Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Правдивое комическое жизнеописание Франсиона - Сорель Шарль - Страница 61


61
Изменить размер шрифта:

— Право слово, мне будет нелегко исполнить свое обещание, — сказала она, — но так и быть, вы достойный кавалер, и надо вас удовольствовать. Муж помянутой дамы — превеликий ревнивец и выпускает ее из дому только по праздникам и воскресеньям; я переговорю с ней по поводу вас, и, может статься, согласится она как-нибудь на днях заглянуть сюда, вместо того чтобы (да простит мне господь, коли захочет) пойти к обедне или вечерне.

Я весьма изумился, услыхав такие речи от женщины, которая хотела выказать себя одновременно и благочестивой и распутной, и это столь сильно возмутило мою душу, что я даже отказался от встречи с горожанкой. Уверяю вас, ничто так не исправляет порочного человека, как отвращение к собственному пороку [170], иногда им испытываемое, и в непотребных домах нередко натыкаешься на картины, которые скорее отталкивают вас от греха, нежели привлекают к нему; поэтому, когда на меня нападает благочестие, я даже не всегда раскаиваюсь в том, что побывал в таких местах. Я мог бы еще многое сообщить вам на эту тему, если б мне не нужно было кончить свой рассказец, а он далеко не из худших.

По возвращении моего лакея с дровами я приказал не затапливать, пока не придет та, за которой послали, дабы и ей можно было принять участие в моих удовольствиях. Но пришлось мне ждать не менее двух часов: хозяйка дома уже не знала, какой побасенкой меня развлечь. Наконец, заметив приближение ночи, я не пожелал торчать там из-за такой малости и, сожалея только о деньгах, потраченных на дрова, оказал, что вовсе не хочу, чтоб шлюшка, заставившая меня так долго дожидаться, грелась на мой счет после своего прихода; а потому приказал я своему лакею забрать вязанку и удалился сильно рассерженный. На первом же углу я заставил его скинуть наземь и хворост и дрова, хотя по той улице еще ходили разные знатные особы; затем я велел Баску подпалить поленья с помощью факела, который он бегал зажигать в соседнюю харчевню, и принялся греться тут же сам-третей, в обществе своего лакея и какого-то присоседившегося к нам мазурика.

Я должен был поведать вам сию побасенку, коль скоро пришла она мне на память, но я расскажу вам еще много других, в коих опишу подобные же проделки, совершенные много ради единого удовольствия смело похвастаться тем, что я их выкинул; но пускался я на них не только в злачных местах, и могу вас даже заверить, что с тех пор не возвращался в академии любви, ибо можно найти достаточно случаев для приятного времяпровождения и помимо сих заведений.

КОНЕЦ ШЕСТОЙ КНИГИ

КНИГА VII

В ЭТОМ МЕСТЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ ФРАНСИОНА было прервано появлением дворецкого, принесшего завтрак. Сеньор замка воспротивился тому, чтоб гость его продолжал свой рассказ, не подкрепившись едой; а тем временем они вдосталь побеседовали о разнообразии человеческих характеров и о желании одних блистать исключительно своими нарядами, а других — вычурными речами. Поговорили они также о сильных мира сего, предпочитающих внимать безумцам, вместо того чтоб слушать рассудительных людей, и о тех, кто выглядит скромником, а на самом деле таит в груди распутные страсти и недозволенные любовные чувства. Мы уже слышали здесь подобный рассказ, каковой должен внушить нам отвращение к пороку, ибо, как ни бравировал Франсион, он тем не менее отлично сознавал, что удовольствие соблазнить госпожу и служанку не может сравниться с радостями чистой и целомудренной жизни. Он признает, как мы уже слышали, общение с падшими женщинами величайшей мерзостью, и коль скоро сам говорит, что нигде не кажутся они столь отвратительными, как в гнусных своих обиталищах, то почли и мы нелишним поместить здесь кое-какие описания их богомерзкого житья, ибо это только усилит презрение к ним и побудит тех,, кто о сем прочитает, избегать их еще старательнее, чем Франсион.

По окончании легкой своей трапезы он продолжал так, как вы увидите из нижеследующего рассказа.

— Хотя юношеский пыл толкал меня, как уже говорилось, к распутной жизни, однако же я не переставал помышлять о карьере. Я решил втереться в милость к одному королевскому фавориту, который мог продвинуть меня вперед с большим успехом, нежели Клерант. Сведя знакомство с тремя или четырьмя ближайшими его родственниками, я выразил им живейшее желание служить всему их роду. Сперва, как бы в награду за усиленные мои ласкательства, они обещали всенепременно выхлопотать мне некую прельстившую меня должность, каковая всецело зависела от Праксителя; а был он тогда, как вам известно, в большой чести у короля; но как только я напомнил им об исполнении посулов, то встретил такой прием, какого холоднее и быть не могло. По-видимому, обладали они бесчувственными душами, ибо сколько бы вы ни докучали им просьбами или упреками, все оставалось втуне. Я даже, по правде говоря, думаю, что выпавшее им счастье сделало их полусумасшедшими или что они притворялись таковыми. Если я начинал разговор о каком-нибудь предмете, они переводили его на другой, а когда им волей-неволей приходилось отвечать мне по поводу моего дела, то выходило так, будто оно связано бог весть с какими препятствиями.

Я написал панегирик Праксителю, в коем пытался доказать, что его достоинства соответствуют его благополучию; но они запретили мне показывать кому бы то ни было свое произведение, якобы из государственных соображений и из боязни, чтоб люди не стали еще больше завидовать их богатству. Кто после этого не подумает, что они считали своего родственника недостойным тех восхвалений, которые я ему расточал, и опасались, как бы моя слишком явная лесть не побудила народ отнестись к нему скорее с насмешкой, нежели с уважением? С тех пор я весьма раскаивался в чести, которую оказал ему своим панегириком, и, вероятно, небо не благоприятствовало моим замыслам в наказание за то, что я превозносил лицо, не стоящее похвал. Интересовавшая меня должность была передана другому, который, может статься, вовсе ее не добивался; но скажу вам, что убыток был одинаков для обеих сторон, ибо они теряли в моем лице друга и верного слугу, собиравшегося помочь им в весьма важных делах, и меняли меня на глупца, не отличавшегося ни умом, ни преданностью. Я просил Клеранта замолвить за меня словечко, но он отказался, сказав, что в данном случае авторитет его равен нулю, ибо эти мерзавцы, будучи самого подлого происхождения, находят удовольствие в том, чтоб презирать знатных вельмож, а посему он не желает унижаться перед ними до каких бы то ни было просьб. Ввиду этого я воспользовался утешениями, рекомендуемыми древними мудрецами на случай разных превратностей, и если не благоденствовал подобно некоторым другим, то зато и не был таким рабом, как они. Мне представлялось совершенно достоверным, что для достижения каких-либо благ в обществе надлежит меньше всего рассчитывать на свои заслуги, а для снискания к себе уважения вернее прибегнуть к шутовству, нежели к мудрости. Я не умел ни подражать органу, ни свистеть, ни гримасничать, а это таланты далеко не маловажные; но если б даже я и владел ими, то душа моя не позволила бы мне делать карьеру таким низким способом. У меня всегда была склонность к издевкам и удачным словечкам, свидетельствующим об остроумии, но не к штукарским выходкам фигляров и блюдолизов, столь любезным сердцу глупых вельмож; а кроме того, когда я хочу сказать что-нибудь приятное, то делаю это главным образом для того, чтоб доставить удовольствие себе самому или лицам, мне равным, а не тем, кто мнит себя выше меня. Отчаявшись войти в милость к особам, пользовавшимся фавором, я сблизился с теми, кто помышлял только о забавах и любви, и если общение с ними приносило меньше выгод, то зато доставляло больше удовольствия.

Тем не менее я не переставал думать о загубленной своей молодости, ибо почитал возможным использовать ее как на благо тех, кому собирался оказать услуги, так и в своих интересах. А потому бывая в обществе, где я, подобно остальным, вставлял шутливое словцо в беседу, мне иногда случалось внезапно умолкнуть и погрузиться в глубокую задумчивость, отчего казалось, что я перестал быть тем, кем был прежде, и совершенно переменил свою Натуру. Эта метаморфоза очень меня огорчала, и я держал себя в руках, насколько позволяли силы. Но что пользы? Причину моей грусти не так легко было устранить, ибо у меня перед глазами постоянно находились предметы, усиливавшие мои муки; помочь мне могло только развлечение или добровольное изгнание.

вернуться

[170] Парафраза из Сатиры XII французского поэта Матюрена Ренье (1573 — 1613).