Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов - Романюк Сергей Константинович - Страница 18

Охотнорядские мясники получили печальную известность при подавлении студенческой демонстрации в апреле 1878 г. Тогда студенты большой толпой пошли с красными флагами по Моховой улице, на углу Тверской им преградила путь полиция, но студенты прорвали оцепление и с пением революционных песен продолжили путь. Тогда по собственной инициативе явились мясники из Охотного ряда и страшно избили студентов; охотнорядцы и на следующий день продолжали бить попадавшуюся им на глаза учащуюся молодежь и заступавшихся за них. Теперь уже полиции пришлось укрощать разбушевавшихся охотнорядских «мамаев».

Впереди лавок Охотного ряда вдоль площади тянулись десятки деревянных лавочек и столов, заваленных овощами и фруктами. Это о них писал в повести «Однокурсники» П. Д. Боборыкин: «В воздухе разлит запах ядреных яблоков. Он шел от Охотного ряда. И глазом можно схватить ряд столов с горками фруктов, крымских груш, антоновки, виноградных кистей, арбузов, лимонов, кровяно-красных помидоров».

Ряд лавок кончался почти у самой Театральной площади трехэтажным казенным зданием, где располагался знаменитый московский Егоровский трактир, которым восторгались: «…кухня, русская кухня была великолеп на! Такой осетрины, ветчины, поросятины в редком трактире Москвы можно было найти; разве только в Большом Московском Гурина, у Тестова, да на Ильинке в Биржевом, да и то по значительно повышенным ценам, конечно, за обстановку. А блины? Ах, какие были это блины! Платили вы 20 копеек за десяток, и вам подавали блины с чем угодно: с ветчиной, с осетриной, с яйцами. Икра — дешевка, сметана даром. Ешь эти блины и не чувствуешь — во рту тают».

Московский бытописатель Богатырев рассказывал: «Достопримечательность Охотного ряда — это трактир Егорова, существующий более ста лет. Егоров, как говорили, принадлежал к беспоповской секте и не позволял курить у себя в трактире. Для курящих была отведена наверху довольно низенькая и тесная комнатка, всегда переполненная и публикой и дымом. По всему трактиру виднелись большие иконы старого письма, с постоянно теплящимися лампадами. Здесь подавался великолепный чай, начиная от хорошего черного и кончая высшего сорта лянсином. Кормили здесь великолепно, но особенно славился этот трактир „воронинскими“ блинами. Был какой-то блинщик Воронин, который и изобрел эти превосходные блины (на вывеске ворона с блином в клюве и надпись „Здесь воронины блины“). Внутренняя обстановка его невольно внушала к нему особенное уважение. Вас прежде всего встречала известная дисциплина и непреклонная воля лица, стоящего ежеминутно на страже: „Я, мол, хозяин: нраву моему не препятствуй; что хочу, то и сделаю; а ты в чужой монастырь со своими уставами не ходи“. Поэтому в постные дни вы здесь не услышите и запаха ничего скоромного, какие деньги ни предлагали. Кроме того, вам отнюдь не позволят курить».

Об этом трактире знали все живущие в Москве, и его старались посетить все приезжие:

Именно у Егорова покупали хорошую и свежую провизию: писатель Иван Шмелев вспоминал, как для поездки за город «послали к Егорову взять по записке, чего для гулянья полагается: сырку, колбасы с языком, балычку, икорки, свежих огурчиков, мармеладцу, лимончика…».

В начале XIX в. здесь находился питейный дом со странным названием «Стеклянный» — место сбора московских воров и бродяг. И когда происходили крупные кражи, то полиция отправлялась прямо сюда.

В советское время трактир исчез, и его место заняла редакция газеты «Рабочая Москва», а впоследствии новый корпус гостиницы «Москва».

Вообще вся улица Охотный Ряд еще по плану 1775 г. предназначалась под площадь, и даже церкви, стоявшие тут, должны были сноситься: московский главнокомандующий сообщил в 1791 г. митрополиту Платону о том, что храмы вместе со дворами причта и, в особенности, кладбища при них уничтожаются. Платон был против сноса церкви Св. Анастасии, но выговорил лишь оставление в неприкосновенности церкви Параскевы, «так как она тверда и строением не мала». Ему, однако, пришлось согласиться со сносом колокольни, сильно выступавшей на проезжую часть.

Храм св. Анастасии Узорешительницы находился напротив Большой Дмитровки и современного Дома Союзов примерно в 20–30 м от него. Главная церковь была освящена в память Нерукотворного образа Спаса, но храм был более известен по приделу в память святой Анастасии, облегчавшей страдания узников. По преданию, ее основала первая жена Ивана Грозного Анастасия Романова. В 1793 г. церковь снесли, а материал употребили на возведение новой колокольни у соседней Параскевиевской церкви, которая находилась примерно напротив современного входа в здание Государственной думы.

Церковь Преподобной Параскевы, благополучно дожившая до советского времени, впервые упоминается, по словам историка П. В. Сытина, еще во времена сына Дмитрия Донского, великого князя Василия I. Она именовалась «что позад Житново ряду». Любопытно отметить, что она, как и Анастасиевская, писалась «что у поль», то есть у мест поединков, которые происходили на нарочно выделенных для того полях (о полях см. в главе «Театральный проезд»). В некоторых работах церковь называется Параскевой Пятницкой, что неверно, ибо среди святых были две Параскевы — Белгородская (она была сербиянкой, раздавшей бедным все имущество и удалившейся в Иорданскую пустыню), в честь которой и освятили алтарь церкви в Охотном ряду, а другая — Пятницкая (ее родители чтили день пятницы, день приуготовления к распятию), которой были посвящены семь церковных алтарей в Москве.

Дворянское собрание. Ф. Дитц. До 1850 г.

Церковь Параскевы была заново построена в 1657 г., а в 1687 г. заменена новой соседним владельцем князем В. В. Голицыным. Это было большое здание, на первом этаже которого находилась церковь Параскевы, а наверху — Воскресения, бывшая княжеской домовой и соединявшаяся с голицынскими палатами переходом. Князь недолго молился в ней — через два года его арестовали и отправили в ссылку, а домовую церковь передали княгине Анне Грузинской и впоследствии присоединили к приходской Параскевиевской. В 1760 г. храм «возобновили в лучшем виде», и в 1793 г. к нему пристроили из материала снесенной Анастасиевской церкви высокую колокольню. После нашествия Наполеона церковь возобновили, и в 1815 г. московское дворянство пожертвовало средства на устроение двух новых приделов — Св. Александра Невского и мученицы Екатерины в честь императора Александра I и его сестры Екатерины Павловны. В церкви были также поставлены иконы, посвященные святым, праздники которых приходились на даты крупнейших событий Отечественной войны: Бородинского и Тарутинского сражений, освобождения Москвы, Березинской переправы, вступления в Париж, заключения мира и др. Таким образом, можно сказать, что церковь в Охотном ряду была первым московским памятником войны 1812 г.

Автор мемуаров С. М. Голицын отзывался о ней: «Прекраснейшая, одна из лучших, прославленная своим малиновым, самым в Москве мелодичным звоном колоколов, высилась посреди рынка белая, в белых кружевах…»

Но еще задолго до приведения в действие советских планов реконструкции города церковь снесли. Историю борьбы за спасение ее рассказали в журнале «Архитектура и строительство Москвы» в 1990 г. В. Козлов и В. Седельников. Узнав о замыслах уничтожения церкви, многие ученые и архитекторы выразили свое возмущение: «Утрата этого единственного в своем роде сооружения представила бы слишком большую утрату для истории древнерусского строительства». Но все решалось партийными властями, и 29 июня 1928 г. «был обрушен рабочими МКХ (Московского коммунального хозяйства. — Авт.) внутрь здания верхний восьмерик средней главы, украшенный изразцами и угловыми керамическими колоннами, причем ни один изразец не был вынут и сохранен. Работники Главнауки к изъятию ценных частей не были допущены». Как вполне справедливо отмечают авторы статьи, «сломка церкви Параскевы Пятницы высветила вполне определенные тенденции в отношении к памятникам прошлого, приведшие через год-два к массовому сносу церквей и монастырей».