Черчилль и Гитлер - Робертс Эндрю - Страница 12

Создание всеобъемлющей национальной легенды служит центральным элементом в создании современного политического движения. Для Гитлера таковой являлся die Dolchstosslegende (тезис об «ударе ножом в спину»). Согласно этому утверждению, поражение Германии в Первой мировой войне, капитуляция в ноябре 1918 г. явилось не результатом невосполнимых потерь на полях сражений и тем более плохого руководства военачальников, например Гинденбурга или Людендорфа, или даже некомпетентности кайзера, а зловещего заговора социалистов и евреев, исподтишка нанесших честному, бравому немецкому Volk (народу) удар в спину. Подобную теорию, не имеющую под собой, по общему мнению историков, никакой исторической доказательной базы, нацисты вдалбливали немцам при каждом удобном случае.

Иногда Гитлер обращался к немецкой истории времен Арминия, вождя германского племени, бросившего вызов Римской империи, императора Барбароссы и Фридриха Великого, создавая мифическое героическое прошлое всей Германии, которое он затем эффектно сравнивал с тем унизительным положением, в котором она оказалась по Версальскому договору и которое, как он утверждал, являлось результатом того самого «удара ножом в спину». На самом же деле поражение в войне объяснялось ударом, нанесенным германской армии английской, французской, американской и канадской армиями, а не пресловутым предательством евреев.

Даже те, кто не разделял нацистскую идеологию, поверили в теорию о Dolchstosslegende, учитывая, что она явилась подлинным психологическим бальзамом, пролившимся на раны гордой нации, страдавшей от поражения. В биографии, опубликованной в 2002 г., сообщается, что в 1920-х гг. отец князя Плесского, одного из представителей высшей немецкой аристократии, как-то рассказал ему о том, что накануне вечером он ужинал на Парижской площади в Берлине с богатой светской львицей фрау фон Фридлянд, еврейкой по происхождению, которая якобы поведала ему следующее:

Князь Плесский вспоминал, что «мой отец очень расстроился. Он никак не мог поверить в то, что его еврейские знакомые, которых он много лет знал до войны и которые казались верными подданными Германии и преданными друзьями и сторонниками кайзера, на самом деле все это время готовились нанести ему удар, в случае если поступит такой приказ от их политических лидеров»[25]. Если просвещенные аристократы могли поверить такой нелепой лжи и теориям о тайном заговоре, то насколько легче было убедить в этом менее образованные народные массы?

Какими бы омерзительными ни казались нам убеждения Гитлера, в «Моей борьбе» он ясно высказывает свою идею о Германском рейхе (империи), который однажды подчинит себе всю Европу. Для людей, считавших себя жертвой злонамеренных действий – сколь абсурдными ни были бы теории, лежавшие в основе этой уверенности, – тому приводились неопровержимые доказательства. В своей книге Гитлер писал:

В то время мало кто воспринимал подобные заявления всерьез. Однако Гитлер обладал столь несокрушимой верой в себя, что его ничто не могло остановить. Он был глубоко убежден в собственном особом предназначении. «9 ноября 1918 г. не пройдет евреям даром, – сказал он министру иностранных дел Чехословакии Франтишеку Хвалковскому в январе 1939 г. – День расплаты настанет». Эту извращенную, параноидальную теорию заговора большинство современных психиатров диагностировало бы как первичные симптомы психопатии. Однако мало кто узнал бы о том, что он психопат, если бы не кризис капитализма, известный как «крах на Уолл-стрит».

Резкие перемены в судьбе Гитлера наступили, когда в октябре 1929 г. в Нью-Йорке рухнула американская фондовая биржа. Вскоре за этим на Европу обрушилась Великая депрессия, принеся с собой безработицу для миллионов трудящихся и вызвав всеобщее недовольство масс. В мае 1928 г. нацисты получили всего 2,6 % голосов и только с десяток мест в парламенте, но к сентябрю 1930 г. – когда число безработных в Германии достигло пяти миллионов человек – у них было уже 18,3 % голосов избирателей и более сотни мест в Рейхстаге. Через месяц после Лозаннской конференции, состоявшейся в июне 1932 г., на которой Германия согласилась с окончательной суммой репараций по Версальскому договору, нацисты выиграли 37,4 % голосов. На этих выборах антидемократические партии получили большинство голосов избирателей; впервые в истории крупное современное государство намеренно голосовало против демократии. Теперь, когда кризис привел к расколу Германии, Гитлер внезапно приобрел то, в чем нуждается каждый успешный лидер: сторонников.

Черчилль также имел крепкую, непоколебимую веру в могущественную Британскую империю, основанную на ценностях цивилизованного мира. В 1930-х гг. в своем кабинете в поместье Чартвелл, графство Кент, он написал много речей, предупреждая об опасности, которую нацисты представляли для Британии и всего мира. Вот выдержка из речи, которую он написал для выступления в «Сити-Карлтон Клубе» в сентябре 1935 г., когда итальянская угроза Абиссинии (современной Эфиопии) стала еще более зловещей, а в Германии были приняты Нюрнбергские законы, по которым евреи лишались гражданства, а на государственном флаге появилось изображение свастики:

Осознавая, что экспансионистская внешняя политика Гитлера должна в конце концов привести к войне, Черчилль снова и снова призывал Британию приступить к масштабной программе перевооружения. Его мало кто слушал. Какими только эпитетами его не награждали – «бретёр и милитарист», «дикий слон» или – в газете «Daily Express» за октябрь 1938 г. – «человеком, которому не дают покоя лавры [1-го герцога] Мальборо»[28]. В том же месяце правительство Чемберлена приняло решение не вступать в войну с Германией из-за планов Гитлера по разделу Чехословакии, что вызвало у большинства британцев бурный восторг. Совершенно очевидно, что на тот момент голос Черчилля выбивался из общего хора.