Одиночество в Сети - Вишневский Януш Леон - Страница 25

Формально я потерял целый год. В обоих институтах. Еще недавно мне это было абсолютно безразлично. Потому что бессмысленно. До абсурда неважно. Но теперь все изменилось. Занятия стали моей жизнью. Они заглушали или утихомиривали демонов. И к тому же замечательно заполняли время. Для меня ничего не могло быть целительней, чем одновременная учеба по двум совершенно разным специальностям. Мне казалось, что если я позволю «им» – хотя я не вполне точно знал, кто такие эти «они», – отнять у меня этот год, то это будет все равно как если бы я вторично позволил оплевать себя недожеванной булкой с помидором тому малорослому, слюнявому и на километр воняющему глупостью кассиру из банка.

И я не позволил. В декабре в обоих институтах мне дали разрешение нагнать упущенное. К концу сентября следующего года я сдал последний пропущенный экзамен.

В тот день на могиле Натальи лежали каштаны. Она любила каштаны. Должно быть, рано утром их положила ее мать. Я пошел сообщить ей про экзамен. Наталья была бы мною горда. Она всегда гордилась мной.

Указательные пальцы обеих рук дважды под ключицу. Потом два раза в направлении собеседника. «Я люблю тебя».

Это так просто… Якуб.

P. S. Береги себя.

– Не могли бы вы на минутку встать из-за стола? Всего на минутку. Я быстренько пройдусь пылесосом, – услышал он за спиной женский голос.

Он резко обернулся в испуге. За его стулом стояла молодая уборщица. Он сидел спиной к двери и не слышал, как она вошла. Турчанка с платком на голове, работает тут всего несколько дней, кого-то замещает. Она стояла с трубкой пылесоса в руке и улыбалась. Но, увидев его лицо, быстро отошла к двери.

– Ой, простите! Простите, – торопливо говорила она испуганным голосом. – Я думала, в это время в кабинете уже никого нет. Обычно я стучу в дверь. Но я завтра утром уберу. Это ведь не срочно. Не буду вам мешать работать.

Закрывая дверь, она бросила:

– И не надо плакать. Все будет хорошо.

Он подошел к полке с книгами у окна. Открыл форточку. В комнату ворвался успокаивающий своей регулярностью гул автострады. Он взял книжку, которую купил месяц назад и которая ждала своей очереди на верху высокой стопки книг, «обязательных для прочтения».

Он решил не возвращаться домой. Сегодня не хотелось встречаться с пустотой квартиры. Тут у него по крайней мере есть Интернет. Он вдруг почувствовал, что сегодня хочет оставаться рядом с Интернетом. И еще почувствовал, что скучает по ней и ждет не дождется наступления утра.

«Чтение всегда помогает скоротать время», – подумал он.

Впервые ему хотелось скоротать ночь. Чтобы встретиться с нею. Как можно скорей.

ОНА: Она ждала его. Сегодня она была непонятно расчувствовавшаяся. Когда он внезапно на полуфразе вышел на собрание, о котором вспомнил в последний момент, стало вдруг так пусто и тихо. Возможно, это прозвучит напыщенно, но с какого-то времени без него ее мир и вправду становился опустевшим и тихим.

Мир ICQ, чата и Интернета только кажется тихим. Ведь звуки тоже лишь вопрос воображения. Звуки и голоса можно переживать, не слыша их. С ним Интернет был полон звуков. Она смеялась, а порой и взрывалась хохотом. Если он чем-нибудь ее растрогал, шептала ему. Вскрикивала – разумеется, когда была одна в кабинете, – если он ее рассердил или возмутил. Нетерпеливо стучала по столу клавиатурой или мышью, дожидаясь его ответа или комментария. Слушала музыку, когда он ее об этом просил. Выговаривала слова, которые иногда, считал он, обретают значение, только если их громко произносят или нашептывают, а не просто читают. Общение с ним редко бывало тихим.

Потому, если он исчезал или – что случалось гораздо чаще – она отходила от компьютера, в ее мире становилось тихо, как на опустевшем стадионе. Но речь шла вовсе не о такой тишине. И не о такой пустоте. Себя-то она неплохо знала.

И когда она написала последнюю, чуточку излишне чувствительную, как она отметила через минуту, фразу о тишине, наступившей в ее мире, то неожиданно поняла, что охотно приходила бы сюда, на свое рабочее место, и в субботу, и в воскресенье. Даже если бы ей за это перестали платить. А еще охотней приходила бы сюда ночью. Он часто работает по ночам. Иногда она думала, что хорошо было хоть раз иметь его в онлайне всю ночь. Работа в этом кабинете стала теперь чем-то третьеочередным. Надо было поскорей сделать то, что на какое-то время гарантирует ей спокойствие и неприставание со стороны шефа, секретарши и сотрудниц, и сразу вернуться к Якубу. Он всегда был под рукой: ICQ, чат, e-mail. Это ведь он открыл ей, что в Интернете все «на расстоянии вытянутой руки». Надо только знать, как вытянуть руку. Она уже знала и узнавала все больше и больше. На обложке толстого тома, который она читает уже неделю, значится «Анализ рынка». Но на самом деле обложка взята с другой книжки, чтобы обмануть любопытную секретаршу, а под ней находится потрясающе захватывающее чтение – «Internet Unleashed», что в вольном переводе означает «освобожденный Интернет». И подумать только, что совсем недавно она, потому что ей лень было читать многостраничную инструкцию, не могла вставить кассету в видеомагнитофон.

Это становилось опасным. Она угрожающе близко подбиралась к состоянию, когда мужчина опять заполняет весь ее мир. Ей не хотелось этого. Это должна быть дружба. Отнюдь не любовь! Сейчас она впервые, Думая о Якубе, использовала это слово. Она не хотела никакой любви. Любовь включает в себя страдание. И оно неизбежно, хотя бы при расставаниях. А они расстаются каждый день. Дружба – нет. Любовь может быть неразделенной. Дружба – никогда. Любовь преисполнена гордыни, эгоизма, алчности, неблагодарности. Она не признает заслуг и не раздает дипломов. Кроме того, дружба исключительно редко бывает концом любви. И это не должна быть любовь! Самое большее – асимптотическая связь. Она должна непрестанно приближать их друг к другу, но так и не наградить прикосновением.

Да она и не любит его! Это просто очарованность женщины, на которую не обращает внимания муж. К тому же он виртуальный. Она не может с ним взять и согрешить. Хотя сегодня она чувствовала, что, несмотря на это, ей хочется сорваться с этой асимптоты и прикоснуться к нему. Неужто это было бы грехом?

Она ждала его, однако он не возвращался с собрания. Надо было что-то делать, чтобы настроение улучшилось. Ей всегда помогала парикмахерская. Она позвонила пани Ивоне. Та могла принять ее. Правда, только после восьми вечера. Но ей некуда было спешить. Мужа дома нет. Вчера он уехал куда-то по служебным делам. Она ответила, что с удовольствием придет даже позже.

Пани Ивона была хозяйкой одного из самых необычных парикмахерских салонов, который сама она предпочитала называть «студией». Он находился в центре Варшавы неподалеку от Политехнического института. На втором этаже довоенного дома. На стенах современная графика, кожаные кресла, помощница, встречающая у входа, записи в компьютере о том, какие «процедуры» предпочитают клиентки. Изысканная музыка в «студии» и даже в туалетах, где пахнет жасминовым дезодорантом. Островок роскоши на втором этаже серого дома. Пани Ивона знала, что посещение парикмахерши – переживание куда более интимное, чем даже визит к гинекологу. У нее не только укладывают волосы. У нее зачастую начинают строить планы на жизнь.

Когда она вошла, жизнь в «студии» все еще била ключом. Почти все кресла были заняты. Ивона оторвалась от головы клиентки и подошла к ней. Они уже давно были на «ты». Она делала прическу только у Ивоны.

– Подожди чуточку. Я освобожусь, прежде чем ты допьешь кофе.

Она села в свободное кресло около столика с газетами. В тот же миг практикантка подала ей на серебряном подносе чашку с кофе.

Она почувствовала вкус своего любимого сорта виски. Подняла голову и с благодарной улыбкой взглянула на Ивону.

«Откуда ей известно?» – подумала она.

Ивона была, пожалуй, самая эффектная из всех знакомых ей женщин. Около тридцати лет, длинные белокурые волосы, неизменно безукоризненный сдержанный макияж. Облегающие брюки, мини-юбки, длинные юбки с разрезом чуть ли не до паха. Почти всегда декольте. Узкие ладони с ногтями, обещающими боль, если их вонзить в спину. И грудь. Великолепная грудь.