Кризис мирового капитализма - Сорос Джордж - Страница 26

Рефлексивная связь между мышлением и реальностью определенным образом легализует результаты, достигшие точки, до которой их можно поддерживать. Например, требование более низких налогов может дать людям почувствовать себя богаче, и тем самым они могут начать требовать дальнейших налоговых сокращений, но этот процесс может продолжаться далее только до того момента, пока важные общественные службы и, возможно, даже само общество не окажутся в опасности. Рефлексивная связь может также работать и в обратном направлении: когда цель достигнута, она уже не кажется такой привлекательной, как ранее, когда она была всего лишь далекой целью; успех перестает казаться таким уж сладким после первоначального взрыва энтузиазма, формируя кратковременные модные увлечения. Например, успех одного поколения в достижении материального благополучия дает детям возможность отказаться от рабочей этики. На финансовых рынках полно примеров, когда следование за тенденцией становится источником нестабильности. То же рассуждение справедливо и в отношении общества в целом. Когда фундаментальными принципами широко пренебрегают во имя практической целесообразности, люди теряют ориентиры, и одновременно усиливается стремление к твердым правилам и жесткой дисциплине. Нельзя поддерживать стабильность, если люди не придерживаются некоторых фундаментальных принципов, независимо от последствий. Когда успех становится единственным критерием, по которому судят о действиях, нет ничего, что остановило бы рефлексивное взаимодействие от движения на далекую от равновесия территорию.

Как желание принять некоторые фундаментальные ценности предотвращает выход из-под контроля цикла подъем – спад, дестабилизирующего общество? Для ответа именно на этот вопрос может оказаться полезным опыт, приобретенный в лаборатории финансовых рынков. Ответ заключается в следующем: путем сдерживания поведения, выражающегося в следовании за традицией, которое угрожает стабильности в обществе точно так же, как и стабильности на финансовых рынках.

Это – важный момент, но он, возможно, выглядит слишком абстрактно. Он может стать более понятным, если мы рассмотрим ряд практических примеров, взятых из жизни финансовых рынков. В книге «Алхимия финансов» я показал, что движения валют имеют тенденцию к чрезмерном росту из-за спекуляции, являющейся результатом следования за тенденцией. Мы можем также наблюдать поведение, заключающееся в следовании тенденции, на фондовых рынках, рынках товаров, рынках недвижимости, прототипом чего была голландская тюльпаномания. Такие движения не могли бы достигать крайних точек, если бы участники рынка были более последовательны и привержены так называемым основным принципам. Проблема состоит в том, что вера в эти основные принципы является, по крайней мере на финансовых рынках, демонстративно ложной. Я показал ранее, что то, что рассматривается как фундаментальные ценности или объективные критерии, часто является рефлексией, и неспособность признать этот факт угрожает процессу развития цикла подъем – спад. Именно такой случай и имел место во время бума конгломератов в конце 60-х годов, во время международного кредитного бума конца 70-х годов и во время текущего мирового финансового кризиса. Итак, вы обречены, если вы абсолютно не верите в так называемые основные принципы и поддаетесь желанию следовать за тенденцией, но вы также обречены, если вы верите в так называемые основные принципы, потому что рынки вам докажут, что вы ошибаетесь. У стабильности – не так много оснований для надежды!

Теперь мы должны аккуратно дифференцировать ценности, определяющие экономическое поведение, и ценности, господствующие в обществе. Мне удалось показать, что чередование роста и спада деловой активности на финансовых рынках вызвано верой в так называемые основные показатели, которая оказывается явно ложной. Но это не влияет на фундаментальные ценности в целом. Приравнивать основные показатели на финансовых рынках и фундаментальные ценности – все равно, что строить доводы на игре слов. Надо найти более разумную основу: можно показать, что в переходном обществе фундаментальные ценности всегда опираются на шаткий фундамент. Это звучит менее категорично, чем заявление о том, что фундаментальные ценности явно ложны, это утверждение настолько категоричное, что может вызвать сомнения в стабильности открытого общества.

Почему, в конце концов, люди должны руководствоваться чувством, что нечто хорошо или плохо, независимо от последствий? Почему они не должны добиваться успеха любыми наиболее эффективными средствами? Это – законные вопросы, на которые нет простых ответов. Настоящие ответы могут шокировать людей, которых воспитывали правопослушными и высокоморальными гражданами, однако на деле это означает только то, что люди не осознают, что чувство морали – это приобретенное чувство. Оно прививается людям обществом – родителями, школой, правовыми институтами, традициями, и оно необходимо для поддержания целостности общества. В кардинально меняющемся, переходном обществе первостепенным фактором становятся личностные свойства. С точки зрения личности, для достижения успеха необходимо следовать морали; на практике это свойство может быть помехой. Чем больше люди в качестве критерия, по которому они судят о других людях, выбирают успех, тем меньше им надо следовать морали. Чтобы выполнять требования морального кодекса, вы должны ставить общие интересы выше личных корыстных интересов. В обществе, где господствуют стабильные отношения, это составляет гораздо меньшую проблему, потому что достичь успеха сложно, если вы нарушаете основные социальные нормы. Но когда вы можете двигаться свободно, социальные нормы становятся менее обязательными, а уж когда общественной нормой является практическая целесообразность, общество становится нестабильным.

Можно увидеть, что близким к равновесию условиям открытого общества угрожают с обеих сторон; открытое общество ненадежно пристроилось между статическим неравновесием закрытого общества и динамическим неравновесием идеального переходного общества. Такое положение существенно отличается от моих первоначальных концептуальных построений, когда я признавал только дихотомию открытое – закрытое общество. Эта дихотомия больше соответствовала условиям холодной войны; идея открытого общества, занимающего среднее положение между фундаменталистскими идеологиями, с одной стороны, и отсутствием общих фундаментальных ценностей, с другой стороны, – скорее всего больше подходит к ситуации наших дней.

Можно, конечно, поставить под сомнение ценность универсально действенных концептуальных построений, которые могут быть легко приспособлены к меняющимся условиям, но концептуальные построения не являются ни совершенными, ни действующими бесконечно долго. Они могут, как я указал ранее, не представлять собой ничего, кроме «плодотворной ошибки». Это, однако, не освобождает нас от обязанности исправлять ошибки, что я и делаю здесь и сейчас. Идея несовершенства ценностей уже присутствовала в моей первоначальной модели открытого общества, но в то время я рассматривал появление закрытого общества в качестве единственной альтернативы открытому. Современная история учит нас, что существует по крайней мере еще один вариант: нестабильность и хаос ведут к краху общества в целом. Это особенно верно по отношению к обществам, находящимся за пределами относительно стабильных сообществ Европы и Северной Америки.

Рассмотрим несколько конкретных примеров из современной истории. Дезинтеграция Советского Союза создала вакуум государственной власти и вызвала крушение права и общественного порядка, которые могут составлять точно такую же угрозу свободе, какую в советские времена представляло подавление свободы [16]. Мы стали свидетелями похожих крушений государственной власти в 90-е годы в Югославии и Албании, в различных регионах Африки (Сомали, Руанда, Бурунди, Конго и т.д.) и Азии (Афганистан, Таджикистан, Камбоджа). Если мы посмотрим на мир в целом, то увидим крайне нестабильную ситуацию: наличие мировой экономической системы, но отсутствие мировой политической системы. Я уверен, что, описывая нестабильность в качестве еще одной альтернативы, я опять упрощаю положение вещей, поскольку нестабильность может иметь разные формы; но нам необходимо упрощение, чтобы увидеть хоть какой-то смысл в крайне запутанном мире. Пока мы понимаем, что мы делаем, концептуальные построения, разрабатываемые мною здесь, могут быть полезны не только в прояснении текущего положения, они могут помочь стабилизировать положение в мире.