Ограниченный контингент - Громов Борис Всеволодович - Страница 1

Борис Всеволодович Громов

Ограниченный контингент

От автора

Великая Отечественная война длилась четыре года. Однако для того, чтобы написать ее полную, а главное, подлинную историю, исследователям не хватило и полувека. Наверное, не меньше потребуется времени и для анализа действий 40-й армии на территории Афганистана, которые продолжались более девяти лет.

Впервые мне предложили написать эту книгу 15 февраля 1989 года, сразу после завершения вывода Ограниченного контингента советских войск из Афганистана. Затем последовало еще несколько подобных предложений. Очевидно, что интерес к событиям афганской войны с годами не ослабевает.

Я внимательно слежу за публикациями о 40-й армии и довольно часто ловлю себя на мысли, что подготовлены они людьми в большей степени пристрастными, чем компетентными. Наверное, правду об афганской войне и о мужестве советских солдат никто, кроме воевавших там, так и не расскажет. Именно это и подтолкнуло меня написать о событиях, в которых я принимал непосредственное участие.

Я признателен военному журналисту Сергею Богданову за сотрудничество в работе над этой книгой.

Задолго до войны

Родившись на берегу великой русской реки в самый разгар Великой Отечественной, о страшных годах минувшей войны я знаю лишь по книгам и рассказам. Но судьба распорядилась так, что на мою долю выпало участие в другой, не менее жестокой и трагической, афганской войне.

Моя военная жизнь началась в 12-летнем возрасте. В 1955 году я поступил в Саратовское суворовское военное училище. Это же училище в 1953 году окончил и Алексей, мой старший брат. До сих пор помню чувство зависти и восхищения, с которым я смотрел на его красивую форму.

В суворовском военном училище я получил хорошее образование. У нас работали опытнейшие преподаватели, которые стремились не только дать знания по своим предметам, но и воспитать нас настоящими офицерами.

Помимо школьной программы в расписании были уроки бальных танцев, эстетики, музыки, истории искусств. Но больше всего нам нравились, естественно, военные дисциплины — строевая подготовка, стрельба, занятия на стадионе.

Один день в неделю все в училище говорили только на английском языке. От подъема и до отбоя. Это правило касалось всех — и начальника училища, и суворовца-первогодка. Разумеется, то и дело возникали анекдотичные ситуации. Не каждый преподаватель владел языком, поэтому некоторые из них, в основном пожилые люди, пользовались разговорниками. На первых порах мы тоже по-английски говорили с горем пополам, но чувство юмора нас всегда выручало.

Мне до сих пор непонятно, на каком основании в 1960 году было принято решение о расформировании, а по сути дела, о разгоне нескольких училищ, в том числе и Саратовского, в результате чего в стране осталось только шесть СВУ. Нашу роту перевели в Калинин. Последние два года мы учились там.

Я воспитывался в семье, где главой дома был дед, Дмитрий Федорович Лебедев. Он родился в прошлом веке и прожил ровно 80 лет. Закончил юридический факультет Московского университета. В то время занятия еще проходили в старом здании университета, недалеко от Манежа. Получив образование, он вернулся в свой родной город Кузнецк, что в Пензенской области, и начал работать. Дела его шли неплохо, хотя и зажиточным деда назвать было нельзя. Юридическая практика позволяла сводить концы с концами. Там же он женился на Елизавете Анатольевне, моей бабушке. Она окончила гимназию в Кузнецке. Оба достаточно хорошо знали французский, что по тем временам не было редкостью в России.

До революции у них появилось два сына и дочь, моя мама.

Я не могу сейчас точно сказать о причине, но в конце тридцатых вся семья переехала в Саратов. К этому времени, в 1935 году, родился мой старший брат, Алексей, а в 1940-м, уже в Саратове, средний — Сергей.

Дед был очень недоволен тем положением, в котором оказался после революции. Прежде всего потому, что, за исключением короткого промежутка времени, был вынужден работать не по специальности. А она ему очень нравилась. И даже когда заходила речь о будущем внуков, он всегда настаивал на том, чтобы мы стали юристами. Тем более что в Саратове можно было получить специальное образование. Сам же он работал, сколько я себя помню, старшим бухгалтером на Приволжской железной дороге. После войны, как и все железнодорожники в то время, он получил воинское звание «младший лейтенант» и постоянно ходил в военной форме.

Насколько я могу судить, в молодости он был довольно высоким и почему-то походил на кавказца, хотя к Кавказу в нашем роду никто отношения не имеет. Носил усы и огромную шевелюру.

Они с бабушкой были страстными театралами. Так что свою любовь к театру я все-таки унаследовал от них. Несмотря на то, что Саратов считают провинциальным городом, в нем работало четыре театра — оперы и балета, драматический, ТЮЗ и кукольный. Каждое лето приезжали на гастроли театры из других городов. Я даже запомнил представления, которые давали актеры Свердловского театра оперетты. Кроме того, в Саратове были цирк и филармония.

Появившееся в то время влечение к театру не мешало нам вести бурную дворовую жизнь. Правда, у меня она проходила под недремлющим оком среднего брата, который не отпускал меня от себя ни на шаг.

Сергей, несмотря на то, что старше всего на три года, всегда был самостоятельным и нес за меня вполне взрослую ответственность. Около двух лет я ходил в детский сад, и он ежедневно меня водил туда. Это было чем-то сродни подвигу, потому что родители не отпускали детей одних даже в школу.

Мы выросли на берегу Волги. Каждое лето строили плоты замысловатых конструкций. Учить Сергей меня пытался постоянно, даже тому, чего и сам-то толком не умел. Например, как держать молоток и забивать гвозди. Сначала себе по пальцу ударит, разозлится, гвоздь все-таки вобьет, а потом скажет: «Вот так надо делать». Больше всего я обижался, когда старался, помогал, подтаскивал какие-то доски, а в «плаванье» уходили без меня. Да еще брат строго-настрого накажет: «С берега — ни шагу».

Когда моего терпения на все запреты брата не хватало, я от него просто сбегал. К тому времени у меня уже появилась своя небольшая компания. У нас было обычное городское детство послевоенных лет. Мы ходили купаться, играли в футбол и делали все, на что только хватало фантазии. Но одно занятие любили больше всего.

Каждую свободную минуту летом мы проводили на берегу реки. Почти ежедневно возле нашей пристани на сутки-другие швартовались баржи. Они были загружены огромными астраханскими и камышинскими арбузами и оседали настолько, что ватерлиния оказывалась под водой. Пацаны слетались на эти арбузы, как воробьи. Мы незаметно подплывали к барже с противоположной берегу стороны и, помогая друг другу, карабкались наверх.

На каждой барже обязательно сидел сторож с ружьем. Уж не знаю, чем оно у него было заряжено, но два раза он все-таки стрелял, правда, в воздух — жуткая картина. Но на следующий день мы все равно лезли на баржу и таскали эти самые арбузы. Из-за детской жадности в Волгу мы их скидывали множество, но вылавливали не все. У самих уже сил не хватало плыть, а тут еще и арбуз толкать нужно. Но по два-три все же добывали. Домой мы их не приносили, потому что сразу же пришлось бы отвечать на вопрос: откуда? У каждого из нас во дворе был собственный шалаш, в который войти постороннему без приглашения считалось большим грехом. Там мы их и трескали до одурения.

Раза три в неделю мы устраивали походы по крышам. На откосе, спускавшемся к Волге, дома стояли совсем близко друг к другу. Мы легко запрыгивали на крышу первого из них. Имея немного храбрости и используя деревья, по крышам можно было пройти целый квартал. Иногда приходилось прыгать со здания на здание, а ближе к реке их высота становилась все больше. Честно говоря, порой было настолько страшно, что сердце замирало. Самым смелым у нас был Володя Гусев, будущий военный летчик, полковник. Он первым перемахивал через эти пропасти-проемы, а мы уж следом за ним. Грохот стоял по ночам неимоверный. Несколько раз нас пытались поймать, однако все заканчивалось благополучно, если не считать порванных штанов. Но вид Волги и азарт приключений стоили того.