Экипаж «Меконга» (илл. И. Сакурова) - Войскунский Евгений Львович - Страница 20

— Как же ты не узнал свою двоюродную тетку из Астрахани?

Николай раздраженно тычет окурок в жестянку и идет к двери.

— Жизнерадостная дубина! — бросает он на ходу.

Медленно идет он по вечерним улицам. Смутно и тревожно у него на душе.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

повествующая о находке, которая вынуждает авторов закончить первую часть и совершить экскурс в начало позапрошлого века

Грязный брусок, приобретенный Приваловым на толкучке, больше двух недель провалялся на яхт-клубе, в рундуке, на дверце которого была выведена по трафарету аккуратная надпись «Меконг». Не то чтобы Борис Иванович забыл о нем — просто руки не доходили. С тех пор как в институте заговорили о Транскаспийском нефтепроводе, Борис Иванович потерял всякий покой. Неотступно стояло перед ним странное и заманчивое видение: мощная струя нефти, идущая через море…

Надо было хоть немного отвлечься от беспокойных дум, от вычислений, уводивших в область фантастики. У Привалова было испытанное средство охлаждения разгоряченной мысли: послесарничать, повозиться с инструментом и металлом. А если при этом случался собеседник, готовый выслушать его, Бориса Ивановича, дифирамбы слесарному искусству, то это было все равно что дом отдыха.

Итак, однажды после работы Привалов заехал на яхт-клуб, завернул брусок в газету и привез его домой. После обеда он приладил к кухонному столику тисочки и, мурлыча себе под нос песенку о хорошем настроении, разложил инструмент.

Перед работой он поскреб ногтями кусок мыла — старый способ, каким культурные металлисты предупреждают появление под ногтями траурной каймы.

— Не найдется ли у нас немного керосину? — спросил он жену.

Ольга Михайловна, мывшая посуду, обернулась к нему.

— Где-то был, — сказала она. — Помнишь, ты приносил, когда красил двери.

— Да-да, я кисть еще отмывал. Поищи, пожалуйста.

Борис Иванович смочил тряпочку керосином и принялся тщательно обтирать брусок.

— Любопытно, — говорил он при этом, — как техника меняет привычные понятия. Раньше керосин — он назывался тогда фотогеном — был почти неизвестен в быту. Потом он стал известен всем, включая грудных младенцев. Керосиновые лампы, примусы, керосинки «Гретц»… А теперь городские дети могут услышать это слово только в школе или — попав в реактивную авиацию… Электричество и газ! А когда-нибудь и эти слова перестанут быть ходовыми — как ты думаешь?

Ольга Михайловна ответила не совсем по существу:

— Я же просила тащить домой поменьше дряни! Зачем тебе эта грязная железка?

Привалов тем временем зажал брусок в тиски и принялся срезать острым шабером толстый слой ржавчины, размоченной керосином.

— Это не железка, — сказал он. — Я уже как-то говорил тебе, что железо в чистом виде встречается редко. В основном оно бывает в виде сплава с углеродом, который называется сталью. А железо, феррум, — это элемент, оно только в лабораториях бывает в чистом виде. И, кстати, оно почти не ржавеет. А эта штуковина ржавая — значит, стальная.

— Позволь, а как же нержавеющая сталь?

— Это, видишь ли, название условное. В некоторых марках нержавеющей стали железа меньше, чем хрома и никеля.

— Чего только не узнаешь на старости лет! — вздохнула Ольга Михайловна, вытирая тарелку. Глаза ее смеялись. — Борис, — сказала она немного погодя, — давай пойдем в кино. В «Повторном фильме» идет «Колдунья». Все ее видели, кроме нас с тобой.

— В принципе я не против «Колдуньи», — ответствовал Привалов, орудуя шабером. — Ты же знаешь, я всегда стоял горой за ведьм, волхвов и леших. Но, прежде чем приобщиться к оккультным наукам, я очень хочу заглянуть в этот ящичек.

— Ты скажешь! — засмеялась Ольга Михайловна. — Постой, но разве он пустотелый?

— В том-то и штука, — радостно откликнулся поклонник волхвов. — Понимаешь, он слишком легок для своего размера — я это еще на толкучке заметил, когда взял в руки. Но никаких стыков на стенках не видно. Вот мне и стало интересно, как он сделан.

Привалов отложил шабер. Блестящая поверхность металла обнажилась почти повсюду, только в углублениях темнела ржавчина.

Молотком он постучал по углам и по середине.

— Явно пустотелая штука, — сказал он и потряс ящичек около уха. — Никакого звука. Или там ничего нет, или что-нибудь плотно набито.

— Борис, ты поосторожнее, — забеспокоилась вдруг жена. — Может быть, это неразорвавшаяся мина?

— Ну что ты! Я не вижу ни одного отверстия для взрывателя или предохранителя. И, судя по вмятинам и забоинам, этой штукой пользовались как подставкой: на пей рубили и сверлили. Если б что и было, она бы давно взорвалась.

— А вдруг она замедленного действия?

Борис Иванович ухмыльнулся:

— Ты напоминаешь мне бабушку из «Детства» Толстого. Помнишь? Она не пожелала выслушать объяснение, что дробь не порох.

— Благодарю за сравнение!

— Да ты не сердись. Понимаешь, ящичек сделан очень давно, тогда не было механизмов замедления. Вообще говоря, я бы мог взять его завтра в институт и между делом легко разобраться, даже не вскрывая его. Можно измерить толщину его стенок ультразвуковым толщемером. Можно взять конвертик с фотопленкой, ампулу с чем-нибудь радиоактивным — мезоторием, например, — и просветить ящичек гамма-лучами. По снимку можно было бы, вероятно, понять, есть ли что внутри.

— Вот и сделай так, — сказала Ольга Михайловна, убирая посуду в шкафчик.

— Э-э, нет! — Привалов зажег газовую горелку. — Старые способы тоже нельзя забывать. Помнишь, у Козьмы Пруткова: и при железных дорогах надо сохранять двуколку.

— А еще у него же сказано: если у тебя есть фонтан — заткни его, — язвительно заметила жена.

— Верно, — миролюбиво сказал Привалов. — Мы в расчете за бабушку.

С этими словами он поставил на газ сковородку и положил на нее ящичек.

— Теперь ты будешь его поджаривать?

— Очистительная сила огня! — Борис Иванович перевернул ящичек на другой бок. — Сейчас мы ему прогреем старые ревматизмы… И хорошее настроение не покинет больше нас…

Напевая, он высыпал на блюдечко немного зубного порошка, размешал его с водой и, смочив в растворе тряпку, стал водить ею по стенкам ящичка. Мел, шипя, быстро высыхал на горячем металле. Ящичек стал чисто белым, лишь слегка проступали в углублениях пятна ржавчины.

— А дальше что? — спросила жена, с любопытством наблюдавшая за этими манипуляциями.

— А вот смотри.

Привалов смочил сухую тряпочку керосином и стал отжимать ее на ящичек. Желтые капли, падая на меловую поверхность, мгновенно расходились, пропитывая ее.

— Видишь? Вот тебе старые методы дефектоскопии.

На всех гранях ящичка проступили четкие, тонкие, будто иглой процарапанные линии, образовавшие строгий геометрический узор.

Подняв очки на лоб, Привалов любовно разглядывал стыковые линии.

— Понятно, — говорил он. — Ящик собран, как деревянный, на шипах, под «ласточкин хвост». Края, очевидно, зачеканены, а потом все зашлифовано. Керосин на меловом слое всегда покажет щель, самую тонкую…

— Надеюсь, ты не сейчас будешь его вскрывать?

— Ах да, «Колдунья»… — Привалов поспешно, прибрал со стола и пошел умываться.

— Знаешь, — донесся его голос из ванной комнаты, — надо бы завести в доме телевизор.

— Нет уж, извини. Тогда тебя совсем из дому не вытащишь. У меня на этот счет твердые взгляды.

— Ну-ну… — Привалов вышел из ванной, вытирая руки. — Это очень старый ящичек, Оля. Соединения на шинах характерны для тех времен, когда в технике преобладало дерево и «деревянная технология» переносилась на металл. Мы теперь считаем, что получить точные размеры на дереве невозможно. А в восемнадцатом веке, в начале, Вильгельм де Геннин в своем описании сибирских и уральских заводов писал, что «железо не есть дерево и сделать его ровно, яко стругом строганное, не можно». Этот самый де Геннин…