Жуков. Портрет на фоне эпохи - Отхмезури Лаша - Страница 5

Сельская школа, запоздалая культурная революция царизма

Маленький Георгий получил образование благодаря усилиям старого режима, начавшего борьбу с неграмотностью. В период с 1871 по 1911 год количество начальных школ в Российской империи увеличилось в четыре раза, заметно вырос процент грамотных, особенно в деревнях, расположенных ближе к городам. В 1903 году, в возрасте семи лет, Георгий поступил в приходскую школу в Велихове, в полутора километрах от Стрелковки. Создание этого учебного заведения финансировал князь Николай Сергеевич Голицын, генерал от инфантерии и известный военный историк. Школа представляла собой обычную избу с двумя выходами. Возможностью получить основы грамотности воспользовались шесть детей из Стрелковки, что совсем немного для населения в 300 человек, из которых, если основываться на данных о возрастной структуре населения России того времени, минимум 40 % должны были быть моложе двадцати лет. Их мало, но уже и это количество – огромный прогресс, настоящая культурная революция: еще двадцать лет назад в Велихове не было школы. Можно предположительно подсчитать, что около 40 % крестьянских детей получали в 1903 году начальное образование. Таким образом, часть того поколения, к которому принадлежал будущий маршал, имела, по сравнению с предыдущим, новый и весьма сильный козырь.

Георгий просидел за партой три года. Его школьный учитель, деревенский священник, посвящал четверть учебного времени Закону Божьему. В частности, в соответствии с инструкцией Святейшего синода он старался привить своим юным слушателям политико-теологический катехизис, несколько строк из которого мы приводим:

«В(опрос): Как должны мы выражать наше почтение царю?

О(твет): Первое: мы должны быть абсолютно верны царю и готовы отдать за него жизнь. Мы должны безропотно исполнять его приказы и повиноваться властям, назначенным им…

В.: Как должны мы относиться к тем, кто нарушают свой долг перед своим государем?

О.: Они виновны не только перед царем, но и перед Богом».

Какие же знания приобрел Жуков после трех лет, проведенных в церковно-приходской школе? Очевидно, всего лишь научился письму и счету, причем в самом минимальном объеме. В мемуарах маршал вспоминает, что в 13 лет ему требовалась помощь его двоюродного брата Александра Пилихина, чтобы прочесть Конан Дойла. В дальнейшем он несколько увеличил свой культурный багаж, благодаря занятиям на вечерних курсах в Москве, но этот факт является предметом споров, о чем мы расскажем дальше. Первая супруга, Александра Диевна, бывшая учительница, поможет ему усовершенствовать русский язык, так что со временем Жуков станет делать меньше ошибок в письмах, адресованных семье, если верить свидетельству его дочери Эры[10]. Уже после войны, во время бесед с писателем Константином Симоновым, Жуков будет вспоминать, как Сталин, диктуя ему приказы, попутно исправлял ошибки в пунктуации, допущенные маршалом, охотно признававшим то, что знания этого грузина в русской грамматике превосходили его собственные[11]. Так что уровень образования Георгия Константиновича был крайне низок, несравнимо ниже уровня образования германских генералов, с которыми ему пришлось воевать, но равным уровню подавляющего большинства его будущих боевых товарищей: Конева, Рокоссовского, Тимошенко, Мерецкова, Малиновского, Новикова и тем более Буденного[12]. Письмо последнего, написанное 14 марта 1919 года и адресованное начальнику штаба 10-й армии, дает четкое представление о степени грамотности красных полководцев: девятнадцать орфографических ошибок на шестьдесят одно слово, не говоря уже о синтаксисе, имеющем мало общего с нормами грамматики. Никто из них не знает иностранных языков (только Рокоссовский говорит по-польски, поскольку его отец был поляк)[13]. Все эти люди – крестьяне, рабочие, ремесленники – были оторваны от привычных своих занятий Первой мировой войной, революцией и Гражданской войной – семилетним периодом жестокого насилия, сделавшим из них профессионалов войны, самоучек, вырвавшихся из общей массы и ставших на сторону новой власти, давшей им нечаянный шанс подняться по социальной лестнице.

Если одним из признаков крайней бедности считать неучастие в общественной жизни, Жуковы были не так уж бедны. Константина Артемьевича часто избирали деревенским представителем на волостные сходы, что позволяет предположить – точно этого утверждать нельзя,  – что он был грамотным (Устинья ни читать, ни писать не умела[14]). Его сын напишет, что он пользовался большим уважением, «обычно на сходках, собраниях последнее слово принадлежало ему». Как и его отец, Георгий обладал умением заставить себя слушать и убеждать аудиторию, но у него это качество соединялось с холерическим темпераментом, чрезвычайно раздутым самомнением и повышенной возбудимостью. В 1902 году Константин Артемьевич был избран полицейским десятским (низший полицейский служащий); жалованье за отправление этой должности давало ему небольшой дополнительный доход. Мать же имела полезные связи в Москве – ее родной брат Михаил Артемьевич Пилихин, о котором речь пойдет дальше, был известным в Москве меховщиком.

Несмотря на уточнения социального происхождения Георгия Жукова, сделанные нами, он тем не менее и по рождению, и по воспитанию принадлежал к крестьянству, тому самому классу, который, согласно переписи 1897 года, составлял 86 % населения империи. Эта огромная масса людей, совсем недавно и со многими оговорками освобожденных от рабства, была презираема и забыта властью, о чем свидетельствует этот диалог, состоявшийся 22 ноября 1904 года между царем и его министром внутренних дел, князем Святополк-Мирским, который пытался растолковать императорской фамилии суть крестьянского вопроса: «Народ хочет только земли… У него нет никаких прав… Нельзя издавать законы, которыми девять десятых населения не могут пользоваться». Ответ царя, «хозяина земли Русской», как он сам определил свой род занятий в опросном листе переписи: «Перемен хочет только интеллигенция. Народ же ничего не хочет»[15].

Идеальное детство… для советской пропаганды

Описанию детства и отрочества маршал Жуков посвятил более тридцати страниц в своих «Воспоминаниях», которые являются для нас основным источником информации о его юности. Эти страницы он обдумывал и записывал между 1958-м, сразу после своей отставки, и 1965 годами. Окончательная редакция происходила между 1965-м, после подписания 18 августа договора на издание воспоминаний с Агентством печати «Новости» (АПН), и 1969 годом, когда книга вышла в свет. АПН предоставило Жукову редактора, Анну Давыдовну Миркину, в задачу которой входило помочь маршалу написать книгу. Также молодая женщина должна была убеждать его принимать правку, вставки и купюры, навязываемые военным отделом ЦК КПСС. Хождения между Жуковым и его цензорами, державшими прямую связь с генеральным секретарем Леонидом Брежневым, продолжались три изнурительных, по оценке самой Миркиной, года. Первоначальный текст рукописи был в значительной мере восстановлен при десятом издании, вышедшем в 1990 году, когда советская система уже рушилась. Тогда стало очевидно, что около ста страниц было вырезано или же, напротив, навязано маршалу цензурой. В целом сравнение различных изданий служит биографу важным источником для анализа, но страницы, посвященные детству, брежневская цензура практически не трогала из-за их слабой политической окрашенности. Однако возможно, и даже вероятно, что их, редактируя, «пригладила» Миркина.

Есть все основания усомниться во многих местах маршальского рассказа. Так, в нем слишком уж красиво расписана политическая сознательность юного Георгия, в полном соответствии с советскими канонами воспитания масс. Что мы узнаём из первой главы «Воспоминаний»? Что Жуковы были крайне бедны – мы видели, как все обстояло на самом деле. Что его отец был жертвой царского режима: «Я не знаю подробностей, но, по рассказам отца, он в числе многих других рабочих после событий 1905 года был уволен и выслан из Москвы за участие в демонстрациях». И далее: «В 1906 году возвратился в деревню отец. Он сказал, что в Москву больше не поедет, так как полиция запретила ему жительство в городе, разрешив проживание только в родной деревне»[16]. Рассказ пересекают архетипические фигуры, присутствие которых тем более любопытно, что они не всегда органично вплетаются в рассказ, как будто они вписаны другой рукой, очевидно, рукой Миркиной, искушенной в тонкостях советских правил написания книг. Среди обязательных в черно-белом мире былого СССР был Ленин, о котором отец и товарищи Георгия «слышали» в 1905 году; а также кулак, эксплуатировавший несчастных стрелковских крестьян, и дядюшка Пилихин, жуликоватый хозяин, суровый и жестокий эксплуататор детей. Наконец, когда надо привести правильное суждение или мнение, в нем четко слышится голос рабочего-скорняка Колесова, энергично развивавшего политическое сознание юного подмастерья Георгия, жадно его слушавшего.