Жених с приданым - Спэнсер Кэтрин - Страница 13

— Я тоже. — Бен тщательно подбирал слова.

Ему нравилась Фелисити. Он полагал, что, узнав о неладах в их браке, она не встанет слепо на сторону внучки. Но зачем оповещать о том, что он не имеет даже самой смутной догадки, где его жена? Ему меньше всего хотелось, чтобы новые родственники пронюхали, как обстоят дела. Они от радости будут прыгать до потолка! — Она уехала в полдень и еще не вернулась.

Новость вызвала долгое молчание на том конце провода. И оно сказало ему даже больше, чем ответ, который, придя в себя, нашла Фелисити.

— Странно. Я думала, что от меня она поехала прямо домой.

— А, вспомнил, — он старался, чтобы в голосе не звучала озабоченность, — она упоминала что-то о покупках в городе. Наверно, попала в пробку В такое время, идиот? Таким объяснением тебе никого не одурачить. Особенно леди с таким острым умом, как у Фелисити!

— Ничего, дело не спешное, — заметила Фелисити. — Просто, когда она была здесь, я забыла сказать, что все свадебные подарки, какие гости принесли на прием, сложены у меня в гараже.

Хотела узнать, когда будет удобно организовать их доставку к вам. Пусть она мне позвонит, Бен, и мы обо всем договоримся.

— Я передам ей, Фелисити. И спасибо за звонок.

— Всегда рада тебе, дорогой. Поцелуй за меня очаровательного малыша.

— Обязательно, — сказал он и в ужасе услышал, как дрогнул у него голос.

Закипая от гнева, он повесил трубку. Фелисити и та проявила хоть каплю доброты к его ребенку. А его жена, исчезнувшая в самоволке, женщина, обещавшая перед Богом и половиной социальной элиты Западного Ванкувера любить его в хорошие и плохие времена, не может заставить себя находиться в одной комнате с Парнем. А ведь она сделала выбор, оставшись с ним на свадьбе.

Перекинув малыша на другую руку, Бен осторожно притронулся к воротнику рубашки.

— Сегодня ты уже третий раз заставляешь меня пахнуть словно недельной давности молоко, выставленное в полдень на солнце, — сказал он мальчику. — Нам надо, Парень, что-то с этим делать!

Утром он купил электрическую карусель. Пора бы испробовать. Устроив эту штуковину в хозяйской ванной, Бен закрепил малыша ремнями безопасности и включил мотор на нужную скорость. Зачарованный движением, мальчик рассматривал мир большими голубыми глазами и икал.

— А теперь заключим сделку, — сказал ему Бен, раздеваясь. — Ты, совершенно счастливый, смотришь на меня, а я принимаю душ. Потом мы спустимся вниз, и ты будешь смотреть, как я приготовлю нам с тобой что-то вроде обеда. Знаешь, нам, мужчинам, надо быть вместе.

«Мне стыдно за тебя. Стыдно.., стыдно… стыдно!..» Джулия ехала на юг, а слова Фелисити гнались за ней. Они повторялись в сознании снова и снова. И она чувствовала себя не заслуживающей бабушкиной любви, в которой купалась всю жизнь. Как случилось, что она не сумела проявить такую же щедрость к Бену? Какой внутренний изъян отталкивал ее и делал невинного ребенка платой за глупость взрослых?

Джулия знала ответ. Дело не в том, что она не могла полюбить это маленькое существо. Здесь совсем другое. Она боялась. Ведь не исключено, что это не сын Бена. Но и не это ее страшило. Ее пугало, что, скорей всего, это его сын.

Неделю назад она строила свою жизнь па убеждении, что любовь может преодолеть любое препятствие. Бен был ее опорой, ее жизнью, ее будущим. Вместе они были несокрушимы и неразделимы. Они могли завоевать весь мир.

Но за полчаса все изменилось. Вера отступила перед неопределенностью, которая мучает ее все эти дни. С того момента, как Мариан Дэйэс незваным гостем явилась на свадьбу и сделала свое драматическое заявление, сложившееся убеждение Джулии о счастье вылетело в окно.

Она так погрузилась в свои мысли, что пропустила поворот на Кресент-Бич. Ей пришлось проехать несколько миль, пока появилась возможность съехать с шоссе на узкую дорогу, вьющуюся по берегу и ведущую в Уайт-Рок.

Отступавший прилив оставлял молочно-теплые лужи и широкие полосы на бледном берегу.

Для маленького мальчика это земля сокровищ и открытий. Когда малыш вырастет…

Когда малыш вырастет, он с успехом может снова жить со своей родной матерью и отцом!

Эта мысль вызвала истинную причину проблемы. Дело не в том, что она не могла любить Бена. И не в том, что она не могла любить его сына. Она боялась потерять их! И она знала, откуда эта боязнь.

Когда Джулии было лет девять, кто-то подарил ей котенка. И несколько удивительных недель она наслаждалась маленьким теплым пушистым существом, льнувшим к ней. Одиночество, такая неотъемлемая часть ее детства, отступило.

Котенок каждый день ждал ее прихода из школы и каждую ночь спал в ее постели.

Все шло хорошо, пока он не разбил бесценную китайскую вазу. Однажды Джулия пришла домой и обнаружила, что котенок исчез.

— Конечно, нам пришлось избавиться от него, сказала мать. — Он не подходит к такому дому, как наш.

А что, если Мариан решит, что ее малыш не подходит к дому Каррерасов, и заберет своего ребенка? В этом заключалась суть вопроса. Но нельзя забывать и о различии. Джулия теперь не беспомощный ребенок. Она взрослая и вполне способна бороться за то, чего она хочет.

Еще не было половины одиннадцатого, когда она повернула к дому. Противостояние между ней и Беном продолжалось достаточно долго. Пора начинать работу по восстановлению их брака.

Он, должно быть, сто раз подходил к парадной двери. Тревога начала превращаться в выворачивающий кишки страх, который уживался со злостью. Наконец свет фар прорезал мрак, сгустившийся за окном. Затем последовало знакомое урчание мотора. И в этот момент Бена охватила слепая ярость.

Она вошла на цыпочках, точно вор, и направилась к лестнице. Он совершенно ясно видел ее в залитом лунным светом холле. Потом подождал, пока она поравняется с открытой дверью в библиотеку, и громко кашлянул. Пусть увидит, что он сидит за столом.

Удивившись, она обернулась.

— Я думала, ты уже в постели, — воскликнула она.

— Я думал, что тебя уже нет в живых! — проревел он, как взбесившийся лев. — Я обзвонил все больницы вдоль побережья!

— Ох, Бен, прости меня.

Она смотрела на него. Карие глаза — озера огорчения. Рот мягкий и нежный. Гнев Бена улетучился в одну секунду. Главное, она дома, в безопасности.

— В следующий раз, Джулия, если ты надумаешь уехать, окажи мне любезность, скажи, куда ты едешь и когда думаешь вернуться. — Он помолчал с секунду или с две и мрачно добавил:

— Конечно, если допустить, что будет следующий раз.

— Что ты имеешь в виду? — Она в изумлении уставилась на него. — Что ты хочешь этим сказать?

— Твой приступ легкой хандры немного затянулся. Я устал от него, Джулия. Фактически я опасно близок к тому, чтобы устать от тебя. У меня полно забот с одним ребенком. Мне не нужен второй. Особенно такой, которому через несколько недель стукнет двадцать четыре. Тебе уже давно пора вырасти, моя дорогая.

Джулия расправила плечи гордым движением.

— Понимаю. И тебя интересует, какие у меня чувства?

Бросить ему в лицо такой вопрос? Будто он совершил недозволенное, рискнув высказать правду! Ярость с новой силой вспыхнула в нем.

Бен вскочил, обошел стол и остановился перед женой.

— Фактически нет, не интересует. Объясняю еще раз: мне не нравится, когда ко мне относятся, будто я пыль. Мне не нравится ложиться в холодную постель, пока женщина, на которой я женился, обсуждает вопрос, желает она или не желает вести себя как жена. Мне не нравится отчитываться за то, что случилось еще до знакомства с ней. Я без конца повторяю mea culpa (моя вина), и от этого мне и на йоту не становится лучше.

Скажу прямо, моя дорогая, я по горло сыт хождением на задних лапах вокруг твоей чувствительности.

Секунду или две Джулия стояла, не шелохнувшись, и решительно смотрела на него.

— Ты грозишь воспользоваться своими супружескими правами независимо от того, согласна я или нет?

Хотел ли он? Небеса знают, его желание никогда не было сильнее. Глубокое, мощное, на уровне одержимости. Он испытывал такую жажду, что сам не понимал, как ему удавалось сдерживаться.