Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Феррагус, предводитель деворантов - де Бальзак Оноре - Страница 21


21
Изменить размер шрифта:

Жюль все приметил. Он внимательно рассмотрел пожелтевшее лицо г-жи Грюже, её серые глаза без ресниц и бровей, беззубый рот, забитые копотью морщины, порыжелый тюлевый чепец, с ещё более порыжелым рюшем, дырявую ситцевую юбку, стоптанные туфли, прогоревшую грелку, стол, заваленный тарелками, шёлковыми лоскутками, раскроенными ситцевыми и шерстяными платьями, среди которых возвышалась бутылка вина. И он решил про себя: «Эта женщина предаётся какой-то страсти, привержена какому-то тайному пороку, она у меня в руках!»

— Сударыня, — громко произнёс он, многозначительно мигнув ей, — я пришёл заказать вам галуны… — И прибавил шёпотом— — Я знаю, что у вас нашёл приют незнакомец, называющий себя Камюзе.

Старуха кинула на него быстрый взгляд, не выказав ни малейшего удивления.

— Скажите, — продолжал Жюль, — может ли он нас слышать? Подумайте о том, что дело идёт о вашем благосостоянии.

— Сударь, — ответила она, — не бойтесь ничего, здесь никого нет. Если и был бы кто наверху, так все равно вас не услышал бы.

«А старуха с хитрецой, себе на уме! — подумал Жюль. — С ней можно столковаться».

— Не трудитесь меня обманывать, сударыня, — отвечал он ей. — И прежде всего запомните, что я не желаю зла ни вам, ни вашему больному жильцу, страдающему от прижиганий, ни вашей дочери Иде, корсетнице, подруге Феррагуса. Вы видите, я в курсе всех ваших дел. Успокойтесь, в полиции я не работаю и не потребую от вас ничего, что было бы противно вашей совести. Завтра между девятью и десятью часами утра сюда придёт молодая дама, чтобы поговорить с другом вашей дочери. Мне надо все видеть, все слышать, но так, чтобы меня не видели и не слышали. Предоставьте мне эту возможность, а я отблагодарю вас за услугу двумя тысячами франков единовременно и пожизненной пенсией в шестьсот франков. Сегодня вечером мой нотариус в вашем присутствии составит соответствующий акт; я передам ему для вас деньги, а завтра, после того разговора, при котором я желаю присутствовать, он вручит их вам, если я увижу, что вы добросовестно выполнили свои обязательства.

— Но вдруг это повредит моей дочке, дорогой барин? — сказала она, бросая на него недоверчивый, кошачий взгляд.

— Нисколько, сударыня К тому же ваша дочь как будто и не очень заботится о вас. Ведь её любит такой богатый, такой могущественный человек, как Феррагус, она, мне кажется, могла бы устроить получше вашу жизнь.

— Ах, дорогой барин, хоть бы раз дала мне какой-нибудь завалящий билетик в театр Амбигю или в Гетэ, куда сама ходит, когда только ей вздумается. Нехорошо это, право, нехорошо. Ради дочери я продала все своё серебро, так что теперь ем — это в мои-то годы! — на немецком металле, и все для того, чтобы уплатить за её учение и дать ей в руки такое ремесло, что захоти она только, и она станет загребать золотые горы. Вот по этой части она вся в меня, уж такая искусница, просто волшебница, по совести вам говорю. Ну, хоть бы отдавала мне старые шёлковые платья, ведь знает, что привыкла я ходить в шелках Но куда там, сударь! Повадилась обедать в «Голубом циферблате», где платят пятьдесят франков с персоны, разъезжает в каретах, как принцесса! На мать ей теперь просто наплевать, ни во что меня не ставит. Господи Боже' Что за непутёвое поколение мы вырастили, нечем и похвалиться. А была я, сударь, прекрасной матерью, редкой матерью, я прикрывала все её грешки, всегда держала её около своей юбки, последний кусок хлеба у себя урывала, чем только я её не ублажала. И что же! придёт, приласкается, скажет: «Здравствуйте, матушка». Вот и готово, вот и выполнены все ихние обязанности к родительнице. Живи как можешь! Ну, будут когда-нибудь и у неё дети, сама поймёт, что это за дрянной товар, — а все равно ведь любишь их!

— Неужели она ничего для вас не делает?

— Ах, сударь, не то чтобы ничего, — я этого не скажу, но, право, немного. Она платит за квартиру, за дрова и даёт мне тридцать шесть франков в месяц… Но куда это годится, сударь, — в мои-то лета, в пятьдесят два года, когда глаза уже слезятся по вечерам, все ещё работать? Да и пошто она меня знать не желает? Гнушается она мною, что ли? Пусть уж так прямо и говорит. Ей-ей, из-за этих собачьих отродий хоть в гроб ложись, только выскочат за двери, глядь, уже и забыли вас.

Она вытащила носовой платок, обронив при этом из кармана на пол лотерейный билет, который быстро подхватила.

— А! Никак моя налоговая квитанция, — сказала она.

Жюль сразу догадался о причине мудрой дочерней скаредности, на которую жаловалась мать, и не сомневался уже, что вдова Грюже пойдёт на сделку с ним.

— Ну, сударыня, — сказал он, — согласитесь в таком случае на моё предложение.

— Значит, говорите вы, две тысячи франков наличными и шестьсот франков ренты?

— Сударыня, я передумал, я дам вам только триста франков ренты. Такая сделка больше согласуется с моими интересами. Зато вы получите от меня пять тысяч наличными. Может быть, так удобнее и для вас?

— Ещё бы, сударь!

— Вы будете лучше обеспечены и станете ездить в Амбигю-Комик и к Франкони, куда пожелаете, и притом в карете.

— Ах! не люблю Франкони, по причине того, что там нечего послушать. Ну, сударь, соглашаюсь я только потому, что так оно выгоднее моей доченьке. Вот и перестану сидеть у неё на шее. Бедная детка, могу ли я сердиться на неё, если ей хочется поразвлечься! Сударь, ну как не повеселиться молодёжи? Так, стало быть, коли вы ручаетесь, что я никому вреда не принесу…

— Никому, — подтвердил Жюль. — Но как же вы возьмётесь за дело?

— Да что тут, сударь. Дам я сегодня вечером господину Ферра-гусу испить настоечки из маковых головок, и он, сердечный, крепко уснёт! А ему это только на пользу, ведь как он мучается, прямо жалость берет. Вот тоже, скажите на милость, выдумает же здоровый человек жечь себе спину, чтобы только избавиться от тика, мучающего его не чаще чем раз в два года. Ну вот, скажу я вам опять о нашем деле, есть у меня ключ от соседской квартиры, что вверху надо мной, а там есть общая стена с той комнатой, где лежит господин Феррагус. Соседка уехала в деревню на десять дней. Так можно проделать ночью дыру в стене, что промежду комнат, и вы тогда вдоволь и наглядитесь на них и наслушаетесь. Есть у меня приятель слесарь, обходительный такой человек, а рассказывает, точно ангел. Он-то для меня сделает все шито-крыто.

— Вот вам для него сто франков, будьте сегодня вечером у господина Демаре-нотариуса по этому адресу. В девять часов вечера акт будет готов, но… ни гу-гу…

— Ладно, сударь, так и будет, ни ку-ку! До свиданьица! Жюль вернулся домой почти успокоенный уверенностью в том, что завтра все выяснится. Вернувшись, он нашёл у привратника письмо, опять безупречно запечатанное.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он жену, хотя их и разделяла некоторая отчуждённость.

Так трудно расставаться с привычками сердца!

— Неплохо, Жюль, — ответила она кокетливым тоном, — не хочешь ли пообедать здесь, подле меня?

— Хорошо, — ответил он и тут же отдал ей письмо. — Вот возьми, это Фукеро передал для тебя.

Клеманс, прежде совершенно бледная, вся покраснела при виде письма, чем причинила Жюлю сильнейшую боль.

— Что это, от радости? — спросил он со смехом. — Долгожданные вести?

— Ах! тут много всего! — ответила она, разглядывая печать.

— Я пойду к себе, сударыня.

Он прошёл в кабинет, где написал брату о своём намерении обеспечить пожизненной рентой г-жу Грюже. Когда он вернулся, то на маленьком столике около кровати Клеманс был уже приготовлен для него обед, и Жозефина ожидала тут же, чтобы ему прислуживать.

— Если бы я была на ногах, с какой радостью я прислуживала бы тебе сама, — сказала г-жа Демаре, когда Жозефина оставила их одних. — Ах, даже на коленях! — продолжала она, гладя своими бледными руками волосы Жюля. — Благородная душа, ты был сейчас, дорогой мой, очень добр. Ты облегчил мои страдания своим доверием больше, чем все доктора мира сделали бы своими предписаниями. Твоя женская деликатность — ведь ты умеешь любить, как женщина! — пролила в моё сердце такой бальзам, что почти исцелила меня. Это передышка, Жюль, наклонись ко мне, я хочу поцеловать тебя в голову.