Форварды покидают поле - Халемский Наум Абрамович - Страница 8

Между тем игра продолжалась в довольно бурном темпе. Славка отличался точным и сильным ударом, благодаря чему нам нередко удавались неожиданные прорывы по краям. Вот и сейчас он точно передал мяч Саньке, а сам перебежал на половину поля противника. Санька оттянул на себя все внимание защиты и полузащиты гарибальдийцев и передал мяч свободному Коржу. Тот ловко обвел двух игроков, вышел на штрафную площадку, но так как левая нога у него «костыляла», то есть он мог бить только правой, то вынужден был остановить мяч. Гарибальдийцы успели стенкой закрыть перед ним ворота, но совершенно неожиданно он через головы гарибальдийцев перебросил мне мяч. Я не решился ударить с ходу, боясь промазать, и отпасовал Славке. Все последующее произошло в какое-то неуловимое мгновение. Возвращаясь к центру поля, откуда гарибальдийцы должны были начать игру, и наблюдая, как ребята обнимают и похлопывают Косого по плечу, я испытывал странное чувство радости и неприязни одновременно. Радовало наше преимущество над гарибальдийцами и злил успех Славки. «Никакой нужды не было передавать ему мяч,— казнился я.— Мог и сам пробить по воротам или отдать Степке, ведь он бежал слева от меня. Теперь Косой и вовсе задерет нос». Мной овладела апатия. Я с тупым безразличием наблюдал за попытками соперника овладеть инициативой, пробиться сквозь нашу защиту. Федю им не взять! И действительно, капитан отобрал мяч у центра форвардов «Гарибальдийца» и спокойно отпасовал Коржу. Тот медленно, не обращая внимания на хавбека, следовавшего за ним по пятам, решил повторить однажды удавшуюся комбинацию. Оставил свою зону и Федя, даже хавбек Илья бросился к воротам противника. Но тут Славка вдруг засуетился и потерял мяч, его перехватил юркий хавбек гарибальдийцев и сильным ударом послал на свой левый край. Там им мгновенно овладел низкорослый форвард и, словно камень с горы, стремительно понесся к нашим воротам. Мяч катился, будто прикрепленный резинкой к его ноге. Я с мстительной радостью следил за всем происходящим. «Зазнайки, хотели нам, форвардам, показать, как надо атаковать! Доигрались...» — бормотал я, наблюдая, как Федор и Славка отчаянно пытаются нагнать форварда. Но тот использовал представившуюся возможность. Керзон беспомощно взмахнул руками и упал, а мяч уже трепыхался в сетке, как рыба в бредне. Разъяренный капитан, не зная, на ком выместить злобу, бросился к судье и, не стесняясь в выборе выражений, размахивая кулаками, стал доказывать, будто гол был забит из офсайта. Судья хранил мрачное молчание, спокойно указывая правой рукой на центр поля. На помощь Феде поспешил и Корж, тучи над судьей стали сгущаться, однако скандированные возгласы зрителей «С поля, с поля!» отрезвили капитана. Решительно повернувшись к пришедшему на помощь Коржу, Федя съездил ему по шее, подчеркнув этим свое исключительное право вести переговоры с судьей.

Меня разбирала досада. Зрители с негодованием осуждали наглое поведение черноярцев, их симпатии явно были па стороне гарибальдийцев. А симпатии зрителей — могучая сила! Игра явно не клеилась, и я искренне обрадовался, когда сирена судьи возвестила об окончании первого тайма.

Федя вел себя так, как часто ведут себя виноватые люди: ходил туча тучей и изливал досаду на всех и вся.

— Форварды все «на костылях», хавбеки — кто в лес, кто по дрова. Если и во втором тайме будем так «костылять», унесем мешок голов!

Не знаю, как все остальные, но я старался не слушать капитана — осточертели все эти поучения и попреки. Во мне боролись физическая усталость и душевное возбуждение. Машинально растирал я пальцами стебелек мяты, с наслаждением вдыхал острый ее запах. Деспотизм Марченко, подавляющий наше достоинство, перейдет всякие границы, если все будут вести себя подобно Керзону. Он, как всегда, полон трепетной, рабской услужливости. Протягивая капитану лоснящиеся румяные пончики, он по обыкновению подливает масла в огонь.

— Сеньоры, у меня ведь все поле как на ладони. Вы спросите, кто играет, а кто бегает, как беременная сука. Я вам отвечу ясно, чтоб мне сгореть на медленном огне. Форварды (жест в мою сторону) разжирели, как свиньи. Слово джентльмена — играет один капитан: он в защите, он и в нападении, как поется в одной блатной песне — «Фигаро здесь, Фигаро там». Вовка бегает по полю, будто он на сносях и вот-вот родит двойню. Нет, так наше предприятие долго не продержится. Вовка Радецкий считает себя уже знаменитым Бутусовым 1. Мячик ему нужно подавать на тарелочке. Его корешок, сеньор Точильщик, тоже не ай-ай-ай.

Ответом было ледяное молчание, но Керзон уже не мог остановиться.

— Нет, хлопцы, лучше сразу тикать с поля, чем так играть. Ей-богу, Вовка, будешь хлопать во втором тайме — мы все тебе морду набьем.

— Ты, нэпманская душа, за всех не расписывайся! — вскипел я.

Капитан примиряюще бросил:

— Хватит вам, играть надо, а не трепать языком.

Он в последний раз затянулся папиросой, бросил ее на землю, тщательно затоптал ногой и первым пошел на поле. За ним, понурив головы, двинулись и мы.

Хавтайм начался в стремительном темпе. Но команда не могла уже вести согласованную игру. Необъяснимая неприступность ворот гарибальдийцев выводила из себя черноярцев, с лихорадочной поспешностью пытавшихся добиться успеха. Все атаки разбивались о стойкость гарибальдийских защитников. А прорывы их правого края — приземистого паренька — становились все более угрожающими и в конце концов закончились красивым голом.

Пока Керзон поднимался с земли (кстати, его прыжок в противоположный угол не мог ничего изменить), стояло гнетущее молчание, затем его сменили бурные аплодисменты, крики и свист зрителей. Я чуть не взвыл от огорчения, как и все наши. Ведь поражения на футбольном поле были для нас редкостью за последний год, и мы твердо верили в свою непобедимость. Вот почему так остро переживали сегодняшнее поражение все игроки «Молнии».

В самом мрачном настроении установил я мяч в центре поля и равнодушно отпасовал Олегу Весеннему, тот — Юре Маркелову. Юрке удалось пройти по краю чуть ли не к самой боковой отметке. В это время почти вся наша команда, кроме Керзона, оказалась у ворот противника, каждый в нетерпении ждал паса. Один Степка почему-то оказался позади всех, но именно ему попал мяч. Он умудрился, словно таран, пробиться сквозь стену своих и чужих игроков. Я видел, как под ним упал защитник гарибальдийцев, и в то же мгновение мяч оказался в воротах. Мы все бросились обнимать Степку, но ликование наше было преждевременным: судья гол не засчитал, более того — назначил штрафной удар от ворот «Гарибальдийца». Федя побагровел, бросился к тщедушному судье и, ухватив его за косоворотку, швырнул с такой силой, что тот, сбив с ног голкипера, сам кубарем покатился в ворота. Капитан гарибальдийцев подбежал к Марченко, но он встретил его ударом в челюсть и сбил с ног. В ярости Федя был страшен. На помощь ему кинулись другие игроки.

Бей! — крикнул он, и завязалась одна из тех страшных драк, которыми нередко завершались футбольные встречи. Мы стеной пошли на гарибальдийцев. Ребята просто озверели. Все это произошло молниеносно, зрители вначале растерялись, но вскоре стали напирать на нас со всех сторон, возмущенно крича:

— Хулиганы!

— На мыло боксеров!

Разыскать судью так и не удалось. Впрочем, гарибальдийцы и не собирались продолжать игру и оставили поле, выкрикивая в наш адрес всякие угрозы. Досталось им основательно. Из наших пострадал я один: в драке мне подбили глаз. А ведь вечером я собирался пойти на летнюю площадку клуба металлистов в тайной надежде встретить Зину! Теперь об этом не могло быть и речи.

Вконец расстроенный, я не заметил появления Игоря Студенова. Футбол, кажется, интересовал его не больше, чем меня синтаксис. Игорь жил на Черноярской, но ни с кем из наших не водился, держался особняком и на «шпану» смотрел с искренним сожалением, с веселой гордостью уверенного в себе человека. Непонятно, почему все, от мала и до велика, относились к братьям Студеновым с почтением.