Я умру завтра - Спиллейн Микки - Страница 40

– Сукин ты сын! – обозлился он. И, помолчав несколько секунд, продолжал: – Репортер! Газетная ищейка, вот ты кто. Интересно, кто же, черт побери, взял тебя репортером?

– "Орли ньюс сервис", Чарли. Они считают, что и бывший преступник имеет право на реабилитацию. Следовательно... Я правомочен находиться здесь, поскольку собираюсь написать большой материал интимного свойства о покойном.

– Все равно ты – дерьмо, – нагло заявил он.

– Не хочешь ли проверить мое репортерское удостоверение?

– Засунь его себе в задницу и вали отсюда!

– Спокойнее! У нас с тобой – все в прошлом.

– Я в этом не уверен, – сказал он. – Ты всегда будешь гнусным копом, который брал взятки и опозорил всех нас. Жаль, что уголовники в Синге не пришили тебя.

– Визгун из-за меня вляпался в поножовщину.

– Тогда отдай ему последние почести и испарись!

– Рад был повидаться с вами, капитан. – Спрятав бумажник, я двинулся к двери. Остановившись у порога, я обернулся. – Нога все так же ноет к дождю?

– Нисколько. И вообще я тебе ничего не должен, Фаллон, за то, что ты перехватил мою пулю. С тех пор в меня стреляли еще трижды.

Я усмехнулся.

– А вот меня с тех пор беспокоит шрам над дыркой в боку.

Я никогда не мог понять, каким образом одетые женщины ухитряются выглядеть голыми, и лишь с Черилл начал осознавать, в чем тут дело. Я бы сказал, что она сама чувствовала себя обнаженной. Она постоянно откалывала номера, которые заставляли мужчин глазеть на нее. Например, ставить ноги на выдвинутый ящик письменного стола так, что ее мини-юбка задиралась до пояса. Или же, облачившись в блузку с предельно выразительным декольте, так перегибаться через мой письменный стол, что я начисто забывал, о чем Черилл болтала в тот момент.

Когда я вошел в свой кабинет в редакции «Орли ньюс сервис», который мы делили с ней на пару, она с детской непосредственностью чесала попку, и я сказал:

– Может, ты прекратишь?

– Так ведь чешется.

– Что ты подцепила?

Уставившись на меня, Черилл расхохоталась.

– Ничего. Просто перекупалась в бассейне у моих друзей и обгорела на солнце.

– Повезло же мужикам, у которых ты гостишь.

– Мои друзья – это девочка, с которой я пела в хоре. Она вышла замуж за миллионера.

– Почему ты не пошла по ее стопам?

– У меня были другие намерения.

– Стать машинисткой?

– "Орли" хорошо платит мне – как секретарю и комментатору.

– Они бросают деньги на ветер, – одернул я ее.

Она одарила меня глуповатой улыбкой, из-за которой я всегда жутко злился.

– Ну, значит, я предмет секса, который шеф любит держать при себе.

– Да, но почему он сшивается рядом со мной?

– Может, тебе нужна помощь?

– Но не такого рода.

– Особенно такого рода.

– До чего обществу было спокойнее, когда ты занималась социальным обеспечением.

– Условно-досрочно освобожденными.

– Разница невелика.

– Черта с два! – Ее взгляд стал проницательным, что всегда удивляло меня, и она спросила: – Что произошло утром?

– Визгун. Он убит.

– Так отпишись и выкинь из головы.

– Не изображай со мной попечителя условно-досрочного, девочка.

Она не сводила с меня глаз:

– Ты сам знаешь, в чем заключается твоя работа.

– Визгун спас мне жизнь, – парировал я.

– А теперь он мертв. – Она продолжала в упор смотреть на меня. Потом закусила нижнюю губу. – Ты догадываешься, в чем дело?

Я обошел кресло и уставился в окно на панораму Манхэттена. Но она почему-то больше не доставляла мне удовольствия. Архитектурный ансамбль – сплошной кубизм... Этот город всегда обладал какой-то чувственной привлекательностью, а сейчас у него явно была менопауза.

– Нет, не догадываюсь, – ответил я.

– Так я тебе и поверила, свинячья задница, – мягко сказала Черилл. – Не забывай репортерскую заповедь: не высовывайся – пострадаешь не ты один.

Когда за ней захлопнулась дверь приемной, я вытащил из кармана мини-кассету и вставил ее в диктофон. Мне нужно было снова прослушать ее, чтобы кое в чем обрести уверенность.

А Визгуну, черт побери, было что рассказать за эти две с половиной минуты!

Он выбрался из «большого дома» после шести лет отсидки и открыл радиоремонтную мастерскую – как раз на Седьмой авеню. Мастерская давала ему средства к существованию, на хлеб хватало, и он даже решил жениться на пухлой маленькой проституточке, что жила в соседней квартире. Но его убили прежде, чем он собрался отдавать ей свои заработки в обмен на семейный уют. Однако этой части его истории на кассете не было. Я ее знал и так, потому что мы поддерживали отношения.

На ленте были слышны два голоса. Один удивлялся, как это, черт побери. Старику удалось раздобыть восемьсот фунтов чистого золота и как он собирается уволочь их из страны и переправить в Европу, а другой советовал ему не ломать голову, ибо тот, кто смог раздобыть их, переправит добро, куда угодно, и за ту цену, которую они платят, можно пойти на любой риск, тем более что уже ухлопано пять человек, которые организовывали доставку товара. Так что осталось лишь продумать технику, как все сделать, получить свою долю – и гори все синим пламенем.

Жалкий маленький идиот, подумал я. Он притащил диктофон с потайным микрофончиком в ресторан, где подрабатывал во время ленча, и записал разговор в соседней нише. Беда, что он узнал одного из тех типов по голосу и решил урвать себе кусок пожирнее.

Его не зря назвали Визгуном. Он слишком много визжал и болтал, так что его намерения стали достоянием противной стороны, и он, даже не поняв, что с ним произошло, отбыл в мир иной. Он успел переслать мне кассету и отправился сдаваться властям, но его перехватили – он так и не добрался до верхних ступенек здания Уголовного суда. Кто бы ни готовил восемьсот фунтов чистого золота для отправки за море, он мог себе позволить потратить малую толику его и заказать убийство моего старого приятеля по камере.

Если даже считать по минимуму – сто долларов за унцию, то восемьсот фунтов потянут, черт побери, на миллион с четвертью баксов. Есть чем расплатиться и за переправку золота, и за труп, и даже не один. Первым оказался Визгун.

Идиот и несмышленыш! Он так суматошно суетился, спешил, что нечаянно оторвал несколько дюймов ленты, которые как раз и помогли бы опознать собеседников на оставшейся части. А так – у меня были только два голоса и единственное имя – Старик.

Я сунул кассету в конверт с изображением синусоид графического отпечатка голоса, который дал мне Эдди Коннор, затолкал кассету к задней стенке ящика с моими счетами и запер его на ключ. Вдруг желудок свело судорогой, и снова появилось отвратительное ощущение, когда я вспомнил, как пахнет лужа крови на горячем асфальте и когда въявь увидел полуоткрытый глаз Визгуна Вильямса, придавленный обледенелым веком. Выругавшись сквозь зубы, я вытащил из ящика стола мой 45-й калибр и сунул его за пояс.

Да пусть все катится к чертовой матери! Меня это нисколько не волнует. Я помнил одно – как Визгун грудью закрыл меня от ножа Ардмора, который рвался прирезать бывшего копа.

Когда я спекся, многие дали понять, что меня и в упор не видят. А ведь были и такие, которые делали точь-в-точь как я, но им хватило ума не попасться. Коренастый плотный лейтенант был одним из них и не мог не столкнуться теперь со мной и сильно опасался, что я попытаюсь надавить на него. Чувствовал он себя чертовски неудобно, потому что выхода у него не было, и он это отлично понимал, хотя и старался держать себя раскованно и непринужденно.

Мы расположились в китайском ресторанчике, и, когда нам подали чау-чау, я спросил:

– Кто занимается золотом, Ал?

– Кто им только не занимается!

– Я говорю о товаре на миллион с четвертью.

– Это незаконно, – сказал он. – Разве что для производственных нужд.

– Конечно. Тем более что такой груз золота и транспортировать нелегко. Но это не помешает переправить его по воздуху – в виде оснований кресел, подлокотников, ложных переборок, липовых запчастей и прочего.