Тридцатая любовь Марины - Сорокин Владимир Георгиевич - Страница 40

Два заспанных грузчика в рваных ватниках обрушили на него новые ящики и скрылись в черном дверном проеме.

Запыхавшаяся Марина подошла к костру, заметив как сильно растопил он подмерзший ледок, размахнулась и бросила набитый книгами пакет.

Пролетев сквозь порывистые желтые языки, он с хрустом провалился в рассыпчатый янтарный жар, и тут же целлофан пронзительно затрещал, свертываясь. Книги рассыпались, пламя охватило их.

Фотография скорчилась, треугольное лицо сверкнуло омерзительной гримасой и пропало навсегда. Тетрадь зашевелилась, горящие страницы скручивались черными рассыпающимися трубочками, замелькали фотографии.

Вика… Наташка… Нина…

Два грязных поломанных ящика с треском рухнули в .костер, накрыв горящие книги.

— Вот и все… — прошептала Марина, чувствуя на лице теплоту пламени.

Она устало улыбнулась.

— А Стендаля-то зачем? — усмехнулся Сергей Николаич, бросая в костер окурок.

— Надо, — тряхнула головой она и облегченно вздохнула, — Ну, пошли теперь…

На автобусной остановке толпился народ.

Рассвет набирал силу: грязный осевший снег побледнел, мутно-синие облака на востоке порозовели.

Отодвинув рукав, Сергей Николаич посмотрел на часы:

— Припаздываем. Плохи дела.

— Может такси возьмем? — спросила зябко Марина.

— Ишь ты, таксошная какая! — усмехнулся он, — Привыкла деньгу проматывать! Нет, Марина. Такси — это баловство. Пролетариату общественный транспорт дан для передвижения. Так что, давай как все.

Подошел автобус.

Он был основательно переполнен и слегка осел на правый бок.

Его быстро обступили.

Разошлись двери, но никто не вылез, наоборот, — тесно стоящие пассажиры подались глубже.

— Вперед! — бодро взял Маринину руку Румянцев и, проталкиваясь, полез в автобус.

С трудом они втиснулись, поднялись по ступенькам, раздвигая и тесня стоящих.

— Чего толкаешься… — сонно повернулся к ним какой-то парень в синей нейлоновой куртке.

Ничего не ответив, Сергей Николаич обратился к Марине:

— У тебя проездной?

— Нет. Вот пятачок.

— Давай.

Его пальцы взяли пятак, рука потянулась над чужими плечами:

— Опустите пожалста…

Автобус резко качнуло, сзади навалились, Марина вцепилась в вертикальный поручень, облепленный многими руками.

Ей давно уже не приходилось ездить так рано — за мутными стеклами автобуса еще светились фонари и окна; то и дело вспыхивающий розовым восток мелькал за сероватыми коробками домов.

— Ну как, жива? — дохнул ей в затылок Сергей Николаич.

С трудом поворачиваясь к нему, она кивнула:

— Народу сколько…

— Ну и хорошо, — рассмеялся он, — В тесноте, да не в обиде.

Автобус стал поворачивать, их прижало к окну.

Сергей Николаич поднял руку и украдкой погладил Марину по щеке:

— Выспалась?

— Выспалась… — улыбнулась она.

— А я вот так каждый день. Хоть мне и к девяти положено.

— Почему?

— Да не могу и все тут. Как привык, так и встаю в шесть. По будильнику. Не могу валяться, когда другие работают.

— А машины персональной нет у тебя?

— Отказался. У нас заводик небольшой. Всего-то три волги прикрепили. Директору, главному механику, ну и мне полагалась. Только я нашему главному инженеру уступил. Он в Красногорске живет. Человек пожилой. А ему-то к семи обязательно нужно, как штык. Вот я и уступил…

— Но тебе от нового дома совсем близко…

— Да. Близко. Зато в райком несподручно. На двух автобусах…

Автобус остановился, медленно расползлись половинки дверей, пассажиры стали выходить.

— А у тебя метро-то совсем рядом, — пробормотал Сергей Николаич, помогая ей сойти.

— Да. Десять минут езды.

— Счастливая, — засмеялся он, заправляя выбившийся во время автобусной давки шарф.

В метро было так же тесно, как и в автобусе. Полусонные люди стояли в поезде близко друг к другу.

Марина с интересом разглядывала их и улыбалась самой себе.

Раньше она косилась на них с презрением, старалась ездить на такси, чтобы не видеть близко эти заспанные лица.

А теперь… Это было так ново, что улыбка недоумения все сильнее растягивала ее губы.

— Ты что смеешься? — наклонился к ней Сергей Николаич.

— Да так… ничего… — облегченно вздохнула она.

Неожиданно поезд остановился между двумя станциями.

В окнах застыли какие-то сумрачные трубы и кабели, тишина повисла в вагоне, только шуршала одежда переминающихся людей.

Марина продолжала рассматривать их неподвижные фигуры.

Они были близки ей, как никогда, но их молчание становилось гнетущим.

Марина повернулась к Сергею Николаичу, чтобы не нарушить тишины, еле слышно спросила:

— Разве нечего сказать?

Он вздохнул, лицо стало серьезным:

— Время еще не пришло. А сказать есть что. Поезд дернулся, пополз и стал набирать скорость:

— А что мешает? — спросила Марина.

— Америка! — серьезно ответил он и снова вздохнул, — Ты это поняла?

Она кивнула.

Завод Малогабаритных Компрессоров стоял недалеко от метро, — свернули за угол большого старого дома, пересекли трамвайную линию и оказались у проходной.

На больших сетчатых воротах висели крупные облупившиеся буквы: ЗМК.

Возле проходной никого не было.

— Припоздали, — пробормотал Сергей Николаич, глядя на часы, — Ну, ничего. День сегодня особый.

Открыв дребезжащую дверь, он пропустил Марину вперед, кивнул сидящему возле вертушки вахтеру:

— Привет, Михалыч.

— Доброго здоровья, Сереж, — улыбнулся старик, — Что-то сегодня поздновато…

— Правильно. А потому что день исключительный.

— Понял, — улыбнулся вахтер.

Миновав вертушку, они прошли по широкому коридору, потом оказались на лестнице.

— Видишь — нет никого. Все уж на своих местах. Дисциплина…

— Это завод шумит? — спросила Марина, прислушиваясь к равномерному гулу.

— Да. На первом у нас все цеха. А на втором — администрация… — проговорил Сергей Николаич, на ходу расстегивая пальто, — Пошли!

Они поднялись на второй этаж.

Им встретились несколько человек, все они приветливо поздоровались с Румянцевым.

— Сереж, а сколько у вас человек на заводе? — спросила Марина.

— Тысяча семьсот сорок.

— Много.

— Не очень. У нас заводик небольшой. Но зато среди районных предприятий третье место держим. Вот как.

— Молодцы…

Прошли по ярко освещенному коридору с множеством обитых дверей, Сергей Николаич вынул ключи.

Его кабинет был у самого поворота — коричневая дверь с табличкой:

Он сунул ключ в замок, повернул и решительно распахнул дверь:

— Входи.

Марина вошла.

Кабинет был небольшим — два стола, два коричневых сейфа, портрет Ленина на стене, вешалка в углу.

— Раздевайся, — проговорил Сергей Николаич, рывком сбрасывая с себя пальто, — Как тебе мои апартаменты?

— Уютный кабинетик, — улыбнулась Марина, раздеваясь, — А второй стол зачем?

— Тут секретарша сидит. Зиночка. Но она к девяти приходит. Как и положено.

Повесив свой плащ рядом с его пальто, Марина сняла платок, поправила волосы.

Сергей Николаич достал расческу, быстро причесался, снял трубку телефона, набрал номер:

— Люся? Доброе утро… Владимир Иваныч у себя? Да? Куда? Ясно… во сколько теперь?.. Вот как… А как же с планеркой? Он успеет к одиннадцати? Точно? Ну, хорошо… всего…

Положив трубку, он улыбнулся Марине:

— Отбой. Планерка в одиннадцать.

Марина рассматривала почетную грамоту, висящую на стене под портретом:

— Ты начальником цеха был?

— Да. Вот отметили.

— Молодец…

Он достал сигареты, протянул ей, но она отрицательно покачала головой.

— Знаешь, — пробормотал он, закуривая, — Пойдем-ка по заводу пройдемся. Я тебе весь наш улей покажу, все хозяйство… Только ты волосы повяжи чем-нибудь. У нас таких русалок к станкам не подпускают.