Правдивое комическое жизнеописание Франсиона - Сорель Шарль - Страница 24

— Право, — возразил дворянин, — я вовсе не хотел бы, чтоб вы были мне обязаны такого рода благодарностью, и огорчен тем, что вас разбудил, ибо ваш сон длился бы дольше, и тем самым продолжалось бы и удовольствие, которое я испытываю, внимая вам: мои уши еще никогда не слыхали ничего столь приятного. Истинный господь, какой вы счастливец, что проводите 'ночи среди таких прекрасных сновидений! Обладай я этой вашей способностью, я проспал бы три четверти своей жизни: по крайней мере я пережил бы в воображении все те блага, в коих отказывает мне Фортуна. Этакий блаженный Эндимион [25], честное слово! Скажите, ради всех святителей, какие снадобья вы пьете, чтоб видеть столь утешные сны?

— Я пью обычно самое лучшее вино, какое могу достать, — отвечал Франсион. — Если же бог Морфей изредка меня навещает, то не потому, что я зазываю его к себе уловками: он по доброй воле сторожит у моего ложа. Впрочем, удовольствие от подобных снов, по-моему, не так велико, чтоб вам стоило желать себе того же. Вспомните пережитые мною треволнения: разве они не сильнее той радости, которую я испытал? В одном месте меня били, в другом я куда-то провалился, и везде со мной приключалось что-нибудь зловещее.

— Я нахожу особливо забавным то, — заметил дворянин, — что солнечный конюх бросил вас в бассейн с душами. Глядя, как вы только что сплюнули, я спросил себя, не выплевываете ли вы те души, которых там наглотались.

— Отлично придумано, честное слово, — сказал Франсион, — но раз уж вы похвастались умением разгадывать сны, то не растолкуете ли еще кое-что из того, что я видел.

— Дайте срок, — отвечал бургундец, — мы поговорим об этом за десертом после ужина. Все же я не надеюсь объяснить все эти загадки, ибо не ожидал наткнуться на столько неясностей, и к тому же одни дураки берутся найти в таких фантазиях явления будущего или прошлого; надо брать настоящее таким, каким оно нам является, государь мой, и не ломать себе головы в размышлениях над последствиями того или иного предприятия. Однако же, если ради времяпровождения вы позволите мне пофилософствовать насчет вашего сна, то я готов это сделать, но буду рассматривать его лишь как басню, которой хочу подыскать объяснение. Мне кажется, что старец с замком на губах, коего вы встретили первым, олицетворяет мудрых людей, говорящих только во благовременье, тогда как болтливые язычки изображают злословцев, которые не перестают точить лясы. Что касается великана, пришедшего в ярость из-за сатиры на его жизнь, то тут имеется в виду какой-нибудь злобный государь. Все приключения, случившиеся с вами на небе, надо толковать как легкие издевки над воззрениями философов и астрологов. Стекло, треснувшее, когда вы провалились в пещеру, указует вам на непрочность мирских удовольствий. Выпитая вами женская урина означает, что радости, коих вы ищете у дам, — сплошная мерзость, и если вы одной пощечиной могли расколоть эту особу на отдельные куски, то сие показывает, сколь мало надо, чтобы привязанность женщины распылилась и стала искать утехи на стороне. Голова и руки желали насладиться за счет прочих членов, ибо они хотят, чтоб их обожали за якобы присущие им качества, но качеств этих вовсе нет, и они только им представляются. Обнаженные женщины, явившиеся вам, олицетворяют всеми своими поступками светские удовольствия. Храмы невинности и рогоносцев не требуют пояснений, если Валентин боднул вас рогами, то это значит, что он не прочь с вами расправиться. Но, поскольку вы быстро выздоровели, надо полагать, что зло, которое он вам причинит, не будет иметь вредных последствий. Весьма возможно, что историю с Лоретой, которой вы могли обладать, но до которой не сумели прикоснуться, надо толковать так: вы окажетесь обманутым в то самое время, когда будете думать, что наслаждаетесь ею. Средство же, коим вас лечили от мнимого бессилия, и цветок, выросший из вашей головы и сорванный вами, а также смехотворный способ, которым вернули вас к жизни, показывают, что такая проломленная голова, как ваша, не может придумать ничего, кроме нелепостей. Предоставляю вам размышлять сколько угодно о прочих происшествиях, вроде грудей, на которых вы валялись, что же касается меня, то я не желаю сойти с ума, копаясь в чужих безумствах.

— Вы рассуждаете вполне резонно, — сказал Франсион. — Голова у меня разбита, и я боюсь, как бы мой разум не упорхнул в эту щель.

Все их разговоры о сем предмете и собственные мои домыслы приводят меня к заключению, что люди, предающиеся мирской суете, непрестанно думают о ней, и это лишает их спокойного сна. Более того, по моему мнению, они постоянно спят и грезят во сне, ибо все, что они видят, есть лишь иллюзия и обман и хотя бы Франсион отличал свой сон от прочих своих похождений, но, на мой взгляд, между ними нет никакой разницы, и его поступки наяву ничуть не разумнее тех, что он совершал во сне. Во всяком случае, поскольку главная ошибка таких мечтателей заключается в убеждении, что они вовсе не грезят, то и Франсион почитал себя тогда бодрствующим, равно как и его спутник; ибо те, у кого разум затемнен суетными бреднями, не понимают сего заблуждения.

Они продолжали вести довольно остроумную и приятную беседу на тему о сне, пока, наконец, не прибыли к весьма красивому замку, принадлежавшему сему бургундскому дворянину, о великой знатности и огромном богатстве коего Франсион возымел еще более высокое мнение, чем прежде, когда увидал многочисленных его челядинцев, относившихся к нему с отменным почтением, а также пышное убранство его покоев.

После ужина хозяин повел гостя в опочивальню и, сославшись на то, что больному необходим покой, настоял, чтоб тот немедленно улегся в постель. Франсион, размотав рану на голове и удалив мазь, положенную цирюльником, приказал натереть себя неким бальзамом преизрядного качества, привезенным ему из Туречины и исцелявшим в короткое время от ран всякого рода.

— Вы обещали мне вчера вечером на постоялом дворе, — сказал после того дворянин, — сообщить без утайки, кто вы такой, и поведать наиболее замечательные из ваших похождений. Теперь, когда у нас есть досуг, вы можете рассчитаться со мной по этому обязательству, о чем я вас и прошу.

— Государь мой, — отвечал Франсион, — я был бы самым неблагодарным человеком на свете, если бы не исполнил любой вашей просьбы, ибо поистине вы обходитесь со мной с беспримерной предупредительностью. Для меня великое счастье, что я повстречал кавалера, который взамен всех оказанных мне любезностей не требует ничего, кроме слов, а потому я постараюсь удовольствовать вас, насколько это в моих силах.

Тогда хозяин уселся на стул подле постели, а Франсион продолжал так:

— Поскольку у нас времени хоть отбавляй, будет нелишним, если я сперва поведаю вам вкратце о своем отце. Звали его Ла-Порт, и происходил он из Бретани; род его был одним из самых знатных и старинных, а добродетель и храбрость столь прославлены, что хотя по небрежности и неисправности авторов об этом не упоминается ни в одной из историй Франции [26], однако же всем известно, какой он был человек, а также в скольких стычках и сражениях участвовал, служа своему государю. Проведя лучшие годы при высоких особах и видя, что его благосостояние не соответствует его заслугам, удалился он, наконец, на покой с превеликой досадой и поселился на своей родине, где у него были кое-какие маетности. К тому времени скончалась его мать, вышедшая вторично замуж после смерти моего деда. Для получения наследства отцу пришлось затеять тяжбу, ибо муж покойной был большим сутягой и присвоил себе часть имущества, как для того, чтоб иметь случай потягаться в суде, так и из корыстных целей. По вчинении иска настал срок, когда тяжба должна была разбираться в одном из главнейших городов нашего королевства перед окружным судьей. Отец мой, который охотнее пошел бы на приступ города, чем на поклон к судье, и предпочел бы трижды скрестить шпаги, нежели написать или продиктовать три строчки какой-нибудь челобитной, был в немалом затруднении. Он не знал, с какой стороны взяться, чтоб провести свое дело с успехом, но, наконец, приняв в рассуждение, сколь великую власть имеют дары над низкими душами, к коим принадлежат лица, ныне посаженные на судебные должности, положил поднести господину судье пристойный презент. Самым подходящим подарком показался ему кусок атласу на сутану, и, купив оный, отправился он ходатайствовать о своем деле перед судьей, каковой заверил его, что поступит с ним по справедливости. Отец, оставивший лакея за дверью, сам держал атлас под мышкой. Тогда судья, коему было неизвестно, что тот принес, спросил его: