Капкан на наследника - Спиллейн Микки - Страница 24

— А мне казалось, ты говорила, что была тут только однажды, — удивился я.

— Так то в доме. Я много раз тайком пробиралась сюда и гуляла по округе.

— Надо же, а мне приходилось тайком пробираться отсюда. Даже представить трудно, как кому-то могло прийти в голову пробираться сюда!

— Это же дом на холме, Дог! Каждый известный мне ребенок завидовал любому, кто имел возможность приходить сюда.

— А мне больше нравилось в городе.

Хантер хрюкнул, переводя взгляд с нее на меня.

— Боюсь, ты только родился богатым, но порода в тебе все равно плебейская, Дог. Какая бы кровь ни текла в жилах твоей матери, свои гены тебе явно передал отец, все до одного.

— У незаконнорожденных жизнь веселее, приятель, — заверил я его.

— Неужели возвращение домой совсем не берет тебя за душу? Никакой ностальгии?

— Какая еще к чертовой матери ностальгия? Это место далеко от моего идеала.

— А какой идеал у тебя, Дог? — Лейланд перестал улыбаться и теперь смотрел на меня глазами адвоката.

— Приходилось видеть и получше, и похуже.

— И в покер играть частенько приходилось, не так ли?

Мне даже в зеркало не надо было смотреться, чтобы увидеть выражение, застывшее у меня на лице.

— Я почти никогда не блефовал, малыш Хантер, — ответил я. — Что-то не припомню, чтобы в этом была нужда.

— Снова это словечко — «почти». Весьма обтекаемо. Полагаю, в данном случае ты хочешь сказать «редко».

— Что делать, я — такой тупой! Не умею выражать свои мысли.

По мере приближения к дому гравиевую дорожку сменили бетонные блоки, привезенные специально из Бельгии. Я посмотрел в окно и увидел приближающийся трехэтажный особняк с дорическими колоннами и широкой лестницей. На секунду мне показалось, что на самой верхней ступеньке стоит старик, руки в боки, губы сжаты, ждет, пока я поднимусь наверх, чтобы испытать на мне свою новую палку, и это было только цветочками по сравнению с тем, что ожидало меня внутри. В верхнем окне мелькнула побледневшая мать, порывисто закрывающая лицо руками, чтобы не видеть происходящего, а из-за огромной дубовой двери выглядывали оскаленные личики Деннисона и Альфреда. Снаружи их было не разглядеть, но до моих ушей доносились приглушенные, очень довольные смешки. Где-то поблизости прятались более хитрые девочки, радостно прислушивающиеся к ударам палки по моей голой заднице.

Но я ни разу не вскрикнул, и старик так и не смог заставить меня заплакать. Позднее, оставшись наедине с собой, я позволял себе немного порыдать, но это были не слезы боли, а слезы ужасного, несправедливого унижения и бессилия, потому что мне влетало за заслуги Деннисона. Или Альфреда. Или за выходки девчонок.

Воспоминания заняли всего секунду. Теперь старик стал частью семейной истории, мать мирно покоится на дальнем кладбище, а все остальные наверняка выросли из этих детских забав.

У дверей маячила одинокая фигура дворецкого средних лет, явно ожидавшего нашего прибытия. Он был мне незнаком.

— Отменный прием, — сказал я.

Хантер кивнул и поднял свой атташе-кейс:

— Тебя ведь никак не назовешь знаменитостью, а я простой поверенный по семейным делам, не более того. Что касается Шарон, то она и вовсе человек посторонний. Так зачем беспокоиться насчет официального приема?

— Скажи мне только одну вещь, Советник. Меня ждут?

— Нет, конечно! Неужели ты думаешь, что я стал бы портить предстоящее веселье?

Губы мои расползлись в улыбке, и я захохотал:

— У меня такое чувство, что ты решил повеселиться на полную.

— Тебе правильно кажется, Дог. До сего дня мои отношения с семейкой Баррин были не слишком веселыми. Я бы даже сказал, скучными до зубовного скрежета. Думаю, настало время немного позабавиться.

Шарон поглядела на нас и укоризненно покачала головой:

— Слушайте, может, мне все же лучше будет остаться в машине?

— И это после всех тайных попыток пробраться сюда, котенок? — фальшиво удивился я. — Думаю, ты заслуживаешь того, чтобы поглядеть, какие они на самом деле, эти Баррины.

Дворецкий, которого, как оказалось, звали Харви, взял наши шляпы и проводил до гладко отполированных дверей из орехового дерева, ведущих в библиотеку, величественным жестом распахнул их и выступил вперед, чтобы объявить о нашем прибытии.

На мгновение годы как бы канули в Лету, и мне показалось, что я заглядываю в эту комнату, где за массивным письменным столом сидел сам Камерон Баррин. Теперь же на нас обратилось шесть лиц, пять глядели на нас из кресел, а шестое расположилось за столом. Интонации новый дворецкий явно перенял у прежнего, Чарльза, и присутствующие также лениво и вальяжно, как это бывало прежде, повернулись к нам.

— Мистер Лейланд Хантер, мисс Шарон Касс и мистер Догерон Келли, — торжественно объявил Харви.

Реакция родственничков оказалась весьма примечательной. Нет... она была чертовски забавной, прямо до коликов! О, они увидели нас всех сразу и были готовы одарить Хантера приветственными улыбочками, потом обратили снисходительно-любопытные взоры на Шарон, но когда до их куриных мозгов дошло наконец, что за имя Харви произнес последним, все пятеро чуть не наложили в штаны.

Маленькие, поросячьи глазки Деннисона, сидевшего за письменным столом, чуть не вылезли из орбит. Альфред напрягся и опрокинул пепельницу, стоявшую на ручке его кресла. Стакан Веды застыл на полпути к ее рту, и, не в силах решить, что же теперь с ним делать, бедняжка поставила его на пол, словно какая-нибудь пропойца в баре. Пэм и Люселла, раскрыв рот, обменялись недоуменными взглядами, а потом одновременно обратили на меня полные ужаса взоры.

Улыбнуться сумел только Марвин Гейтс, муж Пэм, которого держали из милости. Этот полупьяный человечек, одетый безупречно, словно какой-нибудь старомодный голливудский кинорежиссер, махнул в мою сторону стаканом и выдал:

— А вот и семейный скелет вылез наконец из шкафа! Добро пожаловать домой!

Пэм тут же вышла из шока, будто очнулась от ночного кошмара. Ее когда-то пронзительный голос нынче стал грубым и хриплым.

— Марвин! — резко оборвала она мужа.

— Извини, дорогая, — ответил он. — Понимаешь, хотел как лучше. — Он снова присосался к стакану и улыбнулся коктейлю.

— Сидите, сидите! Не вставайте! Не стоит беспокоиться, — обратился я ко всем сразу.

Взяв под руку Шарон, я провел девушку к огромному кожаному креслу и усадил в него. Зная, что старый Лейланд Хантер испытывает настоящее наслаждение, я не стал портить шоу.

Каким-то чудом Деннисону удалось собраться с силами, он поднялся на ноги и, глядя на меня остекленевшим взором, протянул мне руку:

— Догерон... а я думал...

Я пожал протянутую ладонь и увидел, как он вздрогнул.

— Да нет, Денни, как видишь, жив-здоров, — пробежался я взглядом по его расплывшемуся телу. — А ты растолстел, малыш.

Я отпустил его руку и посмотрел на жалкие останки жирного идиота, который превращал мою жизнь в ад много лет назад. Теперь он был сантиметров на десять ниже меня, но в весе явно не уступал, хотя почти все килограммы приходились на огромный живот и сало, свисавшее по бокам.

— Как поживает твоя женилка, Денни?

За спиной послышались возмущенные возгласы, а Хантер постарался прикрыть свой смех кашлем.

Братец Альфред не стал утруждаться и протягивать мне руку. Лицо его излучало неприкрытую ненависть, но он тоже встал, не дожидаясь, пока я подойду и подниму его из кресла. Он был похож на карикатурное изображение хорька, и выражение лица такое же, что и в тот день, когда он сбил меня своим новеньким «родстером».

— Догерон, — сказал он, а в голосе прозвучали сарказм и желание увидеть, как я свалюсь замертво у его ног.

— Неужели задница до сих пор побаливает, Альфи? — вытаращил я глаза.

— А как твоя сломанная рука, не беспокоит? — парировал он.

Я расплылся в милой непринужденной улыбке, обнажив все тридцать два зуба и сощурив глаза.

— Абсолютно не беспокоит. — Я наклонился, поднял с пола латунную пепельницу и согнул ее пополам в кулаке. — Видишь?