Владимирские просёлки - Солоухин Владимир Алексеевич - Страница 50

Может ли по силе воздействия сравниться с этим клуб, увиденный нами сегодня, где, кроме танцулек (в пальто и валенках) да стучания костяшками домино, ничего и нет. Ну, кино раз в неделю, ну, скучная лекция раз в месяц.

Идеи наши, допустим, величественны и прекрасны, но пропаганда их ведется дурно, если не убого, особенно в глухих деревнях, то есть там, где она нужнее всего.

Приближалось время обеда, а дождь все не переставал.

Мы попрощались было с бабкой Акулиной и сидели теперь на крыльце, ожидая, не проедет ли случайная машина. Но надежды наши покоились единственно на отчаянии, потому что санниковские машины как ушли утром за кирпичом, так и не вернулись, хотя езды в оба конца часа полтора. Где-нибудь застряли грузовики, и водители бросают теперь под колеса палки, лозняк, камни, солому.

Между тем приближалось время обеда. Роза пошла к бабке Акулине парламентером и довольно долго не возвращалась, а когда вернулась, сказала: «Будет обед: холодная вареная картошка с зеленым луком и маслом, а на второе – творог с молоком. Все в неограниченном количестве. Но уж и пела бабка: „Слушай-ка, слушай-ка, что я тебе сейчас скажу. И все-то я вам дам: и масла дам, и молока дам. Но уж за все я с вас учту-у, за все учту-у“.

Мы представили, на какой высоте были пропеты последние слова, и пошли обедать.

Еще утром на крыльце Серега предрек: пожалуй, сегодня нам предстоит провести самый бездарный день. Так и просидим, глядя на дождь, час за часом. Хоть бы анекдотишко кто рассказал. С течением времени Серегино предречение оправдывалось все больше и больше. В соответствии с этим все больше ухудшалось наше настроение. Однако обед сделал свое дело. Все мы повеселели, и появилось предложение: а не попробовать ли спасти бездарный день – пойти в лес по грибы?

– По дождю?

– Ну и что, только сначала страшно, а потом станет все равно.

Бабка Акулина, услышав про грибы, заволновалась. Она и сама стала собираться, но все же в последнюю минуту не захотела мокнуть.

– Слушай-ка, слушай-ка, что я тебе сейчас скажу-у, ступайте всё краем да краем, пока не попадутся пруды, от тех прудов берите левее, и как зайдете в лес, все одни-то пойдут грибы-ы, да одни-то пойдут белы-и. Уж вы обязательно дойдите до моего места.

До бабкиного места дойти не удалось. Изрядно промокнув, пока шли до леса, мы юркнули под лесной полог в надежде, что там будет мочить поменьше. Но лес так набряк дождевой водой, что одной ветки, одного куста хватило бы окатить человека с головы до ног.

Вкрадчивое шуршанье капель наполняло лес. Беспросветная серость и сырость, как это ни странно, не создавали ощущения осенней погоды. Там цвел яркий летний цветок, там выглядывала из-под листа перезревшая, запоздавшая ягода земляника, там раздвинула листья бледно-желтая рябиновая кисть. В древесной листве, сочной, тяжелой, темно-зеленой, чувствовалось много еще силы, в воздухе, несмотря на пасмурность, была разлита летняя теплота, в лесных лужах, прозрачных и теплых (на ощущение босой ноги), не плавало ни одного сбитого непогодой листа.

На взгляд настоящего грибника, мы вели себя в лесу как невежды, потому что, не дрогнув, обходили разные сыроежки – красные, как ягода брусника, желтые, белые, голубоватые, дымчатые, синие и даже зеленые, а также лисички, волнушки, скрипицы, дарьины губы, грузди, не говоря уж о валуях. Рыжики и маслята (по сути одни из самых лучших грибов) невежественно и вульгарно пренебрегались нами. Березовики и подосиновики не удостаивались попасть в число избранных.

Впрочем, кто помнит лето и осень 1956 года, тот поймет нас. Такого урожая грибов давно не знала средняя Россия.

Мы охотились исключительно за белыми, да и у тех отрезали одни шляпки. При этом жалко было не столько бросать плотный, тяжелый, как бы из свиного сала, корень, сколько разрушать красоту одного из шедевров природы.

Здесь, как и во всем. Пока смотришь отдельно на рыжик, кажется, не может быть гриба красивей его. Эта ядреность, эти темные кольцевые полосы по огненно-рыжему фону, эта хрустальная лужица в середине гриба. А попадется молодой подосиновичек, разворошивший своей головенкой пепельную плотную листву, и померкнут все рыжики. Белый корешок, полненький, словно бутуз-мальчонка, и шапочка, сделанная из красного бархата.

Смотришь на все эти грибы и думаешь: чего это зовут белый гриб царем грибов? Окраска простая, даже скромная, нет никакого вида. Разве что за вкус, за качество?

Но когда еще издали увидишь его – забудешь все. Все будет, как если бы вместо разных духовых инструментов или гармоний заиграла вдруг скрипка. И просто, и ни с чем не сравнимо! Да, это царь грибов. Это маленький шедевр природы!

Головы шедевров так и сыпались в большую корзину, которой снабдила нас бабка Акулина. Прохладные, упругие, бархатистые, нежно-коричневые сверху и сметанно-белые снизу, грибы распространяли тонкий, но крепкий аромат. Они все были как на подбор, свежие, без червоточинки, без высосанных улитками ямок, без следов острых беличьих зубов.

Охотничий восторг, овладевший нами сначала, быстро прошел. Грибов было так много, что стало даже неинтересно. К тому же корзина наполнилась и отяжелела, как если бы ее наклали доверху мокрым бельем. Ведь шляпки лежали плотно.

Бабка Акулина нисколько не удивилась нашей добыче, а красоте грибов порадовалась вместе с нами.

Но почему-то совсем неохотно разрешила она воспользоваться шестком и таганом. Скорее всего в ней заговорила ревность хозяйки: «Как это так, на моем шестке чужая женщина грибы будет жарить!» Не догадались мы попросить ее об этом. В такой обстановке жаркое не в жаркое. Жаркое из охотничьей добычи: из грибов ли, из рыбы ли, из дичи ли тогда только и будет вкусно, когда люди вокруг него дружны и душевны.

Роза пошла на хитрость.

– Бабушка Акулина, а ведь грибы-то я жарить совсем не умею. Что сначала делать, масло на сковороду лить или грибы класть?

Бабушка Акулина расхохоталась. Она смеялась долго, что-то приговаривая и вытирая заслезившиеся глаза углом фартука.

– Слушай-ка, слушай-ка, что я тебе скажу-у, ладно уж, ладно уж, все тебе сдела-ю, а ты гляди да учись у старухи. Кажное дело мастера любя-я, а грибов-то этих я пережарила-а!

Бабка ушла во двор, и оттуда донеслось стучанье топора.

Я побежал, отнял у бабки топор и стал готовить чурочки сам. Это был последний удар по бабкиному сердцу, после которого она уже не оправилась.

– Грибы-то белы-е нужно, милая, готовить в сметане, а ты масло лить! – И снова угол фартука то к одному, то к другому глазу. – Эх-и-и-и, масло ли-ить… Обязательно нужно в грибы изрезать две сырые картошины, а резать их мелко-мелко, а луку положить без жалости.

За сковороду сели все вместе. Грибы похрустывали, вилки постукивали, глаза поблескивали. Всего съесть так и не удалось. Бабка Акулина к концу сковороды раздобрела так, что наотрез отказалась от денег и за обед, и за все остальное.

– Слушай-ка, что я тебе сейчас скажу-у, не надо мне этих денег, вот как не на-до!

– Тогда мы вас с дедом сфотографируем и пришлем карточки.

В огороде под моросящим дождиком и дед и бабка сделали каменные тупые лица и застыли. Но я напомнил про грибы в масле и в этот момент нажал на затвор. Получились на карточке живые, веселые люди, совсем как в жизни.

В это время под окнами избы забуксовал «газик»-вездеход. Мы решились, и он повез нас из села Санникова по дороге, которую нельзя себе представить, не побывав на ней.

Начало смеркаться. Дождь моросил с короткими перерывами. Глухо шумела листва деревьев.

По дороге брела старушка с палкой выше себя, точь-в-точь старинная богомолка. Сообща мы втащили ее в автомобиль.

– Далеко ли по такой погоде, что за нужда?

– Как же не нужда, – уже не нараспев, как бабка Акулина, а, напротив, бойкой скороговоркой заговорила новая пассажирка. – Иду в Богоявленскую слободу, в Мстеру.

– Богу, что ли, молиться?

– И то ему. Да вы не зубоскальте. Как была с весны великая сушь, собрали мне наши бабы по трешнице: «Иди, слышь, Прасковья, моли дождя». Пришла я в Мстеру, помолилась, усердно помолилась…