Работа над ошибками. Дилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 31

— Вот читал я тут недавно Генри Миллера… — неожиданно изрек водитель.

Вид водителя не внушал надежд даже на то, что он читал модных Мураками и Коэльо. Честно говоря, насчет Тургенева, Джека Лондона и Стругацких тоже существовали изрядные сомнения.

— Что именно? — спросил я. — «Тропик Рака»? Или «Тропик Козерога»?

Водитель уставился на меня в полном изумлении.

— Ну ничего себе! А ты-то откуда такие книги читал?

— Довелось… — Я и сам растерялся. — В юности, в родительской библиотеке…

— А, понятно. — Водитель успокоился. — Слушай, вот не понимаю я этой высокой литературы! Читаю, читаю… Что за беда такая? Если высокая литература — значит или говно едят, или в жопу трахаются! Вот как себя пересиливать — и читать такое?

— Вы не пересиливайте, — посоветовал я. — Читайте классику.

— Я Тютчева очень люблю, — неожиданно сказал водитель. И замолчал — как отрезало. Так мы и доехали до Студеного проезда — молча и в размышлениях о высокой литературе. Я попросил остановиться, чуть не доезжая до своего — бывшего — дома. Вручил водителю пятьдесят рублей, которые были безропотны приняты.

Странные встречи иногда происходят без всяких чудес.

Тому, кто дал имя Студеному проезду, не отказать ни в наблюдательности, ни в чувстве юмора. Летом Студеный — вполне милая улица, за которой кончается Москва и начинается Россия. Но осенью и зимой он вполне оправдывает свое название. Сразу вспоминаются святочные истории о девочках со спичками и куда более реальные, пусть и менее душещипательные, криминальные хроники об алкоголиках, прилегших отдохнуть в сугроб.

Я медленно обходил свой дом, пытаясь понять, как именно буду действовать. Воспользуюсь способностями функционала? Выбью пинком дверь, схвачу свою собаку и убегу? А хватит ли способностей? До башни — ровно десять километров.

Ровно?

Да, ровно. Плюс-минус пятьдесят метров. Я это знаю. Словно попискивает зуммер в телефонной трубке, которую слишком далеко отнесли от базы…

Что ж, значит, если мне захочется покуролесить где-нибудь на Пражской — у меня ничего не получится. Там я стану обычным человеком.

Но здесь, пожалуй, способностей у меня бы хватило. Я мог — точно мог — вскарабкаться по стене нашей девятиэтажки до соседских окон. И железную дверь мог выбить. Или, к примеру, открыть хорошие итальянские замки канцелярской скрепкой. Это все входило в положенный таможеннику набор способностей.

Вот только я не хотел — ни воровать, ни грабить. Оставшиеся у меня пять тысяч рублей — это та сумма, за которую могут продать случайно доставшуюся породистую собаку. А могут и не продать…

Но тут я вошел в свой старый двор, и вопрос отпал. На детской площадке, где дети отродясь не играли, среди унылых бетонных грибочков и гнутых железных качелей, соседская девочка выгуливала Кешью.

Очень удобная ситуация! Подойти, прикрикнуть на ребенка, забрать собаку… Родители и в милицию обращаться не станут. Порадуются, что с самой девочкой ничего не случилось.

А девочка сияла от счастья. Крепко сжимала поводок, оглядывалась по сторонам — ей хотелось зрителей. Она выгуливала собаку. Настоящую. Свою собственную! Я поймал ее радостный взгляд, меня она не узнала, конечно же. И понял, что отобрать собаку не смогу. Ну… если только Кешью сам не бросится мне навстречу.

Кешью не бросился. Деловито бегал по площадке, выбирая места посуше. Принюхивался к меткам соседских собак. Кое-где задирал лапу и оставлял ответное послание.

Я подошел поближе, достал сигареты и закурил. Кешью жизнерадостно тявкнул и подошел ко мне. Он никогда не был слишком агрессивным и, если, по его мнению, хозяину опасность не грозила, готов был поздороваться с прохожим.

Конечно, если прохожий ему самому нравился.

Опустив руку, я позволил ткнуться в ладонь холодному мокрому носу. Кончиками пальцев почесал Кешью горло. Пес благосклонно посмотрел на меня, привстал, оперся об меня, пачкая джинсы грязными лапами, и приветливо гавкнул.

Соседская девочка заулыбалась и сказала:

— Кешью только с хорошими людьми так здоровается!

— Кешью? Какое удивительное имя. — Я потрепал собаку по голове. — У меня тоже был… точно такой пес.

Я ожидал, что тут девочка насторожится. Все-таки собака у нее всего два дня…

— Ух ты, как здорово! — воскликнула девочка. — А у вас сука или кобель? У нас кобель. Мне его папа подарил, когда я в первый класс пошла. И сказал, что если буду плохо учиться — отберет!

Обещание вполне в духе Петра Алексеевича… Я посмотрел на девочку. Не врет. Точно не врет!

— Так сколько уже ему? — спросил я.

— Три с половиной года. Он еще молодой! И на двух выставках был чемпионом!

А я Кешью ни разу не водил на выставки. Времени не было. Заводчица говорила, что такую собаку стоит выставлять, но…

— Вижу, ты хорошо учишься, — сказал я. — Раз не отобрали.

Девочка звонко засмеялась.

— Конечно, на одни пятерки. Только это папа шутил! Вы не думайте, что он всерьез! Он Кешью никогда никому не отдаст!

Я затянулся посильнее и закашлялся. Блин. Что же происходит? Кешью не только мне не принадлежит! Он и у Натальи Ивановой никогда не был! Крепко выпивающий и грубоватый Петр Алексеевич подарил собаку своей дочке. И — что-то изменилось в их семье. Задерганная тихая троечница весело смеется, учится на отлично и когда говорит об отце — в голосе неподдельная любовь.

— Ах ты хулиган, — прошептал я, садясь на колени и позволяя Кешью лизнуть себя в нос. — Значит, не помнишь? Но тебе хорошо? Точно? И от тебя им стало лучше?

Кешью облизал мне лицо. Ему было хорошо. Он любил свою маленькую хозяйку и был абсолютно уверен, что большинство людей тоже достойны любви.

— Хорошая у тебя собака, — сказал я. — Ты ее береги. Я вот… потерял такую.

Лицо девочки тут же отразило весь ужас ситуации. Она кивнула. Сказала:

— У нас алиментный щенок скоро будет. Вы если хотите, приходите. Только они дорогие, извините.

— Подумаю, — пообещал я. — Я вообще-то тут знакомую ищу. Наталья Иванова зовут. Не знаешь такой?

Девочка подумала и покачала головой.

— Помню только, что в этом районе живет, — продолжал я. — И что на шестом этаже. Провожал однажды…

— Мы на шестом живем, — оживилась девочка. — Только у нас нет Натальи. У нас три квартиры на площадке. В одной живет тетя Галина… — Девочка понизила голос и повторила чужие слова: — Змеюка редкостная. В другой — мы с Кешью, папой и мамой. Между нами в однушке вообще никто не живет. Хозяевам, наверное, жилплощадь не нужна! Хоть бы сдавали, верно? Заработать можно хорошо. А то ни себе, ни людям! Папа говорит, надо посмотреть законы, может, можно эту квартиру отобрать. За неиспользование.

— Это вряд ли, — задумчиво сказал я. — Насчет щенка я подумаю, спасибо большое.

На прощание я снова погладил Кешью по загривку. И ушел не оборачиваясь.

Коте я позвонил, подходя к метро.

— Да? — очень подозрительно спросил Котя.

— Ага, — согласился я. — Именно. Это я.

Раздался тяжелый вздох.

— Котя, кончай дурить, — сказал я. — Мне посоветоваться надо.

— А мне — работать! — гордо ответил Котя.

— Что, на летний отдых зарабатываешь? — коварно спросил я.

— Почему бы и нет!

— Дай догадаюсь, как именно… «Когда-то я была веселой и общительной девочкой, а потом — увидела ее по телевизору…»

— «Раньше я была простым питерским пареньком по имени Лёха, — сказала Мэри с улыбкой. — Погаси сигарету, курение вредит здоровью!»

— У тебя появился социально позитивный подтекст! — удивился я.

— Это для газеты «Здравы будем», — виновато сказал Котя. — Они обязательно просят, чтобы помимо клубнички было о вреде пьянства, курения… Чего звонишь?

— Возьми десяток пива и приезжай, — попросил я. — Только пиво пусть будет холодное. И чипсов каких-нибудь, орешков…

Некоторое время Котя переваривал информацию. Потом сказал: