Светящийся - Кинг Стивен - Страница 50

Он не смог бы объяснить, почему эта мысль застряла у него в голове, но она была одной из причин, заставивших его отправиться самому за мелким заказом. Он намеревался посетить адвокатскую контору, расположенную над супермаркетом Фрэнка. Хозяин этой конторы был молодой черный парень по имени Макайвер. Войдя к нему, Хэллоранн заявил, что ему нужно составить завещание. Не может ли Макайвер помочь ему в этом деле? Макайвер спросил, к какому сроку подготовить документ. К завтрашнему дню, сказал Хэллоранн и рассмеялся. Какие-нибудь затруднения? — последовал вопрос Макайвера. Никаких, заверил Хэллоранн, у меня есть вот этот кадиллак, счет в банке — девять тысяч долларов — и полный гардероб одежды. Все это я отказываю сестре. Макайвер улыбнулся — что, если она умрет раньше? Неважно, ответил Хэллоранн, я составлю другое завещание. Документ был составлен и подписан за каких-то три часа и теперь лежал в нагрудном кармане рубашки в конверте с надписью староанглийскими буквами: «Завещание».

Черт его знает, почему взбрела ему в голову в этот теплый солнечный день идея совершить то, что он откладывал годами, но желание было сильнее его, и он подчинился импульсу.

Машина выехала за пределы города. Он выжал из мотора скорость за шестьдесят миль, разрешенных правилами, и держался левой полосы, обгоняя попутный транспорт. По опыту он знал, что его «кадиллак» легко выжмет все девяносто и даже сто двадцать, но его лихаческие деньки остались позади, теперь его пугала мысль о скорости — вероятно, стареет.

Бог мой, запах апельсинов становится все сильнее. Неужели перевернулся ящик?

В ветровое стекло бились жуки. Он настроил приемник на майамскую волну и поймал тихий, заунывный голос Эла Грина:

«Мы прекрасно провели с тобой время.

Но пришла пора расстаться».

Он приспустил окно, выбросил окурок, потом опустил стекло донизу, чтобы выветрить запах апельсинов. Постукивая пальцем по баранке, Дик вполголоса подпевал Элу Грину. Внезапно запах апельсинов усилился настолько, что он понял на него что-то находит. В зеркале заднего обзора он увидел свои удивленные глаза, и вдруг на него обрушился удар, заглушивший все остальное: дорогу, музыку, самосознание как уникального человеческого существа. Это походило на то, как если бы кто-то приставил к его голове психический пистолет и выстрелил в висок.

О, ДИК, ПРИДИ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, ПРИДИ!

«Кадиллак» в это время поравнялся с фургоном, за рулем которого сидел рабочий в спецовке. Шофер увидел, что лимузин вильнул на его проезжую полосу. Он дал резкий сигнал. Лимузин продолжал прижиматься к фургону, и рабочий в спецовке увидел, что большой негр за рулем лимузина сидит, закатив глаза. Позже он рассказал жене, что курчавые волосы негра стояли дыбом, словно ему сделали новомодную прическу. Шоферу показалось, что негра хватил удар.

Рабочий нажал на тормоз, благо сзади было свободное пространство. Багажник «кадиллака» мелькнул у бампера фургона. Выпучив от страха глаза, рабочий увидел, что задние ракетовидные стоп-сигналы лимузина подрезали ему дорогу в нескольких дюймах от капота его машины. Рабочий вильнул влево, все время отчаянно нажимая на кнопку сигнала, и обогнул пьяный лимузин. Высунувшись из дверцы, он предложил водителю лимузина совершить сексуальный акт с самим собой, пожелал всем лицам негритянской крови очутиться на своей африканской родине и сообщил, что видел его маму в нью-орлеанском борделе.

Затем он обогнал лимузин и вдруг понял, что обмочился.

В голове Хэллоранна продолжала крутиться мысль,

Приди, Дик, пожалуйста, приди. Дик, пожалуйста!

но постепенно она стала замирать, как затухает радиоволна за пределами досягаемости радиостанции. И тут Хэллоранн увидел, что машина скользит по травянистой обочине дороги со скоростью более пятидесяти миль. Он вернул машину на дорогу, заметив, как заднее колесо при повороте зависло над кюветом.

Возле дороги стоял киоск с прохладительными напитками. Хэллоранн просигналил и свернул к нему, чувствуя, как сердце болезненно сжимается в груди. Он остановил машину на стоянке, вытащил платок и вытер потное лицо.

Боже милостивый!

— Чем могу быть полезной? — голос заставил его вздрогнуть, но это был голос проворной официантки, стоявшей у открытого окошка машины с блокнотиком в руке.

— Да, детка, принеси шипучки. Добавь две щепотки ванилина, хорошо?

— Слушаюсь, сэр. — Она отошла, соблазнительно покачивая бедрами, обтянутыми красным форменным платьем.

Хэллоранн откинулся на сиденье, закрыв глаза. У него не оставалось сил. Последние он выложил на заказ официантке, осталась только тупая, ноющая головная боль, словно его мозги вывернули наизнанку, выжали и повесили сушиться, как в тот раз, когда он попросил малыша Денни пустить на него свечение там, в ульмановском раю.

На этот раз сигнал прозвучал еще мощнее. Тогда малыш только поиграл с ним. Сейчас сигнал звучал у него в голове панически громко.

Хэллоранн глянул на свои руки. Они были покрыты гусиной кожей, как от мороза. Он велел мальчику позвать его, если тот будет нуждаться в помощи, вот он и зовет. И как он мог оставить малыша в отеле, с его-то свечением. Неудивительно, что с ним приключилась беда, возможно, смертельная беда.

Внезапно Хэллоранн повернул ключ зажигания, включил заднюю передачу и вырулил на шоссе. У входа в киоск под аркой показалась официантка, держа в руках поднос с напитком.

— Куда вы, на пожар, что ли? — крикнула она ему вслед.

Управляющего рестораном звали Квимс. Когда Хэллоранн вошел в его кабинет, тот болтал по телефону со своим букмекером. Он хочет поставить на упряжку из четырех лошадок — по шесть сотен на нос. Не на двойку и не на тройку, а именно на квадригу.-

Черт возьми, имеет же он право на такую фантазию! Кстати, как идут ставки? По пятьсот семьдесят с хвостиком? Когда Квимс повесил трубку, у него был расстроенный вид. И глядя на него, Хэллоранн понял, почему человек, зарабатывающий пять тысяч в год, может ходить в лоснящемся костюме. Судя по его красным глазам, этот человек вчера вечером не отрывал взгляда от донышка бутылок с бурбоном.

— Есть проблемы, Дик?

— Да, мистер Квимс. Мне нужно три дня отпуска.

Квимс вытащил из кармана пачку «Кента», тряхнув ее, выбил одну сигарету и сунул ее фильтром в рот.

— Бог мой, — сказал он. — Что у тебя стряслось?

— Мне нужны три дня, — повторил Хэллоранн. — Мой мальчик…

Квимс бросил взгляд на левую руку Хэллоранна, на которой не было кольца.

— Я в разводе с 1964-го года, — объяснил Хэллоранн терпеливо.

— Дик, ты же знаешь положение дел у нас в конце недели. Все места заказаны, даже дешевые. Возьми мои часы, бумажник, пенсию, даже жену в придачу, если не боишься острых костяшек, но только не проси отпуска. Что с мальчиком, приболел?

— Да, сэр, — Хэллоранн представил себе картину, как он стоит, комкая в руках матерчатую шляпу и закатывая под лоб белки глаз — так, как бывало когда-то с его далекими предками-рабами. — Его пристрелили.

— Пристрелили? — эхом повторил Квимс и кинул «Кент» в пепельницу с эмблемой Административной школы, которую он окончил.

— Да, сэр, — мрачно изрек Хэллоранн.

— На охоте? — осведомился Квимс.

— Нет, сэр, — сказал Хэллоранн, понижая голос до хриплого шепота. — Яна жила с этим шофером грузовика. Белым. Он выстрелил в сына. Сейчас тот лежит в госпитале. В Колорадо. При смерти.

— Откуда, черт побери, тебе это стало известно? Я-то считал, что ты в городе покупаешь овощи.

Хэллоранн вытащил из кармана конверт с завещанием и помахал им перед налитыми кровью глазами управляющего, потом быстро сунул его назад в карман и сказал:

— Яна прислала письмо. Оно лежало в почтовом ящике, когда я вернулся из города.

— Боже, боже мой! — простонал Квимс с озабоченным лицом. Оно выражало сочувствие в той мере, на какое белый человек, лишенный расовых предрассудков, способен, когда речь идет о черномазом и его сыне.