Глазами Чужака - Спенсер Уэн - Страница 37

Макс, Господи, все, что я о себе думал, — неправда! Я не человек, Макс, и никогда им не был. Мой отец — непокорный участник вторжения флота чужой цивилизации. Моя мать понесла ребенка с помощью их машины, и я — первый шаг к завоеванию Землю. Вот почему Стая собиралась убить меня! Отец создал Стаю, чтобы остановить вторжение, защитить мир, и они считали меня угрозой этому миру. Я их единственный производитель потомства. — Укия сжался от внезапного отчаяния. — Боже мой, Индиго! Что я ей скажу? А если она забеременела? Мы предохранялись, но вдруг со мной это не работает? А если я ее заразил? Как же ей сказать, что я — инопланетное чудовище?

— Укия, прекрати. — Макс поднял его и по смотрел ему в глаза. — Если ты таким родился, то ничего не изменилось. Ты остался таким, каким всегда был: добрым, честным, любящим человеком. Я видел, как ты шестнадцать часов подряд шел по колено в грязи, чтобы отыскать маленькую девочку, как на тебе загорелись подошвы, когда ты спасал скаутов от лесного пожара. Я вытаскивал тебя из ливневого коллектора, где ты едва не утонул, потому что продолжал идти по следу. Ты знаешь, что такое доброта, сочувствие, любовь и человечность. Я всегда тобой гордился и доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было в мире. Тут все осталось как прежде.

Укия потер лицо и укололся о щетину.

— Что мне сказать Индиго? Я не могу молчать про это. Это как не сказать ей, что у меня СПИД.

— Пока не знаю. Давай спустимся, позавтракаем, ты мне все расскажешь, и мы посмотрим, что тут можно сделать.

В холодильнике оказалось почти пусто: немного масла и сметаны, дюжина яиц, пинта грибов, галлон молока, банка консервированного апельсинового сока, кусочек сыра, шоколадный сироп и четыре батарейки размера АА. Ну точно, сегодня суббота, а по субботам мама Лара обычно опорожняет холодильник и ездит за продуктами. Укия вымыл пять картофелин и положил их в микроволновку; пятую он съел сырой. Всю дюжину яиц он разбил в стакан, собираясь выпить, но Макс ему помешал.

— Терпеть не могу, когда ты так питаешься!

Он достал антипригарную сковородку, вылил на нее яйца, добавил молока и взбил.

— Ладно, начинай.

Вариантов начала было множество. Можно начать с начала, когда Онтонгарды перенаселили родную планету и вышли в космос, можно — с их последнего успеха, планеты, на которой родился Прайм, где тысячи естественных форм жизни, миллиарды видов заменил один — Онтонгард, экосистема в виде коллективного ума, устроенного, как улей. Или рассказать о том, что Прайм сделал с кораблем вторжения, и о том, почему он не смог ничего поделать до отправления разведывательного корабля к Земле. Вместо этого Укия начал говорить о Дженет Хейз и Шенли-парке — тема, которую надо было поднять еще несколько дней назад. Он рассказал Максу о том, как в первый раз нашел мышь и «потерял» ее, а через несколько дней понял, что произошло на самом деле. Испытание в Стае он тоже описал со всеми подробностями.

Пока он говорил, Макс перемешивал взбитые яйца на сковородке, пока они не превратились в гору желтой пены. Аппетитный запах сводил с ума, и Укия набросился на еду, как только старший детектив положил в его тарелку три четверти омлета.

— Так, значит, ты теперь читаешь мысли Стаи?

Юноша кивнул, поедая обжигающе горячий омлет.

— А как, ты знаешь?

— Наверное, дело в том, что каждый из нас — собрание клеток, а вместе мы — организм. Волки-Воины — как одно существо с двадцатью телами, продолжение моего отца. И я генетически очень похож на него, хотя что-то унаследовал и от матери: овипозитор отдавал предпочтение инопланетным генам. Поэтому я общаюсь со Стаей, как мой нос общается с ногой.

— Вот про нос и ногу я не понял.

Макс отставил оставшийся омлет на дальнюю конфорку, посыпал его сыром, поджарил маленькую луковицу и несколько грибов и смешал их с сыром и яйцами.

— Это трудно объяснить. — Укия принес себе апельсиновый сок. — У человека клетка кожи остается клеткой кожи, а у меня может превратиться в сердечную ткань, если возникнет такая надобность. Клетки общаются, и таким образом выживает вся колония.

— Удобно.

Вытащив из микроволновки картошку, Макс приправил ее сметаной, маслом, посыпал беконом, луком, солью, перцем и поставил перед Укией. Убедившись, что тот ест, он переложил свой омлет в тарелку и сел за стол.

— Значит, Стая согласна со мной; ты хороший человек, а не монстр. Продолжай.

Юноша рассказал о перестрелке с Онтонгардом в полицейском участке и о том, как понял, что он не человек, потом быстро прошелся по поискам Стаи и разговору с Ренни.

— Он дал мне память в виде мыши. Знаешь, кровь Стаи — странная штука. Обычно наши клетки подделываются под человеческое тело. Вот здесь, — он показал на свою руку, — они изображают кожу, поры и волосы. Но если мне отрежут руку, клетки в таком виде не выживут: им нужен кислород и питательные вещества. Поэтому они… «советуются», выбирают новую форму и принимают ее в зависимости от размера. Если клеток немного, они становятся мышью…

— Если побольше, скажем, печень, сердце или мозг, они могут стать хорьком.

Укия кивнул.

— Это должно быть что-то, с чем мы сталкивались, с чем знакомы на генетическом уровне. Дженет Хейз держала хорьков, поэтому ее клетки в них и превратились. Но клеткам не нравится отделяться: мышь легче убить, чем человека. Память хочет воссоединиться с остальным телом.

— Поэтому мышь из Шенли-парка была так дружелюбна и при первой возможности нырнула назад. Но почему ты называешь их памятью?

Укия вздохнул, потер лицо. Вопросы Макса вызывали в его мозгу мгновенные развернутые ответы. Было так странно знать что-то, не узнавая! Объяснять было еще хуже: он не мог повторить тех объяснений, которые давали ему.

— Память у нас генетическая, и это хорошо, потому что клетки все время двигаются: то, что сегодня было клеткой мозга, завтра станет сердечной клеткой, если мне выстрелят в грудь. Впрочем, мозговые клетки человека — тоже вещь изменчивая. Ренни дал мне достаточно генетического материала, чтобы моя иммунная система могла сразиться и побороть его, но часть я смог воспринять. Мышь — это вирусная ДНК, и она не хотела переходить ко мне. В моей биологической системе случилась маленькая война, но мы заключили перемирие, и теперь к моей ДНК прикреплена память Стаи.

— Ну ладно. А если память генетическая, как же ты забыл о бое с Хейз?

— Чтобы закодировать память на генетическом уровне, нужно несколько часов. Информация собирается в кровотоке, и кровяные клетки кодируют и распространяют ее, так что во всех клетках оказывается одинаковая информация. Если тебя ранили, неизвестно заранее, что ты потеряешь и что вспомнишь, если сможешь собрать кровь в виде мыши. В Шенли-парке случилось именно это. Я вспомнил много из того, что потерял, но забыл детали, и все кажется слегка смазанным. Часть клеток наверняка умерла, не выдержав пребывания вне тела.

— Теперь у тебя есть все воспоминания Ренни Шоу?

— И Койота, который изменил Ренни, и отца, который заразил Койота, и отца моего отца.

Века воспоминаний готовы были прорваться в сознание, темные века: ни намека на эмоции, а мысли — только о еде и размножении. Жизнь Койота, когда он был волком, было легче понять, чемранние поколения Онтонгардов. Такое ощущение, словно общаешься с разумной ряской, слышишь, как она думает, растет, распространяется по всей доступной поверхности.

— Ты в порядке?

— Наверно, да. Онтонгарды прибыли на Землю, чтобы вытеснить всю местную жизнь. Мой отец, Прайм, оказался мутантом: он обладал собственной волей и сознанием. Он организовал диверсию на главном корабле, а потом вместе с другим их представителем, Гексом, отправился на Землю в разведывательном корабле; его он пытался остановить, но не смог. Они приземлились в Орегоне несколько сотен лет назад, тогда там не было никого, кроме индейцев, вооруженных луками и стрелами. Техники, оставшейся на разведывательном корабле, было достаточно, чтобы просто выжечь планету, и Прайм уничтожил его. Гекс понял, что он задумал, и убил его, но перед этим отец в отчаянии инфицировал Койота, чтобы тот продолжил его битву.