Он распечатал норму, вывалил в глазурованную чашку, достал из холодильника банку баклажанной икры, открыл, ложкой стал класть на подсохший брикетик нормы.

— Перелетают, пап!

Радушкевич ложкой перемешал норму с икрой, нарезал хлеба.

— Во, пап! Одновременно трое!

Он стал намазывать получившуюся массу на хлеб.

— Кувырки прямо в воздухе!

Всей массы хватило на семь бутербродов. Радушкевич помешал какао, отхлебнул, взял первый бутерброд, откусил.

— А тетя через ноги вылезла, пап!

— Да бог с ней… — еле слышно пробормотал Радушкевич, прихлебывая какао.

Стуча когтями по полу, подошел Генри, ткнулся черной мордой в колени.

Радушкевич дал ему кусок сахара.

Генри звучно разгрыз его, роняя крошки на пол, подобрал их, и, облизываясь, посмотрел на хозяина.

— О, верстка пришла, — Тумаков посмотрел через Олино плечо, отхлебнул из стакана. — Чего ж ты молчишь, нимфа?

— А ты что, торопишься? — не глядя на него, Оля сортировала полосы верстки.

— Предположим.

— Вот и не выйдет ничего. Тебе за Морозова придется вычитывать. Держи!

Она протянула ему ворох листов.

— Постой, постой, в честь чего это? — Тумаков поставил стакан, взял верстку. — Как за Морозова? А он где?

— Слинял куда-то.

— А Васнецов?

— Отпустил, конечно Они ж друзья-приятели…

— Ни фига себе, — Тумаков взял верстку, сел в кресло рядом с Олиным столом. — Ну, мороз — мороз, не морозь меня… надо же. А я думал в пять смыться.

— Теперь до шести — минимум.

— Да. Вообще, убегать, когда верстку подписываем — свинство.

— Это ты ему говори.

— Говори — не говори… одна каша…

Тумаков достал из пиджака ручку, замолчал, вчитываясь. Оля выглянула в коридор:

— Комар! Сергей Львович! Верстка пришла!

— Идууу, — разнеслось по коридору.

Комаров вбежал через минуту, протянул руку:

— Гив!

Слюня пальцы, Оля отсчитала ему:

— Это твой разворот… и рассказик тоже твой…

— Мое, мое, все мое.

Комаров взял листы и двинулся, читая на ходу. Входящий Бронштейн отшатнулся от него:

— Лешенька, смотри под ноги…

— Извиняюсь, Сергей Львович…

Оля сложила вместе три разворота, протянула:

— Сергей Львович.

— Аха, — Бронштейн поднес лист к глазам. — Ух ты, это что ж так глухо встало?

— А что вы хотели?

— Ну, я думал воздух над заголовком будет.

— Никакого воздуха, все в норме.

— Хорошо.

Бронштейн вышел. Шамкович заглянул, постучал согнутым пальцем о косяк:

— Здесь, говорят, верстку дают?

— Дают. У тебя что?

— Водорезова там, полтора разворотика.

— Где же это…— листала Оля.

— С семнадцатой, кажется…

— Вот. Держи. И побыстрей, Сань, если можно.

— Бу здэ…

Шамкович скрылся.

Оля разложила на столе оставшиеся листы:

— Это Коткову, шахматы… так. А это что? Барановские, что ль? А где Баранов? Ба-ра-нов! Где ты?

— Он обедает, — поднял голову Тумаков.

— Отложим. Так… и что, все? А где же обложки? Не дали? Когда же они дадут?

Тумаков пил чай, читал верстку.

Оля встала потянулась:

— Оооо, господи… целый день согнувшись.

— А ты разогнись.

Она снова села, выдвинула ящик в тумбе стола:

— Норму вот никак не осилю.

— А ты осиль.

Оля вынула пакетик, на котором лежали остатки нормы, стала отщипывать и есть:

— Целый день клюю ее, все не доклюю…

— А ты доклюй.

Тумаков допил чай, отодвинул стакан.

Ярцев опоздал на десять минут, — круглые часы на серебристом столбе показывали седьмой час.

Славка и Сашка ждали его на углу возле будки сапожника.

— Здорово, — Ярцев протянул руку, — зашился я немного…

— А мы уж думали опять продинамишь. — Славка вяло пожал ее.

— Витька-динамист… — ощерился Сашка, сдавил Витькины пальцы. — Наше вам, ударник — передовик… что этты деловой такой? Торчишь?

— Торчу, бля. Со страшной силой, — Витька достал сигареты, протянул.

Закурили. Витька выпустил дым, сплюнул:

— Ну чего молчите? Мне штоль опять бежать?

Славка с Сашкой рассмеялись:

— Деятель, бля!

— Деловой, дымится аж…

— А чего, купили, что ль?

Славка укоризненно покачал головой:

— Да, Виктор Кузьмич. Плохо вы о нас думаете. Недооцениваете.

Он распахнул пальто. Во внутреннем кармане торчала бутылка водки.

— Японский бог… — Витька хихикнул, — Ну, молчу!

— Вот, вот. Помалкивайте, Виктор Кузьмич. И гоните хруст с полтиной.

Витька отсчитал деньги, сунул Славке:

— Где будем?

— Да где угодно. Хоть здесь.

— Давай за домом.

— В скверике?

— Ага.

— Ну, пошли.

Обогнули дом, прошли через детскую площадку.

В скверике двое распивали красное, а один лежал на лавке и спал.

Прошли мимо. Сашка качнул головой:

— Самоупийцы, бля… Лучше уж политуру, чем «Плодово-ягодную».

Сели на лавку. Славка открыл, Сашка раздал по плавленому сырку.

— Таак, — Славка щелчком сбил со скамейки окурок. — Ну что, давай, Саш.

Сашка отпил, передал Витьке. Витька приложился было, но вдруг отстранился:

— Ой, бля… У меня же норма. Пей, Слав…

Он передал бутылку Славке, вытащил из кармана норму, разорвал пакет.

— Ты что? — удивленно смотрел на него Славка, держа перед собой бутылку.

— Ничего…

— И что вам тоже положено?

— А как же. По сто пятьдесят. Чего, не знал?

— Не-а… — Славка отпил из бутылки. — Фууу… а когда надумал?

— Надумал и надумал, — Витька разломил норму пополам и стал жевать, попеременно откусывая от двух кусков. — Когда-нибудь и ты надумаешь.

— Да ну на хуй, — Славка протянул ему бутылку. — Пей.

Витька дожевал норму, запил водкой.

Проглотили по сырку.

Сашка пустил бутылку в кусты.

— Дааа, Витек, смотри-ка, — Славка глядел на Витьку.

— Фантасмагория, бля, — Сашка рыгнул, встал, подкинул скомканную фольгу от сырка и ловко пнул.

Серебристый комочек описал дугу и пропал в куче опавших листьев.

Кот обнюхал сосиску, поднял голову и мяукнул.

— Ешь, ешь, Синус, — Алексей Кириллович стоял над ним. Кот снова мяукнул, качнул хвостом и отошел, понюхал давно не мытый паркет.

— Да ты что? — Алексей Кириллович присел на корточки. — Ты что? Совсем обнаглел!? Сосиски не ешь?

Кот потерся о его ногу, прошел под ним.

— Обнаглел. Но рыбы нет. Нет рыбы. Не жди.

Кот побрел на кухню.

Кряхтя, Алексей Кириллович подхватил блюдечко с сосиской, встал, зашаркал следом:

— Да, брат. Распустился. Обнаглел. Нет, хватит, разносолов. Что я, то и ты. Отныне так.

На кухне кипел чайник и варилась картошка. Синус подошел к холодильнику, оглянулся на хозяина и мяукнул.

— Нет. Ничего кроме сосисок нет. Не жди.