Ночь одиночества - Спиллейн Микки - Страница 9

— Нет, не надо. Достаточно того, что я в общем увидел, как вы работаете. — Я поглубже затянулся и выпустил клуб дыма прямо ему в лицо. Он воспринял это как должное.

— Значит, вы укажете в вашем отчете, что у нас все нормально?

— Разумеется, вне всякого сомнения. — Послышался вздох облегчения, и в его взгляде поубавилось страха. Девчушка Камисоле нервно захихикала.

— Тогда позвольте мне повторить еще раз, что мы глубоко ценим ту честь, которой мы удостоены вашим визитом, — сказал Глэдоу. — С тех пор как неожиданно и безвременно наш бывший товарищ ушел из жизни, мы чувствовали себя напряженно. Вы, конечно, понимаете, как мы могли себя чувствовать. Для нас было большим облегчением узнать, что он не был опознан и не установлена его связь с партией. Даже газеты в этой стране глупые.

Я вынужден был опустить глаза, чтобы он не увидел в моем взгляде ненависти. Я готов был убить этого ублюдка, его жизнь висела на волоске, а он даже не подозревал об этом. Я повернул голову и посмотрел на настенные часы. Было около полуночи, я пробыл здесь уже достаточно долго. Поставив пустую чашку на стол, я направился к двери. Они даже не могли приготовить хороший кофе.

Все члены группы уже разошлись, в комнате остался только фотограф, который укладывал микрофильмы в металлическую коробочку, и девчонка, сжигавшая бумаги в специальной корзине. Я не стал присматриваться к их лицам и забивать свою память, слишком много их развелось за последнее время. Глэдоу надеялся, что я пожму ему руку, но я держал руки в карманах.

В это время я услышал, как открылась внешняя дверь и голос девушки за столом в прихожей произнес:

— Проходите прямо сюда.

Я стоял у самой двери комнаты, когда она открылась. Я быстро оглянулся, дабы убедиться, что нахожусь в удобном месте. Все-таки это была база комми, а не клуб девиц в норковых манто и модных шляпках. Вошедшая относилась к тем высоким стройным блондинкам, которые расцветают к тридцати годам. Ее можно было назвать просто красавицей. Но ее тело заставляло тебя, забыв о красоте, подумать о многих других вещах.

Она заулыбалась, увидев Глэдоу, и протянула ему руку. Он замурлыкал от удовольствия, целуя протянутую руку, и произнес:

— Мисс Брайтон, это всегда такое удовольствие — видеть вас. — Он выпрямился, все еще улыбаясь, и добавил:

— Я не ожидал, что вы придете в такой час.

— Я также не ожидала застать вас здесь, Генри. Тем не менее я попыталась использовать этот шанс. Я принесла деньги. — Ее голос был мягким, как бархат.

Она достала конверт из сумочки и передала его Глэдоу.

Только тогда она впервые заметила меня и прищурилась, присматриваясь ко мне. Я улыбнулся ей. Мне было приятно улыбаться миллиону долларов. Этель Брайтон улыбнулась мне в ответ.

Генри Глэдоу вежливо кашлянул и повернулся ко мне.

— Мисс Брайтон одна из тех наших товарищей, кто больше всех добывает для партии денег. Через нее к нам поступили самые крупные вклады.

Он даже не пытался представить ей меня. Кажется, ее это ничуть не удивляло. Они только обменялись взглядами, и на какое-то мгновение хмурая тучка пробежала по ее лицу. Тень парня в армейской куртке на стене позади нее двигалась, совершая какие-то энергичные жесты.

У меня возникло желание познакомиться с Этель поближе. Я решил воспользоваться моментом и своим положением здесь.

— Я еду в верхнюю часть города. Если вы не собираетесь задерживаться, то мы могли бы уйти вместе.

Для женщины, чьи фото регулярно появляются в воскресных газетах, она выглядела не совсем уверенно. Она как-то сникла и посмотрела на Глэдоу, как бы спрашивая разрешения. Очевидно, он разрешил, и она, согласно кивнув, сказала:

— Мой автомобиль... стоит как раз неподалеку. Ни с кем не попрощавшись, я прошел через приемную, раскрыл входную дверь и придержал ее, пропуская Этель Брайтон. Когда она оказалась за порогом, я громко хлопнул дверью. Не ожидая приглашения, я сел за руль автомобиля и протянул к ней руку за ключами. Она опустила их в мою раскрытую ладонь и откинулась на спинку сиденья.

Автомобиль... этот автомобиль был красавец. Седан с открывающимся верхом, сейчас, в темноте, он выглядел почти черным и сверкал огнями улицы, отражающимися на его поверхности и в хроме деталей, как в зеркале.

— Вы из... Нью-Йорка? — поинтересовалась Этель.

— Нет, из Филли, — солгал я.

Я чувствовал, что она нервничает. Вряд ли из-за того, что я сидел за рулем ее машины, поскольку вел аккуратно, со скоростью не более тридцати миль в час, подстраиваясь под зеленую волну светофоров. Я попробовал улыбнуться ей еще раз, и Этель улыбнулась в ответ, теребя пальцами перчатки.

У меня никак не укладывалось в голове: “Этель Брайтон — комми!” Ее папаша дал бы ей по заднице за такие дела, не важно, сколько ей лет. Да, собственно, какого черта, не одна она из тех, у кого есть деньги, цепляются за красный флаг.

— Думаю, не так легко скрывать от всех эти ваши дела, не так ли? — спросил я. Ее руки остановились.

— Конечно, но мне удается.

— Молодец. Вы прекрасно работаете.

— Спасибо.

— Не за что. Для разумных людей это, безусловно, не трудно. Когда вы собираете у людей вклады, разве они не интересуются, на что идут их деньги?

Она опять нахмурилась, немного озадаченная.

— Я обо всем подробно пишу в своих отчетах.

— Да, вы пишете, но все же ответьте на мой вопрос. Мы обязаны все учитывать, ведь ситуации бывают разные.

Я говорил сплошную чушь, но для ее образа мыслей это имело определенный смысл.

— Обычно люди слишком заняты, чтобы слушать мои объяснения, а потом, они могут позволить себе уменьшить часть своей прибыли, облагаемой налогом.

— Какие отзывчивые люди! В этот раз она заулыбалась:

— О да! Это очень приятные люди, и потом, они думают, что жертвуют с целью благотворительности.

— Ох-ох! Ну а если ваш отец узнает, чем вы занимаетесь?

Она отреагировала на мое замечание так, как если бы я ударил ее:

— О пожалуйста, не говорите ему!

— Не волнуйтесь, я же сказал “если”.

Даже в темноте было заметно, как она побледнела.

— Отец никогда... никогда не простит мне. Я думаю... он отправит меня куда-нибудь и полностью лишит наследства. — Она задрожала, а ее руки вновь потянулись к перчаткам. — Но он не узнает, а когда узнает, будет уже слишком поздно.

— Однако тем не менее вы сильно это переживаете.

— Вы бы чувствовали то же самое, если бы... О, я не имела в виду...

Ее волнение вдруг сменилось страхом. Это был не просто страх, а ужас той девочки на мосту.

Я внимательно посмотрел на Этель, и что-то заставило меня произнести:

— Не собираюсь делать вам ничего плохого. Возможно, вы не сможете повторить перед всеми то, что говорите мне. Но я не такой, как остальные, понимаю чужие проблемы, потому что имею кучу собственных.

— Но вы... вы...

— Что я?

— Вы знаете. — Она прикусила губу, искоса посматривая на меня. Я кивнул, словно знал, о чем идет речь. — Вы долго пробудете здесь?

— Возможно. — Я пожал плечами. — А почему вы меня спрашиваете?

Страх снова появился на ее лице.

— Просто спросила. Я ничего не имела в виду. Честно, просто спросила. Я думала... с теми, кто был убит, и все остальное...

Черт возьми, она так говорила со мной, как будто я должен был знать обо всем, что у них здесь происходит. За кого, черт побери, они меня все-таки принимают?

— Я еще побуду здесь, — ответил я.

Мы проехали по мосту и вместе с другими автомашинами направились к ночному Манхэттену. Добравшись до Таймс-сквер, я припарковал машину.

— Прибыл на место, дорогая. Спасибо за компанию. Возможно, я вас еще увижу.

Этель посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. О, что это был за взгляд! Она шумно вздохнула:

— Увидите меня?

— Конечно. Почему нет?

— Но... ведь вы не... я никогда не предполагала...

— Что я могу просто интересоваться женщинами? — закончил я.