Контракт с Господом (ЛП) - Гомес-Хурадо Хуан - Страница 61

- Даже не передать, как я тебе благодарен, - сказал блондин. - Если повезет, работенка придется на другую смену. Никогда не нравилось чинить разрывы.

- Эй, погоди, погоди. О чем это ты? Что за разрывы?

- Ну дык, это... Бум, и кирдык, усекаешь? То, что произошло в галерее Саатчи. Кто этим занимался, Бенни?

- Думаю, Луис с косичкой, - ответил толстяк.

- Ага, Луис с косичкой, клевый чувак. Благослови его Бог.

- Бог с этим, чувак. Ладно, пока, мужик. Желаю хорошо провести вечер.

- Может, махнем в "Шпинато"?

- Всему свое время.

Оба слесаря взяли свои вещи и направились к выходу.

- Да погодите вы, - произнес охранник, с каждым словом становящийся всё беспокойнее. - А что случилось с Луисом с косичкой?

- Ну знаешь, вызвали на аварию вроде сегодняшней, и они не могли проникнуть в здание, потому что не знали, что делать с сигнализацией и всё такое. Ну вот, а давление в канализационных трубах стало слишком сильным, и они начали прорываться, ну ты понимаешь, и дерьмо как хлынет, прям по всему этажу.

- Ага... прям как в треклятом Вьетнаме.

- Э, да ладно тебе, ни в каком Вьетнаме ты не был. Мой отец был во Вьетнаме.

- Твоему папаше уже семьдесят стукнуло.

- И потому Луиса с косичкой теперь кличут Луисом Лысым. Представь, какой это был кошмар. Надеюсь, там у тебя не осталось ничего ценного, потому как завтра всё будет покрыто дерьмом.

Охранник еще раз проверил огромный монитор, расположенный в гигантском вестибюле. Лампа тревоги в зале 328Е моргала желтым светом, что означало проблемы с канализацией или с газом. Это умное здание само сообщало, когда нужно завязать шнурки на ботинках.

Он сверился по внутренней документации, где находится зал 328Е, и побледнел.

- Черт. Это же главный конференц-зал. На тридцать восьмом этаже.

- Уууу, плохи дела, коллега, - сказал толстяк. - Уверен, что там полно кожаных кресел и картин Ван Гонга.

- Ван Гонга? Вот же ты неуч. Ван Гога, а не Ван Гонга.

- Да знаю я, кто такой Ван Гог. Итальянский художник.

- Ван Гог - немец, а ты придурок. Ладно, пошли в "Шпинато", а то он скоро закроется, а я помираю с голоду.

Охранник (который был любителем искусства) не стал объяснять, что Ван Гог был голландцем, потому что пришел в ужас от судьбы, ожидающей Сезанна, который на самом деле висел в конференц-зале.

- Эй, ребята, - произнес он, обогнув стойку и подбежав к обоим слесарям. - На пару слов...

В конференц-зале Орвилл развалился на кресле председательствующего - хозяин кресла почти никогда его не использовал - и в окружении всей этой мебели из красного дерева чуть не заснул. После того, как ему пришлось понервничать, пока они проходили в здание мимо охранника, вернулась усталость и пульсирующая боль в ладонях.

- Черт, а я-то думал, что больше никогда сюда не вернусь.

- Ты проделал чудесную работу с этой аккредитацией, Орвилл, поздравляю, - сказал Альберт, убирая верхний лоток с инструментами из ящика и вынимая оттуда ноутбук.

- Это простой протокол. Хорошо, что ты можешь работать пальцами вместо меня, - ответил Орвилл, снимая огромные рукавицы, закрывающие раны в ладонях.

- Ладно, взбодрись. Думаю, что у нас полчаса, пока какой-нибудь громила нас отсюда не вышвырнет. Если не сможем войти, то у нас останется пять минут, пока нас не начнут искать наверху. Покажи дорогу, Орвилл.

С первой панелью всё оказалось просто. Биометрическая система была настроена на отпечатки пальцев Кайна и Джекоба Расселла. но страдала дефектом, обычным для всех систем, ключом к которым служит большой объем информации, а человеческая ладонь, безусловно относится именно к таким. Опытный глаз легко мог разглядеть оставленный отпечаток.

- Раз! И первый готов, - сказал Альберт, закрывая ноутбук, когда панель зажглась тусклым оранжевым светом, и тяжелая дверь с жужжанием открылась.

- Альберт, отсюда наверняка уйдет сигнал, - сказал Орвилл, показав на зону вокруг панели, куда священник засунул рычаг, чтобы получить доступ к устройству. Дерево подалось и пошло трещинами.

- Я на это и рассчитывал.

- Ты шутишь?

- Доверься мне, ладно? - сказал священник, поднеся руку к карману. Там беспрестанно пиликал мобильный.

- Думаешь, сейчас подходящий момент для телефонного разговора?

- И я про то. Привет, Энтони. Мы внутри. Перезвони через двадцать минут.

И повесил трубку.

Орвилл толкнул дверь и вошел в застеленный ковром узкий коридор, ведущий к личному лифту Кайна.

- Интересно, что должно было случиться с человеком, чтобы он заперся за столькими стенами, - сказал Альберт.

MP3-ФАЙЛ, ИЗВЛЕЧЕННЫЙ ИЗ ДИКТОФОНА АНДРЕА ОТЕРО ПОЛИЦИЕЙ ИОРДАНИИ ПОСЛЕ ПРОВАЛА ЭКСПЕДИЦИИ "МОИСЕЙ"

(...)

ВОПРОС: Должна поблагодарить вас за уделенное время и терпение, мистер Кайн. Это была тяжелая работа. В особенности спасибо за то, что вы в деталях рассказали о таких болезненных событиях своей жизни, как побег из Германии и прибытие в США. Эти абзацы показывают всю глубину вашей натуры.

ОТВЕТ: Дорогая девочка, не стоит ходить вокруг да около, если хотите задать вопрос.

- Ага, в последнее время все дают мне советы, как делать свою работу. Я это просто обожаю.

- Простите, продолжайте, пожалуйста.

- Мистер Кайн, я понимаю, что происхождение вашего заболевания, агарофобии, кроется в болезненных событиях детства.

- Так считают и медики.

- Давайте кратко подведем итог, тогда потом мне будет проще сделать короткие анонсы для радио. Вы жили на попечении раввина Менахема Бен-Шломо до своего совершеннолетия.

- Именно так. Раввин для меня был как отец. Отдавал мне свою тарелку, хотя сам голодал. Он смог сориентировать меня в жизни, так что я нашел необходимые силы, чтобы преодолеть свой страх и травму. Ему понадобилось больше четырех лет, чтобы я начал выходить на улицу и общаться с другими людьми.

- И это было действительно достижением. Мальчик, который не мог посмотреть другому человеку в лицо без приступов беспричинной паники, превратился в одного из величайших инженеров в мире.

- Этого раввин Бен-Шломо достиг своей верой и любовью. Я благодарю Всевышнего, что передал меня в руки такого великодушного человека.

- Потом вы стали мультимиллионером и наконец филантропом.

- Я предпочитаю не затрагивать последний пункт. Я чувствую себя неловко, говоря о собственной благотворительности. Мне всегда она кажется недостаточной.

- Вернемся к предыдущему вопросу. Когда вы поняли, что можете вести нормальную жизнь?

- Никогда. Я всю жизнь борюсь со своим заболеванием, дорогуша. Бывают дни хорошие, и дни плохие.

- Вы стальной рукой руководили бизнесом и находитесь в первой полусотне списка Fortune. Думаю, что у вас было больше хороших дней, чем плохих. Вы даже женились и имели сына.

- Подумайте получше. О своей личной жизни я предпочитаю не говорить.

- Жена от вас ушла и теперь живет в Израиле, занимаясь живописью.

- Неплохие картины, могу гарантировать.

- А что насчет Исаака?

- Он... вырос. Был совсем большим.

- Мистер Кайн, я могу представить, как вам тяжело говорить о сыне, но это важный вопрос, и я не могу его избежать. В особенности, когда вижу этот ваш взгляд. Вы очень его любили.

- Вы знаете, как он погиб?

- Я знаю, что он стал одной из жертв в Башнях-Близнецах. И за четырнадцать... почти пятнадцать часов, которые мы посвятили интервью, я поняла, что его исчезновение и стало катализатором для значительного ухудшения вашего заболевания.

- Сейчас я позову Джекоба. А вас я попрошу уйти.

- Мистер Кайн, я думаю, что вы хотите говорить, вам нужно выговориться. Я не собираюсь раздражать вас заявлениями из дешевой психологии. Я сделаю всё, что вы считаете нужным.

- Выключите диктофон, девочка моя. Я хочу подумать.