Урод - Соловьев Константин - Страница 18

Жрец действительно был молод — прежде всего это было видно по живому любопытному взгляду, тщетно пытающемуся скрыться под обычной жреческой маской беспристрастной скованности. Оказавшись внутри тор-склета, он оглядывался, стараясь в то же время казаться неподвижным как дерево, до этого ни один член рода явно не оказывал ему внимания.

Крэйн коротко кивнул, отвечая на поклон.

— Твой тоже, жрец. У тебя есть имя?

— Меня зовут Витерон, — поспешно сказал жрец, потом постарался придать своему голосу сухость. — Меня нарекли так при вступлении в сан жреца.

Это имя явно не шло ему, решил Крэйн, Витерон должен быть твердым, этакая холодная острая хищность, жесткий крепкий взгляд, осанка. А это — мешок с зерном, расплывшийся и суетливый. Надувается от гордости, словно именно его заслуга в том, что его удостоил посещения сам шэл Алдион.

Нет, это имя определенно ему не идет. Ему бы быть каким-нибудь Аватом, Вереном или, на худой конец, Тибельтом.

— Садись, Витерон. — Он покатал острое угловатое имя на языке. — Надеюсь, ты не откажешься принять вместе со мной трапезу.

— Ваше благородство не знает границ... — Витерон суетливо поклонился еще раз и устроил свое неуклюжее бочковатое тело на стуле по другую сторону стола. Приблизившись к Крэйну, он заметно смутился, хотя и старался по-прежнему казаться невозмутимым и скованным.

— Ешь. — Крэйн подал ему пример, подцепив еще один туэ и бросив его в рот. Служанка, стараясь передвигаться бесшумно, поставила на стол несколько блюд с пряными лепешками, мясом шууя и кувшин с фасхом.

Витерон несмело взял лепешку, разломил короткими твердыми пальцами и аккуратно положил в рот. Большие щеки неторопливо задвигались, как кузнечный мех, ел он осторожно и не спеша.

— Ты, должно быть, голоден.

— Истинно так, — пробормотал Витерон, смахивая с толстых губ крошки. — Я прошел много городов на пути в Алдион. Путь был далеким, мой шэл.

— Из каких краев ты идешь?

— Из Нердана, мой шэл.

— Ты просишь милостыню?

— Да, мой шэл. Мне требуется пропитание, чтобы иметь силы. Долгий путь отнимает много сил, а тело мое пока еще слишком слабо.

— Действительно... — Крэйн налил фасха в две кружки, одну подтолкнул к жрецу. — Что ж, давай выпьем за твою дорогу, Витерон. Полагаю, в Алдионе она не закончится.

— Истинно так, мой шэл. — Витерон поднял кружку и, запрокинув немного голову, влил в себя добрую треть. Видно, хороший фасх не так часто перепадал ему во время странствий — на лице его появилось удовольствие, глаза немного прищурились. Татуировка на лбу жреца была знакомой. Частое переплетение толстых и тонких угольно-черных линий, больше похожих на шипы какого-то растения, она больше походила на ощетинившуюся остриями ловушку, а не на узор, но в то же время Крэйн не мог не признать, что рисунок был красив, да и выполнила его умелая рука. На добродушное полное лицо Витерона татуировка накладывала строгий отпечаток, из-за которого лоб не был столь гладким и маслянистым, как у людей его комплекции, даже щеки казались чуть меньше. Говорили, жрецы делают татуировки кровью хегга, в несколько десятков приемов, а боль, испытываемая при этом вновь посвященным, столь высока, что многие, так и не вытерпев ее, умирают прямо во время ритуала. Что ж, лицо Витерона явно не носило следов чрезмерных страданий. С другой стороны, самозванцем он явно не был — в его поведении чувствовалась какая-то тонкая внутренняя скованность, как у всех жрецов, невидимая подкожная строгость. Да и не рискнул бы ни один самозванец посещать Алдион, где его тут же вывели бы на чистую воду, тем более — принимать приглашение самого шэла.

Служанка прошла вдоль стены, снимая старых вигов. Новых она доставала из специальной корзины и, быстро оборвав лапки, с хрустом вставляла в крепления. Вига едва слышно скрипели, но, лишенные лап, могли лишь беспомощно шевелить усами. Свет стал гораздо ярче, словно в зале взошло небольшое зеленое Эно. Крэйн крутил в пальцах кусок мяса, то касаясь им верхней губы, то откладывая на стол. Аппетит пропал, есть не хотелось. В какое-то мгновение, прикрыв глаза, он увидел зал со стороны — длинный стол, залитый зеленым светом, две фигуры, склонившиеся над блюдами, одна оплывшая и суетливая, другая — настороженная и жесткая, как замерший хегг. Сам себе он показался в это мгновение отвратительно старым и серым, каким-то дряхлым на фоне Витерона.

— Так, значит, ты жрец... — пробормотал Крэйн, не зная, что еще сказать.

Смотреть на занятого снедью жреца было интересно, очень уж не шла к строгой татуировке Ушедших и старой рясе поспешность чревоугодника, с которой Витерон брался за еду, но пауза становилась долгой.

— Да, мой шэл. — Витерон отхлебнул еще фасха, почтительно опустив глаза. — Я хожу от города к городу, прославляя Ушедших.

— Ушедших? — Крэйн разорвал кусок мяса пополам, но есть не стал, отбросил в сторону. — В Алдионе много людей знают учение Ушедших, жрец Витерон. Но мне оно безразлично. Я не чту Ушедших. Это не делает меня грешником в твоих глазах?

— Вы великодушны и добры, мой шэл.

— Так я грешник?

— Мой шэл, вы происходите из старого и славного рода Алдион и...

— Только прошу, без старых легенд, годных лишь для черни. — Крэйн поднял руку в предупреждающем жесте. — Ты даже не представляешь, сколько легенд и сказаний может услышать каждый, выросший в тор-склете. Поверь, они утомляют. А историю про возникновение рода Алдион я слышал не один десяток раз.

— Это основа нашего учения, — несмело возразил жрец. — Их дыхание, вложенное в человеческое тело. Я верю, что божественное начало лежит в славном роде Алдион...

— Я уже сказал — забудь об этом. Мысль о том, что ты произошел от богов, льстит самолюбию лет до десяти, после этот вздор вызывает только отвращение. Витерон, я недостаточно глуп, чтоб верить в подобного рода легенды, я сам из рода Алдион и прекрасно понимаю, кем и для чего они создавались. Но я не верю в Ушедших.

— Понимаете ли, — Витерон кашлянул, прочищая горло, — в глазах Ушедших не чтящий их не отличается от того, кто возносит им молитвы. Ведь они покинули наш мир много, много Эно назад, еще до того, как благородный род Алдион возник на земле. Оттуда, где сейчас находятся Ушедшие, им невидимы ни наши помыслы, ни наши дела.