Коты в кактусах или Поцелуй юной блондинки - Спасский Святослав - Страница 4

Зотов негромко сказал:

– Это мой веник.

– Твой? – подозрительно спросила старуха. – А ты, красавец, сам-то чей будешь?

Зотов повел рукой вдоль улицы:

– Я вон там живу, видите, белый дом с красными балконами?

– Ну, – прищурилась старуха. – А чего ж ты у нашего парадного сшиваешься? Веник, говорю, зачем кинул?

– Понимаете, – краснея, залепетал Зотов, – солнце на улице. Веник, если его долго на свету держать, хрупким делается, ну, как бы сказать… ломким, что ли. Вот я его туда, в темноту. Это временно, вы не думайте. Я возьму.

Старуха почесала двумя пальцами под платком и убежденно сказала:

– Врешь ты все. Ну, ведь врешь же. Признавайся, а то народ кликну. Вон ребята идут.

Зотов с ужасом узнал в ребятах своих студентов.

– Прошу вас, тише! – умоляюще прошептал он. – Я объясню все, потом только…

– Гуд монинг, Вениамин Петрович! – хором пропели студенты.

Не в силах ответить, Зотов молча кивнул головой.

– Вениамин Петрович, а Вениамин Петрович, – жалобно произнес один. – Вы завтра последний день зачет принимаете?

– Да, – слегка придя в себя, ответил Зотов. – Да, товарищи, завтра последний день.

– Вениамин Петрович, – заныл второй, – а нельзя в среду как-нибудь, а? Мы никак завтра, ну никак, понимаете, у нас городские соревнования. По гимнастике. Вениамин Петрович!

– Хорошо. В виде исключения, – торопливо согласился Зотов. – Гнатюк и Степанов, если не ошибаюсь? Идите, хорошо, в среду.

– Тэнк ю вэри, вэри! – загалдели обрадованные Гнатюк и Степанов, заворачивая в переулок.

Зотов вздохнул. Старуха пытливо глядела на него.

– Студентов обучаешь, значит?

– Преподаю, да. Английский язык, – сказал Зотов.

– А веник на рынке купил?

– На рынке, – грустно подтвердил Зотов.

– Жена, что ли, послала?

Зотов кивнул, снимая запотевшие очки. Позолота сверкнула на солнце.

– Вот все и ясно, – сказала старуха, нагибаясь за веником. – Тогда вот что: ты иди вперед, домой иди, понял? А я веник понесу.

Зотов пошел, неуверенно косясь через плечо на старуху.

– Дальше, дальше отходи! – приказала она. – И не оглядывайся, не украду я твой веник, ну! Вперед смотри, вон еще, небось, твои студенты идут.

Она держала веник немного наперевес, как карабин, и конвоируемый Зотов прибавил шагу.

У белого дома с красными балконами старуха отдала веник.

– Спасибо вам большущее, – сказал Зотов, ласково разглядывая мохнатые старухины бородавки. – Может, подниметесь?

– Чегой-то? – возразила старуха. – Один ступай, не теряй авторитету. Авторитет и перед женой соблюдать надо, не только перед студентами.

ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

Встреча чемпиона города по шахматам Максима Семеновича Воскобойникова с претендентом на это звание Женей Маляевым была назначена на воскресенье.

Ровно к двум часам зал Дома культуры был полностью укомплектован шахматофилами. Соперники, кланяясь, вышли на высокую сцену. Арбитр – десятиклассник Саша с труднозапоминающейся фамилией – провел жеребьевку. Белая пешка досталась Жене Маляеву. Худенький, очкастый, он нервно уселся за столик первым. Матерый, поседевший в шахматных дуэлях Воскобойников, позевывая, занял место напротив. Маляев быстро сделал первый ход, но вдруг, протерев очки, обескураженно спросил:

– Простите, а это что за конь?

– Который? – любезно осведомился Воскобойников.

– Да вот, вместо пешки, на эф-семь. У вас же три коня!

– Три.

– Позвольте, но откуда у вас третий конь?

– Это я сам выточил, из ясеня. Хороший конь, правда? Не хуже фабричного. Не всякому дано. А я, знаете, еще сызмальства в кружке «Умелые руки»…

– Да, но нельзя же трех коней… Уберите его! Это лишняя фигура.

– Почему же лишняя? Он у меня вместо пешки. Пешек же семь.

– Да ведь не по правилам!

– Небольшое отклонение есть, признаю. Но в общем чепуха, не стоит сыр-бор городить. Я специально рылся в шахматных справочниках и, представьте, категорического запрета на третьего коня нигде не нашел. Потом поймите, дорогой, инструкция – это не догма. Здоровая инициатива никогда еще не мешала.

– Как же так? А если я, например, себе второго ферзя поставлю?

– Ставьте, – охотно согласился Воскобойников. – Ну, что же вы? Ставьте. Где только вы его возьмете? Желаете – могу вам выточить к следующему разу. А сейчас уж не обессудьте.

– Но это же черт знает что такое! – покраснев, закричал Маляев. – Судья! Куда вы смотрите?

Десятиклассник Саша с труднозапоминающейся фамилией резво, как официант-стажер, подскочил к столику.

– Действительно, – робея, произнес он. – Максим Семенович, уберите, пожалуйста, лишнего коня.

– Прямо. Сейчас, – благодушно отозвался Воскобойников. – Вот так сейчас возьму и уберу. Нет уж, родненькие. Это у меня примета такая, вроде суеверия. Мы, старики, суеверны. Вам, молодым, не понять этого. У каждого свои причуды. Вот мой визави, извиняюсь, очки все время протирает. А я коня ставлю на эф-семь.

– Отказываюсь играть, – хмуро сказал Женя, протирая очки.

– А вы не капризничайте, – посоветовал Воскобойников, – вы пока еще не Бобби Фишер, уламывать вас никто не будет.

– Я буду вынужден аннулировать игру, – плачущим голосом произнес арбитр с труднозапоминающейся фамилией.

– Аннулируйте, ваше право, – сказал Воскобойников. – А только сначала поглядите в зал.

Зал в нетерпении топал ногами. Слышались выкрики недовольных:

– Эй, претенденты! Скоро начнете?

– Кончай волынку! В ФИДЕ напишем!

– Большой скандал возможен, – скучая, сказал Воскобойников.

Саша побледнел и челноком заметался по сцене. Из-за кулис тоскливо простирал руки директор Дома культуры.

– Женя! Ну, может, уступите? – в отчаянии попросил арбитр.

– Но это же явное преимущество! – гневно сказал Маляев.

– Временное, – объяснил Воскобойников. – Стоит вам только выиграть у меня коня, и преимущество перейдет к вам. На целую пешку.

– Ну, Женя! – взмолился судья-десятиклассник.

– А-а, черт с вами, ходите! – сдался Маляев, протирая очки.

…Матч закончился быстро. Выигравший Максим Семенович отечески обнял за плечи соперника и арбитра:

– Что там ни говорите, а приметы – великая вещь! Вам, молодежи, не понять этого. Так выточить, Женя, вам ферзя? Из ясеня, а? Не отличите от фабричного, гарантирую.

СИТУАЦИЯ

– Кого это в такую рань? – недоуменно спросила сама себя Инна Ефремовна, спеша к двери.

На пороге возник Володя, сотрудник института, где работала Инна Ефремовна, стройный, подтянутый, черноусый.

– Володя? – удивленно сказала она. – Какими судьбами? Заходите, раздевайтесь. И простите, что я в таком виде; не ждала… Я сейчас, минутку!

Взбивая на ходу волосы, она унеслась в спальню, к трюмо, где молниеносно совершила ряд магических движений пуховке?» и губной помадой.

– Садитесь, Володя. Что привело вас в мою скромную обитель?

– А так уж вышло, – разведя руками, сказал Володя. – Судьба, стало быть. Планида. Вот оказался я вашим переписчиком.

– Не поняла.

– Проводится всесоюзная перепись населения, – толково шевеля бровями, разъяснил Володя. – И мне досталось переписывать население как раз в вашем доме.

– Ах, вот как? Очень рада, – сказала Инна Ефремовна. – Ну, что ж, пожалуйста.

Володя достал бланк переписи. Прошла минута тишины, лишь изредка нарушаемая скрипом самописки.

– И отлично, – сказал Володя, получая заполненный бланк. – До свидания, Инна Ефремовна, желаю вам самого…

Тут он вдруг осекся, помолчал и, вглядываясь в бумагу, смущенно произнес:

– Инна Ефремовна, вы не ошиблись ли в одном пункте?

– Что такое?

– Да тут вот, где возраст. Здесь спрашивается ваш возраст. А вы, по-моему… одним словом, как бы вам пояснить… вы написали: тридцать два года.