Жуков. Портрет на фоне эпохи - Отхмезури Лаша - Страница 36

Портрет Жукова в группе

Вернемся в 7-ю кавалерийскую дивизию, новым командиром которой стал Константин Рокоссовский. Напомним, что он и Жуков познакомились еще в 1924 году на кавалерийских курсах в Ленинграде. В этот период отношения между ними были, похоже, очень дружескими. В конце 1930 года Жуков узнал, что Буденный намерен взять его в Генеральную инспекцию кавалерии. Рокоссовский поддержал это решение. 8 ноября 1930 года он направил Буденному конфиденциальную характеристику на Жукова: «Сильной воли. Решительный. Обладает богатой инициативой и умело применяет ее на деле. Дисциплинирован. Требователен и в своих требованиях настойчив. По характеру немного суховат и недостаточно чуток. Обладает значительной долей упрямства. Болезненно самолюбив. В военном отношении подготовлен хорошо. Имеет большой практический командный опыт. Военное дело любит и постоянно совершенствуется. Заметно наличие способностей к дальнейшему росту. Авторитетен. В течение летнего периода умелым руководством боевой подготовкой бригады добился крупных достижений в области строевого и тактически-стрелкового дела, а также роста бригады в целом в тактическом и строевом отношении. Мобилизационной работой интересуется и ее знает. Уделял должное внимание вопросам сбережения оружия и конского состава, добившись положительных результатов. В политическом отношении подготовлен хорошо. […] Занимаемой должности вполне соответствует. Может быть использован с пользой для дела по должности помком-дива или командира мехсоединения при условии пропуска через соответствующие курсы. На штабную и преподавательскую работу назначен быть не может – органически ее ненавидит»[162].

С данной аттестацией Жуков познакомился только в феврале 1943 года, после Сталинградской битвы. Будущий маршал авиации Александр Голованов, случайно присутствовавший при встрече двух старых сослуживцев, привел их разговор в своих воспоминаниях:

«После победы под Сталинградом Жуков напомнил Рокоссовскому об этой аттестации.

 –  А разве я не прав?  – спросил Рокоссовский.  – Ты такой и есть.

 –  Верно, прав,  – согласился Жуков»[163].

Уже на склоне жизни, в 1960-х годах, Рокоссовский вернется к данной им Жукову характеристике и причинам поддержки его перевода. Правда, за прошедшее время у него накопилось много обид на бывшего подчиненного: «Но эта [его] требовательность порой перерастала в необоснованную строгость и даже грубость. Подобные действия вызывали недовольство у многих его подчиненных. Приходили жалобы в дивизию, и командованию приходилось с ними разбираться. Мы вынуждены были, в целях оздоровления обстановки в бригаде, выдвинуть Г.К. Жукова на высшую должность»[164]. Выходит, что Рокоссовский содействовал карьере Жукова с единственной целью – избавиться от него. В этом можно усомниться, поскольку действия Жукова, командира одной из двух входящих в 7-ю кавдивизию бригад, принесли отличные оценки всей дивизии, которой командовал Рокоссовский. Досада на Жукова, грубо обходившегося с ним в 1941 году во время битвы за Москву, а затем обида за то, что в 1945 году Жукова вместо него назначили командовать войсками, которым предстояло брать Берлин, переросли у Рокоссовского в стойкую неприязнь к Жукову. Именно поэтому к его заявлениям следует относиться осторожно.

Теперь рассмотрим историю о переводе: она не совпадает с рассказом Буденного, который в своих мемуарах утверждает, что сам попросил перевода Жукова, на которого обратил внимание во время инспекции 39-го полка в 1927 году. Кроме того, у Буденного были положительные аттестации, данные Жукову Тимошенко и Егоровым, также посетившим 39-й полк. При этом характеристика, данная Жукову Рокоссовским, по сути своей верна. В аттестации, датированной 31 октября 1931 года, Буденный фактически повторяет ее: «…является командиром с сильными волевыми качествами, весьма требовательным к себе и подчиненным, в последнем случае наблюдается излишняя жестокость и грубоватость»[165].

Жуков был грубым, упрямым, невероятно требовательным. Он был внимателен к любым мелочам, безжалостен в вопросах дисциплины – об этом свидетельствуют все, кто служил с ним. Он ничего не забывал – память его просто феноменальна,  – и если он что-то приказал, то ему должно быть четко и в срок доложено об исполнении. Он требовал от каждого выкладываться полностью, но мерил всех по себе, а его собственная работоспособность была невероятной, к тому же поддерживалась употреблением чая и табака в опасных дозах. Конечно, в РККА требовались офицеры такого склада, чтобы справиться с унаследованными от старой России безалаберностью и расхлябанностью, к которым добавились все недостатки новой системы, убивающей инициативу. Троцкий затронул эту проблему в 1921 году на второй конференции партийных организаций в военных училищах. «Чего не хватает нашей армии? Умения, навыков, аккуратности, методичности в исполнении. Ей не хватает точности. Ей не хватает военной культуры, как не хватает культуры вообще»[166]. С потрясающим апломбом нарком мог прервать свою речь перед командирами или курсантами военных училищ, чтобы попросить их перестать плевать на пол, не опаздывать, не превращать свои казармы или училища в свинарники: иначе чего же ждать от рядовых красноармейцев? Перед собранием уязвленных командиров Московского военного округа он чеканил: «Самое важное – организационная и воспитательная работа. Это изнурительная работа, тяжелая ноша. Много легче совершить подвиг в бою, чем день ото дня осматривать заплеванную лестницу и добиваться, чтобы ее ежедневно мыли, требовать от каждого красноармейца чистить сапоги, обеспечивать, чтобы каждый командир писал приказы без ошибок, проверять, чтобы они были точно переписаны, отправлены получателю и четко исполнены»[167]. И если в Красной армии существовал такой педантичный и бескомпромиссный командир, которого видел в своих мечтах Троцкий, то это был Жуков.

Еще одна черта выделяла его из сталинского окружения: он никогда не боялся говорить правду, как подчиненным, так и вышестоящим, даже если это были Тимошенко, Ворошилов или Сталин. В отличие от многих он никогда не бегал от ответственности, даже в самые тяжелые моменты Второй мировой войны. Ему были незнакомы сомнения или чувство бессилия, каким бы отчаянным ни казалось положение. Скромность тоже была ему чужда. Его тщеславие порой граничило с ребячеством. В 1940 году, назначенный на высокий пост, он получил для вычитки очередной номер ежедневной военной газеты «Красная звезда», где был напечатан его портрет, и вызвал главного редактора: «Я здесь выгляжу лысым. У вас столько хороших художников. Не могли бы вы это исправить?»[168]При крайне высоком мнении о собственных достоинствах, Жуков всегда умел признавать чужой талант: Рокоссовского, Василевского, Антонова и многих других офицеров, встреченных им за время службы. Он редко ошибался в выборе помощников.

Был ли он несправедлив в своей жестокости? В меньшей степени, чем о том пишут. Историк Валерий Краснов[169] приводит в своей работе приказы, подписанные Жуковым в бытность его командиром 39-го кавполка. 23 август 1923 г.: выговор командирам, подающим рапорты о наложении на красноармейцев дисциплинарных взысканий, не давая при этом подробного описания проступка и не указывая смягчающих обстоятельств. 21 февраля 1926 г.: двое суток ареста командиру, ударившему бойца. 6 марта 1926 г.: запрет командирам требовать для себя лучшего питания, если одновременно не улучшается питание для рядовых. 6 мая 1926 г.: приказ командирам с запретом проводить строевые занятия в праздничные дни.