег.

В теплом воздухе плавал аромат роз и другие ночные запахи. Серебряная луна проложила на море колеблющуюся тропинку света. Если высунуться из окна, можно увидеть сияние огней прибрежного ресторана «Марин Драйв». Там музыка и смех. Звон бокалов и мерцающий свет свечей…

Ночь, созданная для любовников, для новобрачных. Для того, чтобы лежать рядом с мужем в залитой лунным светом темноте и открывать истинную интимность. Никогда еще Джулия не чувствовала себя такой одинокой. Бен был всего в нескольких метрах. Но расстояние, разделявшее их, так велико, будто он находится на Марсе.

Подумав об этом, она почувствовала страшные разочарование и обиду. Эти чувства могли бы снова завладеть ею, но тут донесся слабый звук.

Она отвернулась от окна и прислушалась. Откуда-то из глубины дома снова донесся тоненький душераздирающий плач маленького ребенка.

Сына Бена.

Джулия не хотела прислушиваться. Не хотела знать, почему он плачет. Но ей не удавалось не обращать внимания на плач. Сама еще недавно ребенок, она не была расположена к детям. Скорее, относилась к ним пренебрежительно. Но Джулия понимала, что бедное маленькое существо лишилось матери…

Джулия снова включила свет и открыла сумку, которую принес Бен. Надо что-то найти, чтобы прикрыть тело. Не могла же она разгуливать в нижнем белье. Единственное, что она нашла, — это атласная ночная рубашка и в пару ей пеньюар.

Конечно, белые. Это приданое — подарок от матери. Очаровательные вещицы, щедро украшенные кружевами. Слишком легкомысленные и романтичные для нынешней ситуации. Но в любом случае ничего другого нет.

Когда она вышла в верхний холл, там было темно. Но внизу горел свет. Джулия молча подошла к лестнице. Она не рискнула продумать, что будет делать дальше. Не знала, сумеет ли успокоить ребенка. Она знала только одно: его жалобные вопли невыносимы.

Джулия спустилась по лестнице до середины, когда открылась дверь кухни, и поток света залил нижний холл. Через мгновение появился Бен, и девушка застыла па месте.

Он снял смокинг, но оставил галстук-бабочку, расслабив его, и теперь галстук свободно висел на шее. Верхняя пуговица белой рубашки расстегнута. Через плечо перекинуто чайное полотенце. А младенца он держал словно футбольный мяч. Голова в пальцах правой руки, а маленькая попка на ладони левой.

Бен что-то напевал сыну и укачивал его. Пожалуй, чересчур энергично. У нее сердце екнуло от страха, когда он приблизился к колонне винтовой лестницы. Еще сантиметр-два вправо, и малыш стукнулся бы головой о балясину перил.

Осторожней! — хотелось ей закричать. Смотри, куда идешь. Не крути его так, будто хочешь, чтобы его укачало и маленький желудок выбросил все, что малыш успел съесть. Держи его так, чтобы он слышал биение твоего сердца!