Столкновение миров - Кинг Стивен - Страница 51

Второй человек подошел к краю подкидной доски и прыгнул с вершины башни; третий, четвертый. Меньше, чем через пять минут в воздухе было человек сорок. Они описывали сложные, но одинаковые фигуры: прочь от башни, восьмерка, полет над башней, опять восьмерка, приземление на платформу. И опять все сначала.

Они кружились, танцевали, пересекались в воздухе. Джек рассмеялся от радости. Это было похоже на балет на воде в старых фильмах Истера Вильямса. Эти пловцы и сам Истер Вильямс, конечно, делали все так, что это выглядело легким, как будто сам можешь прыгнуть в воду и повторить все это вместе со своими друзьями.

Но тут было и отличие. Полет людей не казался легкой забавой; было видно, что они тратят огромное количество энергии, чтобы держаться в воздухе, и Джек неожиданно с уверенностью почувствовал, что им трудно, как при выполнении тяжелых физических упражнений: подъем ног или приседание на одной ноге, например. Больно. «Не помучишься, не научишься!» — орал тренер, когда кто-то пытался сачковать.

Затем ему открылось еще кое-что. Когда-то мать брала его к подруге Майре, которая была настоящей балериной и много репетировала в студии на Велшир Бульвар, и Джек видел их балетный спектакль. Это было довольно скучное занятие, вроде церкви или уроков по телевизору. Он был поражен или немного испуган контрастом между тем, как балерина выглядит на сцене, где она кажется невесомой и легко стоит на носках в пуантах, и тем, как она выглядит, когда стоит в нескольких футах, в ярком солнечном свете, падающем из огромного, от пола до потолка, французского окна. И никакой музыки — только хореограф ритмично хлопает в ладоши и отпускает критические замечания. Никаких похвал, только критика. Пот струится по их лицам. Трико пропитано потом. Вся комната, такая огромная и полная воздуха, пропитана потом. Блестящие мышцы дрожат от нервного и физического напряжения. Натянутые сухожилия выпирают, как изолированные кабели. Набухшие вены пульсируют на лбах и шеях. Кроме хлопков и окриков хореографа единственными звуками являются «топ-топ» балетных пуантов по полу и тяжелое, надрывное дыхание. Джек внезапно понял, что эти танцоры даже не зарабатывают себе на жизнь: они просто убивают себя. Лучше всего он запомнил выражение их лиц — сосредоточенность, концентрация, боль… но, несмотря на боль, на сведенные судорогой мышцы, лица их светились радостью, и это пугало Джека, потому что казалось просто невозможным. Какой человек будет добровольно подвергать себя такой постоянной, ужасной, изматывающей боли?

«И здесь тоже видна боль, — подумал он. — Интересно, они на самом деле крылатые люди, как люди-птицы в старом сериале Флеша Гордона, или их крылья из тех, что были у Икара и Дедала, и которые нужно привязывать?» Джек решил, что это не имеет особого значения… по крайней мере, для него.

Радость.

Они живут среди тайн, эти люди живут среди тайн.

На самом деле, это не имело значения. Радость поддерживала их, независимо от того, росли ли крылья у них за спиной или их надевали на плечи. Потому, что он видел, даже с этого расстояния, что присутствовал в здешнем аналоге зала на Велшир. Все эти усилия были не напрасны. То, что это требует таких сил, а длится такой короткий миг, было ужасно. То, что делали эти люди, было кошмарно и прекрасно.

«И это все просто игра, — подумал он и неожиданно поверил в это. — Игра, а может быть, даже тренировка перед игрой. Вот почему они тратят силы, покрываются потом и дрожат от напряжения в зале на Велшир, когда тренируются. Тренировка перед шоу, на которое обратят внимание всего несколько человек, и которое, возможно, скоро закроют».

«Радость», — подумал он снова, поворачивая, чтобы посмотреть на летающих людей. Ветер разметал волосы по лбу. Время безнаказанности подходило к концу и, если подумать, даже Джек почувствовал приближение этого конца. Мальчик не может долго идти по дороге, не может пройти сквозь все испытания, особенно такие, которые выпали на его долю в Оутли, и оставаться невинным. Но в этот момент, когда он стоял, глядя в небо, казалось, что невинность окружала его, как южный рыбак во время явления Бога в поэме Элизабет Бишоп, а все вокруг покрывала радуга, радуга, радуга…

«Радость, черт побери, это полный бодрости маленький мир».

Чувствуя себя лучше, чем до того, как все началось, одному Богу известно, как давно это было, Джек опять двинулся по Западной Дороге мягкими шагами. На его лице застыла все та же мягкая счастливая улыбка. Снова и снова он оглядывался через плечо и очень долго еще видел летающих людей. Воздух Территорий был так прозрачен, что казалось, даже увеличивает. Даже когда люди с крыльями исчезли из виду, чувство радости оставалось, как будто радуга была внутри его головы.

Когда солнце начало опускаться, Джек понял, что он не хочет возвращаться в другой мир, на американские Территории, и не только из-за ужасного вкуса волшебного сока. Он не хотел уходить отсюда.

В траве журчал ручеек. Изредка начали появляться деревья со странно плоскими верхушками, как у эвкалиптов. Ручеек заворачивал вправо и продолжал свой путь рядом с дорогой. Впереди текла огромная река. Она была настолько огромной, что почти с час Джек принимал ее за полоску неба, которая была почему-то окрашена в более темный синий цвет, чем остальное небо; это было озеро. «Великое озеро», — подумал он, улыбаясь. Он решил, что в другом мире это озеро называлось Онтарио.

Джек чувствовал себя отлично. Двигаясь в верном направлении, возможно, чуть к северу, но он не сомневался, что Западная Дорога должна очень скоро повернуть туда, куда нужно. Это чувство почти маниакальной радости, которую он определил, как бодрость, давало ему спокойную уверенность, которая казалась чистой, как воздух Территорий. Только одна вещь омрачала это чувство — воспоминание

шесть, шесть лет, Джеку шесть лет

о Джерри Бледсо. Зачем его мозг дал ему такую трудную задачу, вызвав это воспоминание?

Нет — не воспоминание… два воспоминания. Первое — это как миссис Фини рассказывала своей сестре, что все электричество, вырвалось и поджарило его, что очки расплавились на его носу, она слышала, как мистер Слоут говорил это по телефону… и как он сидел под тахтой, совсем не желая подслушивать, а отец говорил: «Все имеет последствия, и некоторые из последствий имеют свои неприятные стороны». И что-то действительно доставило неприятности Джерри Бледсо, не так ли? Когда очки расплавляются на переносице и залепляют нос, я бы сказал, что это ужасно неприятно…

Джек остановился, как вкопанный.

Что ты хочешь сказать?

Ты знаешь, что я хочу сказать, Джек, твой отец исчез в тот день, и Морган тоже. Они были здесь. Где здесь? Наверное, они были там, где находятся их дома в Калифорнии в американских Территориях. И они что-то делали, оба или один из них. Возможно, что-то большое, возможно, просто, кто-то бросил камень… или зарыл в землю зернышко яблока. И это как-то… отозвалось эхом там. Отозвалось и убило Джерри Бледсо.

Джек вздрогнул. Да, кажется, он знал, почему его мозг так настойчиво вызывал это воспоминание. Игрушечное такси, приглушенный шепот мужского голоса, Дектор Гордон дует в трубу. Он не хотел вспоминать, потому что

(кто вызывает эти изменения, папа)

это подразумевало, что находясь здесь, он может сделать что-то ужасное в их мире. Начать Третью Мировую Войну? Нет, скорее всего, нет. В последнее время он не убивал ни одного Короля, старого или молодого. Но что же должно случиться, чтобы вызвать эхо, которое может поджарить Джерри Бледсо? Может быть, Дядя Морган застрелил Двойника Джерри (если тот у него был)? Пытался продать кому-то в Территориях концепцию электричества? Или это что-то мелкое… что-то настолько обыденное, как купить кусок мяса в провинции или в маленьком городишке? Кто вызывает эти изменения? Что вызывает эти изменения?